«Уже легче!» прокричал он, а в ответ Иехуда выдавил из себя улыбку.

Мать смотрела на них с двери в дом потемневшими и рассерженными глазами. И Иехуда ушел оттуда, не завтракая, не задерживаясь.

Он задумался, когда медленно брел назад, о том, что сделал бы Иехошуа. Если бы тот был там, то сказал бы: «Исцеление не от меня, а от Бога», или бы сказал: «Бог не решил благословить вас этим, и мне жаль», и рассказал бы историю, подтверждающую, что страждующие и есть самые возлюбленные, что они ближе к сердцу Бога. Иехошуа поведал бы им, что сила в нем не подчинялась ему.

И если б Иехошуа сказал бы ему такие слова, он все равно бы понял, что вера его слишком слаба, и только поэтому он не смог исцелить мальчика. Он видел, как делал так Иехошуа. И другие ученики делали так же. И червь глодал сердце его, потому что знал он, что Бог не был благосклонен к нему.

Он не смог усидеть с остальными той ночью, когда те делились между собой хлебом и маслом и обсуждали великие чудеса, которые Бог обязательно предоставит им увидеть в обозримом будущем. Он пошел в лагерь для чужеземцев, где спали неевреи, интересующиеся учением Иехошуа. Совершенно случайно он заговорил с Калидорусом. Там мог бы оказаться кто угодно. Он даже не знал, зачем пришел туда, кого искал. Возможно, того, кому не надо было лгать.

Калидорус и несколько его друзей играли в кости у полузатухшего костра. Когда увидели они идущего Иехуду, они встали и предложили ему почетное место, но тот отказался, предпочтя просто сидеть и наблюдать за их игрой. «Венера!» закричал один, когда выпала удачная комбинация цифр кубиками, а другие шутливо прокляли его и налили себе еще вина из фляг.

Вечер переходил в глубокую ночь, и люди раскладывали свои постели и укладывались спать, и возле последних тлеющих углей остались лишь Калидорус и Иехуда. И Калидорус рассказал о своих путешествиях и об интересных людях, которых он повстречал. Он был знатоком греческих писаний, высоко оценивал Римскую республику — его мечта об управлении людьми умерла, когда Юлиус Кесарь взял имперские полномочия, и сами разговоры о том были знаком большого доверия друг к другу. И тогда Иехуда в свою очередь поведал ему о своих злоключениях.

«Аа», сказал Калидорус, «я видел эту уловку. Один человек в Шфате, который, как всем показалось, засунул свою руку прямо в центр груди мальчика и вытащил оттуда нечто черное и липкое — демон поместил это внутри мальчика. Я заплатил ему всем золотом из моего кошелька, чтобы он показал мне, как сделал, и отдал к тому же свой плащ, чтобы он продал мне свой секрет».

Он сказал так, как о чем-то обычном, и тогда Иехуда удержал свое лицо от удивления. Они обсуждали вещи прекрасно знакомые им.

«Не желаешь увидеть, как это было сделано?» спросил Калидорус.

Иехуда медленно кивнул головой.

Калидорус послал раба, чтобы тот принес нечто из кожаного мешка позади его шатра, и предложил Иехуде отвернуться, пока он готовился. Когда Иехуда повернулся назад к нему, он показал эту хитрость. Калидорус спрятал мочевой пузырь овцы в рукаве своей робы у запястья. Нажал на пузырь, и красная жидкость растеклась по его руке до самых пальцев.

«Покрашенная вода», объяснил Калидорус. «Естественно лучше, если используется свежая кровь овцы. И сгоревшая смола — все становится липким и черным — покрывает всю ладонь».

Он показал Иехуде кусок смолы. Выглядело точно так, как если бы демон поместил это в человека.

Калидорус пожал плечами. «Если желаешь заплатить достаточно денег, то обнаружишь, как все делается. Я полагаю, что твои друзья делали подобные хитрости, как эта, если они, конечно, что-либо и делали».

Иехуда внезапно ощутил страх в центре своей груди. Сколько раз человек должен потерять свою веру, прежде чем потеряет веру во все?

«Я видел, как святой человек, однажды, извлек лягушек из парализованной девочки».

Калидорус улыбнулся.

«Наклонился ли он очень близко к ней?»

Иехуда часто думал об этом. Он был ребенком, когда в Кериот пришел седобородый проповедник, а теперь он вспомнил, да, как тот обнял девочку, поднял из ее постели, а затем уронил ее назад, и как куча лягушек посыпалась из нее, как казалось, изо всех мест.

«У него был спрятанный в робе мешочек с лягушками», объяснил Калидорус. «Когда он прижал ее к себе, тогда он опустошил мешочек на ее одежду, и, как казалось, лягушки посыпались из нее, когда он отпустил ее». Калидорус посмотрел на лицо Иехуды и, гримасничая, полуулыбнулся. «Я тоже был когда-то молодым», сказал он, «и не надо стыдиться этого. Дети верят в истории». Он нахмурился. «Да ты, должно быть, уже сам до всего догадался?»

Иехуда подумал: я совсем одинок. Все подобные Калидорусу, которые ищут мудрости, уже перестали верить. Зачем же еще пытаться найти правду, если не убедиться в безверии?

«Печально», произнес он.

Рот Калидоруса немного искривился. Он хлопнул рукой по плечу Иехуды, но жест получился неловким, и поэтому он тут же отдернул руку назад.

«Ну что ж», сказал Калидорус, «зато он представляет собой прекрасное зрелище — твой друг». Он засмеялся. «Я по-настоящему наслаждаюсь его историей. И некоторые вещи, рассказываемые им, очень очаровательные».

Иехуда почувствовал вырастающую из центра груди боль. Его сердце отяжелело, и он подумал: смог бы я таким человеком, как он? Смог бы я взирать на все вокруг, как на представление, на пантомиму? Пятьсот человек находилось во всем лагере Иехошуа, и кто-то из них говорили, что он был обещанным Мессией, кто-то обсуждал его учения, а кто-то, как Калидорус, просто наслаждался представлением. Путь Калидоруса был самым легким — его присутствие было как глоток свежей воды для горящего сознания Иехуды. Он понимал, что не смог бы быть, как Калидорус, но также понимал, что не мог он развидеть то, что увидел, и перестать знать, то что уже знал.

Он переминулся с одной ноги на другую.

«И кто же я теперь?» вопросил он.

И Калидорусу стало неловко от их ситуации.

«Приходи и оставайся у меня», предложил Калидорус, «когда устанешь следовать за твоим пророком по диким местам, приходи и будешь моим гостем в Кесарии. Спроси любого о моем доме, и они покажут тебе дорогу. Когда все закончится, приходи ко мне».

Он вернулся во внутренний круг измененным. Он обнаружил себя слушающим по-другому. Он смотрел по-другому. Он все чаще и чаще стал замечать Рим. И что слова Иехошуа, и слова его друзей были вызовом Риму.

И в голосе Иехошуа появилась какая-то раздраженность, какой-то гнев. Всегда звучал так? Иехуда стал замечать это только сейчас?

По дороге в Шомрон мужчины и женщины прибежали из своих домов и полей, чтобы увидеть Иехошуа. В одном месте — богатая и плодородная земля, где почва пропахивалась глубокими мягкими волнами, и ячмень вырастал высоким и крепким — мужчина ожидал их прихода, стоя на коленях. Он был богатым крестьянином, что мог заметить каждый, глядя на его обувь и толстый шерстяной плащ поверх его плеч. Но стоял он на коленях у дороги, что-то бормотал, и слезы капали с его щек.

Иехошуа наклонился к человеку. И Иехуде предстал тот прежний Иехошуа, чье присутствие всегда утешало сердце.

Иехошуа медленно покачал головой.

«Не плачь, друг мой», сказал он. «Бог поведал мне, что Он выбрал тебя идти с нами. Пойдем».

Такая просьба была редкой. Хозяйство позади выглядело очень ухоженным. На холме паслось стадо пятнистых овец, охраняемых пастушком. Тот мальчик, возможно, был сыном крестьянина, а овцы — его стадом.

«Мой отец умер», произнес человек, и слезы беззвучно текли по его щекам. «Он умер этим утром как раз перед твоим приходом. Учитель, дай мне твое благословение».

Иехошуа положил свои ладони на плечи мужчины.

«Ты уже благословен», ответил он. «Отец наш уже благословил тебя. Встань и иди со мной. Мы направляемся в Иерусалем. Пошли и не смотри назад».

Мужчина уставился взглядом на Иехошуа. Человек, потерявший отца, подобен человеку, упавшему от могучего удара. Смерть матери — это потеря любви, а смерть отца — это потеря уверенности. Самое высокое дерево в лесу когда-нибудь упадет.