Смертью героя пал Алеша Поздеев, мой незабвенный друг. Сложили головы десятки других моих хороших товарищей. Смертельно ранен начальник штаба дивизии майор Михаил Васильевич Щербаков.

И все-таки мы сделали свое дело. Пусть не судят нас строго потомки. Пусть не ищут в наших действиях ошибок. Мы сделали в ту серую февральскую ночь все, что могли. Отвлекли внимание ворога на себя. Дали возможность более успешно выполнить поставленную задачу нашему последнему, третьему стрелковому полку. Вы помните, я сказал выше, что слева от основных сил прорыва, у деревни Федоровки, был выставлен 1190 полк, тот самый, которым совсем недавно командовал майор Ганоцкий. Сейчас его возглавлял старший лейтенант Григорьев, наш старый знакомый, ветеран дивизии.

Так вот, полку удалось все же прорубить коридор на соединение с частями 29 армии. За это сложил головы батальон во главе с командиром Дмитрием Скобелевым и комиссаром Александром Шаклеиным, верными сынами Удмуртии.

В коридор хлынула лавина изголодавшихся и изморенных солдат. Мы встретились как братья. Хоть не было ничего у самих, делились последними сухарями и кусками конины. Несмотря ни на что, теперь нам было все-таки легче. Две армии соединились в одну.

Всю ночь мы хоронили товарищей. Это было трагической закономерностью. Такой была война, и некуда было скрыться от ее обнаженной правды.

Суровые испытания

Новый комдив

15 февраля приступил к исполнению обязанностей новый командир дивизии подполковник Александр Львович Кроник. Он приехал в штаб ночью, на розвальнях, за час до отправки в тыловой госпиталь тяжело раненного военкома Андрея Ефимовича Кожева.

Од жил три дня после ранения, наш любимый военком. Вопреки запрещению врачей, принимал в медсанбатовской палатке командиров и комиссаров. Давал последние наставления, диктовал письма на родину. Беспрерывно просил рассказывать о положении на передовой.

Военкома выносили на носилках к трупам боевых товарищей, убранных к захоронению. Он долго смотрел недвижными глазами на неживые лица погибших. При нем был произведен оружейный и пушечный салют.

Андрей Ефимович просил доложить о погребении всех павших на подступах к деревням Чернево - Ивлево. Сам подписал похоронные, в каждом извещении непременно вставляя "погиб смертью героя".

Поведение тяжело раненного военкома вызывало восхищение солдат и офицеров. Новости из медсанбатовской палатки разносились с быстротой молнии по всем полкам и батальонам.

С военкомом беседовал новый комдив. Кожев пожал руку Кронику и тихо сказал:

- Благословляю вас, Александр Львович. Надеюсь. Доведите дивизию до Берлина.

Через два дня после этого разговора, семнадцатого февраля сорок второго года, в одном из тыловых госпиталей в Андриаполе перестало биться мужественное и чуткое сердце нашего военкома Кожева.

Отцом осиротевшей дивизии стал подполковник Кроник. Среднего роста, с черными усами, и очень живыми глазами, в белом полушубке, он в первый же день и первую ночь объехал все полки. Строгий на вид, он спрашивал коротко командиров:

- Сколько штыков? Есть ли больные? Какое настроение?

И сам же очень часто отвечал:

- Собирать силы. Заботиться о бойцах. О нас знает Москва.

И как бы в подтверждение этих слов комдива в расположение армии прилетали один за другим транспортные самолеты, сопровождаемые истребителями. Их, к нашему удивлению, не атаковал противник. Немного же, значит, смелости было у фашистских стервятников, коль скоро они не отваживались вступать в бой с нашими ястребками даже в своем тылу.

Самолеты сбрасывали нам ящики с патронами и колбасой, с минами и махоркой, с автоматами и медикаментами. Это воодушевляло. Усмиряло горе. Призывало жить и бороться.

Вскоре была пробита в сторону Нелидова и наземная дорога. Частям Красной Армии деятельно помогали партизанские отряды и гражданское население. Прибыл новый военком дивизии Белов Василий Александрович.

В эти дни мы узнали об Указе Президиума Верховного Совета. Награждены орденами коллективы машиностроительного и металлургического заводов Ижевска за образцовое выполнение фронтовых заказов. Это тоже было огромной моральной поддержкой. Земляки помнили о нас. Молодцы, ижевцы.

Партизаны и гражданские люди, насмотревшиеся на зверства фашистов в оккупированных деревнях и селах, рассказывали о страшных историях. Солдаты, слушая их, клялись мстить врагу за поруганную Родину.

Новый комдив подолгу совещался с оставшимися в живых командирами. Он близко сошелся с командиром артполка Засовским и новым командиром стрелового полка Григорьевым, щеголеватым офицером, прошедшим через сто смертей. Ветераны дивизии лучше, чем кто-либо, могли ввести нового комдива в курс событий и настроений.

Для всех приятной новостью было решение комдива о выдвижении сапера лейтенанта Васильева на высший пост помощника начальника оперативного отдела штаба дивизии.

У подполковника Кроника, как и у Киршева и Кожева, говорят, был бурный разговор с особистами по поводу лейтенанта Васильева. Новый комдив был тех же взглядов, что и его предшественники. Сын рабочего и сам рабочий, с мальчишек связавший свою судьбу с армией, громивший с оружием в руках белогвардейцев, образованный и культурный человек, он привык смотреть на события и людей прямо и открыто.

На войне подполковник еще более уверовал в правоту своих взглядов на жизнь. Он видел, на какие махинации шли вчерашние шибко "принципиальные" патриоты-офицеры для того, чтобы остаться в тылу. Он ненавидел это приспособленчество, эту двойную игру и поступал так, как подсказывала совесть.

Услышав от командиров отзывы о Васильеве, познакомившись с его биографией, комдив вызвал лейтенанта к себе и сразу подметил его незаурядные способности.

- Я знаю о вас все, - коротко и как будто строго сказал комдив, встретив немало удивленного лейтенанта. - Будете работать в оперативном отделе штаба.

- Слушаюсь, - разволновался лейтенант.

- Как ранение?

- Зарубцевалось.

- Как семья?

- Жива-здорова.

- Вот и хорошо. Приступайте к новому делу.

Комдив очень часто брал нового работника штаба в полки и батальоны и с удовольствием представлял его командирам и политработникам:

- Помощник начальника оперативного отдела штаба дивизии.

А наедине говорил лейтенанту Васильеву так:

- У нас плохо поставлена разведка, мы очень мало знаем о противнике.

- Будем доставать языки, - обещал лейтенант.

- Языки языками. Я прошу смотреть на вещи шире. Мы должны читать письма немецких офицеров и фашистские газеты. Мы обязаны знать все о тылах противника.

В этом сказывалась не только военная косточка нового комдива, но и его качества преподавателя военной кафедры. Анализировать и делать выводы. Давать работу уму. Как многим не хватало этих качеств в те тревожные и суматошные дни.

Дивизия набиралась сил. Утихомирились на время немцы. Зима им была не по нутру. В полках и батальонах снова шли ученья. Теперь уже на опыте боев.

Как праздник отметили двадцать четвертую годовщину Красной Армии. Получили посылки от земляков из родной Удмуртии. Получил подарок и командир дивизии - маленький пакет. Раскрыв его, комдив увидел красный кисет, пару белых шерстяных носков, платок с литовским орнаментом. Из кисета выпал листок ученической тетради. Крупным детским почерком было написано: "Дорогой советский воин! Прими скромный подарок от литовских ребят - учеников школы-интерната в селе Дебессы Удмуртской АССР. Вдали от родного края мы не видим войны, но знаем, что прекрасную литовскую землю топчут фашисты. Вспоминаем Литву. Скорее иди на помощь литовским братьям! Дебессы, Марите".

Письмо до глубины души взволновало комдива, уроженца Литвы. Он читал его несколько раз, рассказывал о нем солдатам и офицерам. Неизвестная нам эвакуированная литовская девочка Марите звала вперед, на запад.

Я обходил знакомых земляков. Говорили по душам. Встречи рождали новые узы товарищества. Дела погибших сливались с делами живых.