«Лапы… крылья… Хвосты! А хвост пойдет?» — Василий выставил толстую задницу с облезлой метелкой хвоста и игриво повилял им.

«Другое дело!» — Я улыбнулся и воспрял духом. — «Все пустим в ход.»

Завтрак прошел в «теплой, дружественной обстановке». Мариано и Северинус выглядели намного лучше — здоровые, счастливые, улыбающиеся. Шелуха и позолота того аристократизма, который показывали в свете, облетела под воздействием деда, и их интерес ко мне был не надуманный, не с претензиями, а искренний.

«А дед умеет уговаривать», — ухмыльнулся Васятка. — «Интересно, сколько он с них шкурок спустил?»

Тори решал производственные вопросы даже за столом, он вернулся к той, прежней версии себя — делового человека, для которого я значил не больше стула или стола, был мебелью.

Аши разливался соловьем о том, какая выстроилась очередь к молодому шаману, все не могли дождаться, когда я приеду. Подначивал меня, с усмешкой, как я буду принимать ходоков. У всех обнаружились срочные дела к такому успешному колдуну.

— Кстати, Роджерс разругался с папой и уехал в город, напросился в армию. Куки, его папа, тебя ненавидит.

— Роджерса лучше отправить к неприятелю. Армия развалится изнутри, — улыбнулся я, размешивая творог с малиновым вареньем.

— Боюсь, цунами от такого дойдет и до нас, — засмеялся дед и все посмотрели на него с удивлением.

Видимо, давно никто не видел деда таким довольным и, вдобавок, смеющимся.

— Ох, Милош, ты так благотворно действуешь на старика. Жаль, что вы сегодня улетаете. Может останешься? — Дед с надеждой посмотрел на меня.

— А я как раз хотел попросить вас принять меня гостем на пару месяцев. — Я смущенно заправил прядь волос за ухо. — Здесь такой чудесный воздух, я быстро окрепну и малышу будет полезно.

— Исключено. — Тори отвел телефон от уха и посмотрел на деда. — Милош летит с нами. Ему надо становиться на учет, доктор сказал, что беременность нужно контролировать. — И он опять вернулся к прерванному разговору.

«Вот так, Васятка. План пошел по звезде…» — опешил я.

«Все, что ни делается — к лучшему.» — Василий почесал за ухом. — «Зато будешь вместе с Зори и Люсием с Радом.»

Мариано выловил меня уже в самолете, потому что после завтрака мы все приступили к сборам и были заняты упаковкой вещей. Аши приготовил мне из своих запасов несколько коробок, и я с удовольствием принял его грибы, варенья и соленья, поцеловав того в щеку.

Он обнял меня на прощание и похлопал по спине, шепнув:

— Ты сделал моего внука счастливым, Милош, там, на заимке. Совсем, как в детстве. Уважил деда, уважил. А ваша размолвка пройдет, не сомневайся. И ничего не бойся, все у тебя будет хорошо. Правнука покажешь?

— Обязательно, Аши! — заставил себя улыбнуться я. — Спасибо тебе, — я тоже шептал, — за самые счастливые дни в моей жизни на заимке. — А потом уже погромче добавил:

— А Петрыку передавай привет и Иридику тоже.

— Милош, — Мариано сел рядом со мной после взлета и заботливо уточнил, — как ты себя чувствуешь?

«Не про Бубочку спросил, заметь, про тебя!» — восхитился Вася.

— Спасибо, Мариано, все нормально.

— Ты бледный и несчастный, Милош. Мы с тобой не особо близко общались раньше, и я чувствую свою вину в этом, — он на мгновение опустил глаза, но тут же вскинул их, просительно глядя. — Я бы хотел загладить свою вину и больше общаться с тобой.

— Спасибо, Мариано, я не против, — слабо улыбнулся я.

— Зови меня, как раньше, МАри.

— Извините, Мари, я не помню ничего, что было раньше, до… — я резко вздохнул и посмотрел в иллюминатор. — Но я изменился и хочу, чтобы семья объединилась.

— Значит ты не планируешь лишать нас внука?

«Чей только это будет внук…» — пискнул сусел.

«Закопай стюардессу, Вася. До самых родов я априори считаю Бубочку сыном Ториниуса. Точка.»

— Ну, что вы… Конечно же, нет. Я всей душой за полную семью. Дети должны расти в любви.

Мари несмело улыбнулся и тихо сказал:

— Когда я был беременный Тори, мне было плохо с первого до последнего дня. Тошнота, рвота, есть не мог, постоянно по больницам лежал. Роды были тяжелые… Тяжело нам дался наш мальчик. Я так рад, что ты кушаешь хорошо. Может, тебе чего-то хочется особенного?

— На море хочу, погреться у солнышка. Известку погрызть. В общем-то ничего особенного.

Мне было так странно видеть этого человека с царской осанкой и взглядом самодержца таким простым, таким участливым… Но я был очень рад нашему сближению.

Мари кинул быстрый взгляд на мой живот и неловко отвел глаза.

— Хотите потрогать? — Внезапно решился я и расстегнул брюки, задирая рубашку.

Свекр быстро-быстро заморгал глазами, но сдержался. Растер руки, согревая, и аккуратно приложил правую ниже пупка.

— Тверденький, — прошептал он с восторгом. — Ой! А это не вредно? — Зачастил вдруг испуганно. — Может матка в тонусе? Как ты себя чувствуешь?

Мне было так приятно, что этот чужой в общем-то человек так заботится о нас, что я расслабился и улыбнулся, положив свою руку поверх его.

— Нет, Бубочке хорошо! Он послушный мальчик. Только по утрам тошнит чуть-чуть, и все.

Мари охнул и прижал левую руку ко рту.

— Бубочка?! — слезы потекли по его лицу быстрыми ручейками.

— Что случилось? Мари, вам плохо? — Я растерянно смотрел на этого прекрасного мужчину и не знал, что делать.

Он взял себя в руки, вытер слезы, продышался. Все-таки аристократизм не пропьешь. Умение держать себя в руках отработано было им в совершенстве.

— Моя вторая беременность была, когда Тори было три года. Он называл братика у меня в животе «Буба», и когда я потерял его… врачи еле спасли меня.

«Все, Тася. Он твой. Со всеми потрохами. Навсегда.» — Васятка растроганно качал головой. — «И делай с ним что хошь. Хошь — веревки вей. Хошь — против Тори используй.»

Мари показал мне детскую фотографию Тори, на которой толстощекий карапуз с черными кудрявыми волосами серьезно смотрел в камеру огромными глазищами. Я невольно улыбнулся:

— Он с детства был серьезным и красавчиком.

Весь полет о-папа ненавязчиво опекал меня. Увидев гримасу усталости на моем лице, тут же вызвал стюарда, обложил подушками, подоткнул плед, откинул спинку сиденья и уложил отдыхать.

Потом, после моего пробуждения, поил соками, кормил рыбой, ласково поглаживал по руке и быстрым, летящим шагом уходил проведать своего Севи, чтобы тот вовремя принял лекарства.

Тори только поглядывал на нас, но не приближался.

В очередное свое пробуждение я видел, как Мари что-то выговаривал сыну, а тот сидел, как напрудивший на ковер щенок — виноватый и растерянный.

— Решено, немного отдохнем дома, а потом едем с тобой и Севи на море. Тебе и правда надо хорошенько отдохнуть. — Мари поставил себе цель и теперь был активен и счастлив. Мы уже перешли с ним на «ты», и я видел, что папа Тори очень заботливый и ласковый. И когда хочет чего-то добиться, не остановится ни перед чем.

— Тори будет занят, его ждать не будем. Сможешь обойтись немножко без его присутствия? — Мари погладил меня по волосам и улыбнулся.

«Ты попал, Таисий Валерьевич! Опекой тебя задавят теперь со всех сторон. Особенно, если споются с Йентой.»

— Придется, — я притворно вздохнул. — Тори! — Пользуясь моментом, я позвал мужа. Уж при таком бронебойном орудии, как его папа, он ничего не сможет мне сказать.

Тори захлопнул ноутбук и подошел ко мне, приобняв папу.

— Вот кого ты должен обнимать, поросенок, — притворно возмутился Мари, но всем было понятно, что ему приятно, когда огромный лось, в которого вырос тот щекастый малыш, нежно ласкается.

— Что ты хотел, Милош? — Тори делал вид, что у нас все в порядке, но никакой любовью тут не пахло.

— Сбрось мне, пожалуйста, те фотографии, которые мы сделали на заимке. — Я еще вчера хотел попросить его об этом, и вот теперь решил, что при папе он мне не откажет.