Сжала кулаки, мечтая расцарапать его красивое мужественное лицо, но решительно произнесла:

— Начинай.

Ник откинулся на спинку дивана, подложив под спину подушку, но все же придерживая меня одной рукой за талию.

— Ты хотела, чтобы я доказал тебе, что способен на чувства, на сильные чувства… — пауза, — на любовь, — шепотом и с придыханием. — Хотела? — нависая надо мной и внезапным движением оказываясь сверху.

Я не успела даже кивнуть головой, пока Ник прожигал меня горящим каким-то безумным взглядом, пока скользил кончиком языка от губ по скулам к шее, оставляя засосы на нежной коже.

— Я ведь любил тебя тогда! — зло, с надрывом, сминая в кулаке лиф и дергая его вниз, тут же отодвигая пальцами чашечку кружевного бюстгальтера и впиваясь зубами в затвердевший сосок.

— Ник, — попробовала отодвинуться от него, остановить это безумие, это подобие разговора.

Мужчина оторвался от моей груди и снова посмотрел мне в лицо, вопрошающе и требовательно одновременно.

— Молчишь? — издевательски медленно целуя, нежно и с ласковым шепотом припадая к моему рту, но срываясь на страстный бешеный ритм, в котором, уже не сдерживая себя, выпивал всю меня без остатка, кусая губы до привкуса крови, до соленых слез.

— Ты проиграла, Лика, — хрипло, с болью в голосе и во всем теле. — Я ненавижу тебя! Ненавижу за то, что до сих пор люблю!

Все! У меня окончательно испарились какие-либо мысли. Я услышала то, о чем давно догадывалась, я поверила сразу, как только он произнес это слово.

Любит! Он действительно любит меня на грани ненависти. И пусть!

— Только попробуй не взять свой приз! — шепчу с угрозой, мольбой и дрожью в голосе.

Наплевать, что он не может простить себе это чувство, наплевать! Я хочу его, хочу так, как никого и никогда не хотела. Мне необходимо почувствовать Ника, всего, целиком. Увидеть его обнаженным, беззащитным, полностью в моей власти.

Начинаю стягивать с него футболку, резкими неловкими движениями, путаясь в собственных руках, а Ник смеется, тихо и, кажется, счастливо, а потом смотрит так, будто я его самое ценное на свете сокровище, самое дорогое и, главное, любимое.

— Разденься для меня, — выражение глаз меняется от нежного до жесткого, дьявольски темного, обжигающего. — Сними, мать твою, это платье! — рычит, доводя своими взглядами до дрожи, до трепетного экстаза. — Ну!

Встаю на шатающихся ногах, стягиваю платье, которое опускается на пол шелковой голубой лужицей и шагаю ему навстречу.

— Ник! — со стоном, желанием, мольбой.

— Каково это, Лика? — спрашивает он, отстраняясь, зарываясь обеими руками себе в волосы и яростно закрывая глаза. — Какого чувствовать себя так?

Я не понимала, горела и не понимала, о чем он. Ведь в глазах было столько нежности и любви, мне не показалось, не могло!

А Ник застыл, каждая черточка на его лице застыла жестокой неумолимой маской.

— Протяни руку и сможешь коснуться меня, — шепчет, ядовито, почти с шипением. — Только вот я тебя не хочу! — встает на ноги, морщится от боли, и грубо хватает меня за кисти рук. — Я. Не. Хочу. Тебя!

— Врешь! — шиплю исступленно, не веря в происходящее, ничего не видя, кроме его презрительного взгляда, опущенных уголков губ и белой соблазнительной полоски, резко выделяющейся на красном. — Ты! Врешь! — уже со слезами на глазах, вырывая свои руки из его. — Пусти!

— Пожалуйста, — медленно, с издевкой отпускает мои кисти, и улыбается. — Ты проиграла, дорогая! — выплевывает последнее слово, бьет им, наотмашь, яростно. — Я больше не хочу тебя видеть, никогда! Ты приедешь в свой паршивый городишко и уйдешь с канала, чтобы на шоу духу твоего не было, когда я там появлюсь! Больше не видеть тебя, не слышать, не знать! — Громко, зло… больно. До хруста в сознании, до черноты перед глазами.

Я ломалась, осыпаясь осколками на ковер и со стороны наблюдая, как душа громко кричит и корчится у его ног в агонии. Мне было так жутко от его слов, так до гребанной печенки больно, что хотелось умереть, сейчас, здесь, у него на глазах, но я только нагнулась и подняла с пола платье, молча надевая его через голову. Почти беззвучно поправила волосы, прошла к тому месту, где лежали туфли, нагнулась, чтобы поднять их и сделать последние пару шагов до выхода.

Уже закрывая за собой проклятую дверь услышала тихое и болезненное Лика, но сделала вид, что ничего не произошло.

— Ты идиот, Ник! Ты растоптал мою гордость, унизил меня, добился того, что наш единственный шанс на взаимное чувство разлетелся осколками вместе с моей душой и сердцем. Никогда! Никогда больше я даже имени твоего не захочу услышать! Ты перевернул Вселенную, в которой я существовала, ты выпил меня до дна, иссушил и оставил умирать.

— Ненавижу, — шепотом, глотая соленые слезы. — Никогда! Больше!.. Даже на расстоянии…

Я шептала бессмысленные слова только для того, чтобы не сойти с ума, чтобы оставаться в сознании до тех пор, пока ноги несли меня в собственный номер, а за спиной слышались тяжелые мужские шаги.

— Лика?!

Пошел ты к черту, ублюдок! — молча, почти вслепую продолжая бежать вперед.

— Лика, мать твою, стой!

— Пошел к черту! — громко, на весь коридор, так, что даже треснуло что-то в голове и разбилось в груди.

Шаг, еще шаг, нужная дверь!

Толкаю ее, понимая, что оставила клатч с ключом на столике, в ресторане. Начинаю безмолвно рыдать, слыша его громкое дыхание, шаги… все ближе… ближе…

— Я не хотел так!

Тупой! Идиот!

И продолжаю глотать уже потоки слез, пытаясь держать спину прямо, и только лоб плотно прижат к закрытой двери в собственный номер.

Стоит рядом, не касаясь, молча.

Пошел прочь!

Хватает за плечи, разворачивает к себе, грубо, сильно, обнимает.

— Ты не останешься одна в таком состоянии, я тебе не позволю.

— Что?! — шепчу, в ту же минуту начиная смеяться, гомерически хохотать, опасаясь за собственный разум.

— Ты пойдешь со мной!

— Нет! — яростно качая головой. — Уходи, оставь меня! — зло, а потом размахиваюсь и бью его по лицу, сильно, звонко.

Голова Ника дергается, глаза наполняются темной субстанцией, а в коридоре слышаться еще одни шаги.

— Николай? — удивленный и испуганный вопль Маргариты.

— Лика? — не менее удивленный и не менее испуганный Дмитрия.

Оборачиваюсь и вижу, как у номера друга стоят, прижавшись друг к другу, сплетенные в страстном объятии, почти раздетые и явно нетрезвые Рита и Дмитрий.

Все, мозг, в который раз за этот бесконечный вечер отказывается принять происходящее, а организм реагирует на стрессовую ситуацию приступами безудержного истерического смеха. Я так и стою, хохоча, как ненормальная, сгибаясь пополам и вытирая глаза тыльной стороной ладони.

— Что тут происходит? — появляется на сцене Элис, замирая и выставляя вперед руку с моим клатчем, будто оправдывая свое появление. — О, боже! — вырывается у нее какой-то полустон полу всхлип, после чего подруга направляется ко мне, хватает за руку и утаскивает в направлении лифта.

Свет! Занавес!

Бывает такое мгновение в жизни, когда хочется разбить кулаки об стену и мерить шагами комнату до тех пор, пока дыры в полу не протрутся, орать на себя в зеркало, обзывая последними словами и одновременно куда-то бежать, за кем-то… за ней. Но в тоже мгновение, как ноги поворачивают тебя в сторону двери, ты понимаешь, что это точка невозврата, что ты сделал что-то такое, после чего невозможно не просто бежать за ней, а даже и лететь.

Я был в ярости! Состояние, которое овладело мной более двух часов назад, никак иначе не назовешь, и любой, кто посмел бы зайти ко мне этой ночью, смог выйти из номера только покалеченным, но никто не вошел.

Перед глазами пылали оранжевые и красные всполохи, бедро разрывалось от боли, а голова кружилась от бессилия и непрекращающейся злобы. Я действительно злился… на себя, на Лику, на Маргариту и этого встрепанного паренька, который вечно околачивался около моей любимой.