Васятка ржал, как припадочный, глядя, как разлегшиеся передо мной альфы отжимаются наперегонки, блестя в утреннем свете гибкими спинами с мелкими светящимися капельками пота.

— Чем еще мериться вздумаете? — подколол их я, не в силах сносить эти петушиные бои перед единственной курочкой.

— О, я весь — сборище неоспоримых достоинств, — подмигнул мне Альзо, вставая и отряхивая ладони, он подошел ко мне и, наклоняясь, прошептал, — я еще целоваться умею умопомрачительно!

Но я с маху влепил ему раскрытой ладонью по лбу, глядя на ошарашенное выражение лица альфы.

— Комар! — предъявил я ладонь, с пятнышком крови на ней, мило улыбаясь.

Странным образом, комары здесь меня не трогали — их было не так уж и много, но меня и Куки они обходили стороной. Куки сказал, что у беременных выделяются какие-то феромоны, отталкивающие комаров, и это была единственная радостная новость за всю мою поездку. Но остальные таким похвастаться не могли и ходили, постоянно почесываясь и брызгаясь репеллентами.

Колтон втиснулся между нами, оттирая Альзо от меня подальше.

— Чертов везунчик ты, Колти! Вечно тебе везет на красивых омег, — пробормотал Альзо, перекидывая ногу через лавку, садясь лицом ко мне. — Ну, хоть чаем угостите, а то у нас кроме спиртного ничего нет, — он взглянул в мое лицо и вдохновенно произнес: — О, прекраснейший, я хочу утонуть в ваших глазах!

— Для этого мне их ещё надо залить, а я, увы, не пью! — холодно усмехнулся я.

— Кто же ходит в гости с пустыми руками? — подкусил его Колтон. — Тем более к беременным красивым омегам.

— А что хочет лапочка? — с интересом и желанием услужить, превратился весь в слух Альзо, с нетерпением глядя на меня.

— Николя хочет кислого березового сока, настоянного на сухофруктах или жареном зерне, — на полном серьезе ответил за меня альфа.

«Боже, какая прелесть! — Васятка сложил лапки в жесте умиления. — Это вчера Таисий хотел сок. А сегодня… а что ты хочешь сегодня, лапочка?» — Васенька умильно заглядывал мне в глаза своими коричневыми мокрыми глазенками.

«Я хочу снять уже этот дебильный парик, нормально помыться в ванне, хочу поспать на нормальной кровати, хочу наконец-то определиться и побыть одному, вот что я хочу. И бусики. Зелененькие такие, с прозрачными камушками цвета бутылочного стекла».

— Эээээ, — растерянно протянул Альзо, — но ведь уже лето…, а сок, как бы, весной собирают…

— Вот именно, — так же как соперник, протянул Колтон, — вот именно…

— Я сейчас! — Альзо ухватил полотенце и побежал, перепрыгивая через веревки от палаток.

И ведь принес! Где достал — уму непостижимо, но достал. Правда, Колтон отлил в стакан и попробовал вначале сам, не доверяя мутной жидкости в литровой бутылке, и только потом протянул бутылку мне.

Я присосался к горлышку и пил с таким наслаждением, что мне даже показалось, кто-то сказал:

— Да кончить же можно только глядя на это…

Я вскинул глаза и провел по всем замершим вокруг омегам, бетам и альфам, облизывая губы и загнанно дыша после кислого сока, как раз такого, каким я его любил — все резко стали заниматься своими делами, отводя глаза и отмирая.

«Вась, они что — пьющих омег не видели, что ли?» — стремаясь спросил я.

«Дикие люди, Таисий, из дикого леса», — развел лапками сусел, пожимая плечами.

— Ты все собрал, Никки? — Колтон заглянул в палатку, где я откинулся на спальник — спина побаливала, и мне хотелось полежать перед тем, как идти на выступление группы. Все уже были на концерте, и только мы с ним остались у палаток.

Колтон протянул мне букет из ромашек, и я понюхал их по привычке — пахли они так же дурно, как и в прошлой жизни.

— Нос запачкал, — тихо сказал он и наклонился, стирая пальцами пыльцу с кончика моего носа. — Ты пахнешь молочком, Никки, — выдохнул альфа и не удержался, прикоснувшись губами к моим губам.

«Фу-у-у! — скривился Васятка. — Он не так целуется, как Тори. И уши у него не такие. И глаза. И волосы. Но от Тори, Коля Боков, ты ушел, значит, выбирай лучшее из худшего, — сусел стал в позу и трагично продекламировал:

«Забудь Тори», — прошептала Судьба.

«Прости его», — прошептала Любовь».

«Врежь ему», — прошептала Нога, — ответил я Васятке, оттолкнул Колтона и вывернулся, вытирая рукой губы.

— Еще раз так сделаешь, и я тебе вмажу. С ноги.

====== 41. ======

Комментарий к 41. Спасибо всем комментирующим!

Вы вдохновляете меня на частую проду)

С праздниками всех празднующих:

мир, мур, май;

Бельтайн;

день рождения Милоша)))

Пока группа готовилась к выходу на сцену, все отдали мне свои телефоны, и я спросил разрешение у Ули полазить в сети. Я полез только в комментарии к последней главе книги, пролистывая огромное количество комментирующих, пока не добрался до «Аленького цветочка».

«Милый, ты уехал, и, оказывается, без тебя все стало ненужным. Время стало безразмерным и его оказалось слишком много. Ночи — длинные и безрадостные. Каждую ночь я смотрю на небо, на те три звезды, которые ты показал мне на заимке, и думаю, что в этот момент ты тоже смотришь на них. У меня теплеет в груди, и я представляю, как будто ты рядом. Кто без меня читает малышу сказки? Дай мне слово, что ты будешь каждый вечер читать ему сказку или петь песенку и говорить, что отец любит его».

Я часто заморгал глазами и следующий комментарий, такой же одинокий и беззащитный, на который никто не ответил, пришлось читать, опустившись на пол сцены, у кулисы, сильно прижимая глаза кистью руки.

«У меня, Милый, есть четыре дня самых счастливых воспоминаний. На заимке — три. И день, когда я увидел нашу фасолинку с курносым носиком.

Раньше я мог написать смс или позвонить тебе, прочитать тебе таблицу умножения или послушать, как ты возмущенно сопишь в трубку, а теперь у меня нет и этого. Ты скрылся и забрал у меня право чувствовать, как толкается наш малыш, рассказывать ему про глупых маленьких ежиков, видеть, как он растет. Я надеюсь, что ты меня простишь, простишь мое упорство и нежелание признать, что люди меняются. Ты действительно изменился. И изменил меня. Я тоже не такой, каким был раньше. Оказывается, любить — это очень больно. Но я буду ждать столько, сколько тебе понадобится, чтобы простить меня. Я люблю вас, мои звездные мальчики».

Следующее послание было написано еще через пять страниц комментариев.

«Если бы я мог отмотать пленку назад и переиграть все, что говорил тебе, все было бы иначе. Я был глух и слеп, утопая в работе, не веря своим глазам и тебе — если бы ты знал, как я сейчас сожалею об этом! Сейчас работа для меня единственное и самое мощное лекарство, но и оно перестало действовать. Меня греет то, что ты взял с собой желтых утят, и они радуют тебя в твоем добровольном изгнании, и дарят тепло и улыбку. Знаешь, Милый, как бы далеко ты не убежал, совершенно не важно, какое расстояние между нами — ты с малышом у меня там, где сердце. Знай, что вас любят и ждут дома. Всегда».

Я домотал уже до конца комментариев, думая, что больше Тори ничего не написал, но тут увидел еще одно и сердце екнуло.

«Милый, прости меня. Я буду повторять это до тех пор, пока ты не поверишь мне. Я мог бы найти тебя и забрать домой, но я больше не повторю своих прошлых ошибок, не доверяя тебе. Я буду ждать, пока ты сам решишь вернуться, доверившись мне. Я хочу, чтобы ты понял, что известность, богатство и слава лишь шелуха. С разбитым сердцем нельзя быть счастливым — можно стать успешным человеком и хорошим отцом, но всю жизнь оставаться несчастным. Я не хочу тебе такой судьбы, Милый. Я хочу сделать тебя счастливым, тебя и малыша, которого тоже люблю, потому что он — часть тебя. Позволь мне. Вернись, Милый».

В голове шумело, я оказался в толпе с бутылкой водяры в руке и очнулся, когда кто-то спросил: «Водка?». Омега лет тридцати, в приличном костюме и с модной красивой стрижкой смотрелся здесь инородным элементом, именно он спросил меня про бутылку.