Мы с Майклом переглядываемся, еле сдерживая широкие, как церковная дверь, улыбки. Просто наблюдая за самыми дорогими людьми в наших жизнях.
─ Я же говорил, ─ уже ретируясь в сторону столовой, начинает оправдываться отец, ─ она как-то странно пахла. Я, так сказать, продегустировал.
Следующее, что нам довелось услышать ─ приглушенные голоса из соседней комнаты. Мы с Майклом остались одни. Я всегда считал, что просто стоять и молча смотреть на другого человека – признак того, что ты пропустил одну из ступеней эволюции, если не весь пролет. Но сейчас, это казалось самой правильной вещью на свете. Все звуки мира превратились в один сплошной шум. Все вокруг перестало существовать, потеряло свое значение и всякую ценность. Время замерло. Нас обняла сама бесконечность. Все, что я видел – пара блестящих глаз; все, что слышал – неровное дыхание; все, что ощущал – запах корицы. Его запах.
Я не помню, кто первый и когда сократил расстояние между нами, а может я в параллельной Вселенной, где оно само сокращается. Честно? Мне все равно. Теплая ладонь ложится на мое предплечье и меня прошибает электрический разряд. Я перемещаю свою руку на талию темноволосого юноши и притягиваю его к себе. Он буквально падает в мои объятия, сжимая мою футболку в кулаке на груди и прижимаясь всем телом, не оставляя между нами ни одного свободного миллиметра. Я утыкаюсь носом в его шею, и не могу надышаться им. Я всегда все мог контролировать в своей жизни. Но рядом с ним я не могу контролировать, ни мысли, ни дыхание, ни сердцебиение. Когда его ладонь ложится на мою грудь прямо в области сердца, будто успокаивая, я нервно выдыхаю прямо на его бледную кожу в районе шеи, тут же становясь свидетелем, как она покрывается мурашками. Я почти невесомо прикасаюсь губами к чувствительной кожи, отчего брюнет в моих руках буквально задрожал, прижимаясь ближе. Будто пытается запечатать себя во мне, чтобы стать одним целым навсегда. Мои губы начинают покалывать, мне просто жизненно необходимо дотронуться ими до тех самых, которые преследовали меня во снах, тепло и нежность которых я никогда не смогу забыть. Но у Вселенной на нас свои планы. Когда из кухни доносится голос Симоны, зовущий нас к столу, мыльный пузырь, в котором мы пребывали, лопается. И мы тут же отстраняемся друг от друга.
Упорно избегая моего взгляда, Майкл нервно улыбается торшеру, стоящему справа от меня и указывает в сторону нашей комнаты.
─ Я… эм. Сначала я пойду… и… мне надо, ─ пятясь в сторону двери спиной, словно испуганный котенок, он натыкается на журнальный столик и, ойкнув, продолжает: ─ мне надо. Ну, знаешь, дать еде сову. И… увидимся за столом? – и через секунду я остаюсь стоять в гостиной в гордом одиночестве.
Я не понимаю, что только что произошло. Потому что, почему у меня во рту сухо, будто я не пил дня три, не меньше? Почему здесь так душно? Почему мне всегда душно рядом с этим человеком? Что происходит между нами? Мы ведь снова чуть не поцеловались. Точнее, я его поцеловал. Нет. Это даже не поцелуй. Это просто прикосновение к шее. Это же не считается? Твою мать. Я издаю стон, стукнув себя кулаком по лбу. Хватит тупить. И я все же надеюсь, что он пошел давать сове еду, а не наоборот. Иначе мне стоит позвонить в службу защиты животных.
Об этом мне еще предстоит подумать. А пока будем решать проблемы понасущнее, например, такие, как мое сегодняшнее празднование. Глубоко вздохнув, я вхожу в столовую и обнаруживаю идеально сервированный и полный самой разной еды, стол. За которым уже сидят отец и Симона. Я занимаю свое место и тут же оказываюсь вовлечен в их беседу.
***
Ужин проходит на тройное «ура» и мы переходим в гостиную. Я только сейчас замечаю, что она украшена шариками, а на столике лежат праздничные колпаки. И одна корона, которую тут же водружают мне на голову. Ну, ладно. Я совсем не против. В следующее мгновение в комнате гаснет свет, я уже хочу начать возмущаться в стиле «ах, они твари, как можно лишить человека электричества в его День Рождения», но мою даже не начавшуюся тираду прерывает чистый, с идеальной хрипотцой голос, поющий «Happy Birthday To You». Я оборачиваюсь на звук, уже готовый увидеть самого посланника небес, но это Майкл, несущий торт с зажженной двадцати одной свечей. Я слышал, как он поет на той вечеринке, но это разительно отличается от того, что я слышал в тот раз. Лишь его голос, заполняющий комнату и каждую клеточку моего тела. Мне хочется жить в нем, в этих пропетых строчках. Там, где всегда поет только он. Мне хочется распасться на атомы и окутать каждый звук, который соскальзывает с этих идеальных губ, что так маняще блестят в полумраке комнаты. Когда он заканчивает петь и оказывается прямо передо мной, я осознаю, что все это время стоял с полуоткрытым ртом, и смотрел исключительно на эти губы. Как они образуют слова песни и как принимают форму сдержанной улыбки. Нас разделяет лишь кусок выпечки, что мне так хочется отшвырнуть в сторону и накрыть эти пухлые губы своими. Это уже становится манией. Я поднимаю глаза на два карих омута, которые горят безумными огоньками. Или это все мое воображение? Я легко улыбаюсь, и ничего не загадывая – или все же загадывая? – задуваю свечи.
Мы располагаемся на диване. На журнальном столе перед диваном покоятся четыре тарелочки с кусками торта, так криво разрезанные моими не менее кривыми граблями, а в руках у каждого по бокалу вина. После тостов и пожеланий, пошли истории из моего детства. И мои мысли возвращаются в то же русло, что и несколько дней назад – суицидальное.
─ И он мне заявляет, ─ продолжает отец повествование самых позорных моментов моего детства. Он что, их специально выписывал? – «я стану рок-звездой». Мальчику десять лет, а он начал разговаривать сам с собой! – я уже знаю, что скажет батя в следующую минуту и издаю стон. – Думал у него друг воображаемый или шизофрения. А все куда проще! Он, сидя на толчке воображал, что у него берут интервью! – под дикое хи-хи Симоны и Майкла, отец подводит сей рассказ к своей кульминации.
Мое лицо уже красное от многочисленных фейспалмов. Майкл звонко смеется и хоть этот звук странно согревает мои органы, я не подаю виду. С каменным выражением лица, отсиживая задницу в одном из кресел, с короной съехавшей набок и бокалом красного в руках. Картина маслом.
─ Так вот почему ты пошел на журналиста! – сквозь смех выдает Аддерли, а мое лицо снова встречается с ладонью. – Раз интервью у тебя не будут брать, ты будешь брать его у других. Ну, чтоб многолетняя практика не смылась в унитаз. – Отец зашелся в истерическом хохоте, начав дубасить подлокотник руками, а Аддерли, подавив смешок, закончил: ─ ой, прости. Не унитаз, а твое рабочее место.
─ Все. Завязывайте! – не выдерживая, рявкаю я и зыркаю на отца, который заржал пуще прежнего.
─ Ты так говорил, когда сверкала молния, а ты воображал, что это папарацци тебя нашли! – и снова долбанув по подлокотнику, заржал отец, смех которого тут же подхватили и Аддерли.
Ненавижу эту троицу. Так и хочется взять одного и ударить им двух других. Я им еще отомщу. Сволочи. Отложив алкоголь на стол, я недовольно скрещиваю руки на груди и злобно наблюдаю за тем, как мои родственники – бывшие родственники – успокаиваются.
─ Ну, все, Дэвид! Хватит смущать мальчика, ─ игриво хлопнув отца по коленке, вступилась за меня Симона. Ага, сначала оторжалась, теперь вступается. Я еще подумаю над ее прощением. – Пора вручать подарки, и я хочу сделать это первая! – хорошенько подумав, я все-таки прощаю бедную женщину и расплываюсь в довольной улыбке.
─ Точно! – подмигнув мне, соглашается отец.
Я закатываю глаза. Этот мужчина меня только что опозорил, а теперь подмигивает, как ни в чем не бывало. Хоть подмигивать умел бы. Все дело в том, что сначала он моргает одним глазом, потом вторым. В это время кривя лицо, как хрен пойми что. Неужели Симона клюнула на этого пикапера?
Тем временем, женщина уже достала маленькую коробочку в подарочной упаковке. Серьезно, она была размером со спичечный коробок. Приняв презент, я тепло улыбнулся Симоне, цепляясь взглядом за сидящего рядом парня, в глазах которого промелькнул хитрый блеск. Так, это становится интересным. Аккуратно развернув подарок, я замер. Внутри бархатной коробочки лежал медиатор с моими инициалами. Невесомо проведя кончиками пальцев по гладкой поверхности, мои губы тронула трепетная улыбка.
