- Мудила, блять, запомни и потомкам своим передай, блять, что это нас глушат! Глушат, блять!
- Че, серьезно? - спрашиваю, отвлекаясь от жевания безвкусной галеты.
- Как пальцы апостола Фомы! - пробурчал тот, ложась обратно на свою кровать.
Комленя передернуло от подобного сравнения, но сибиряк не стал ничего говорить, то ли из чинопочитания, то ли из-за обострившегося инстинкта самосохранения.
- Ты ж атеист! - усмехнулся было Дрон, набивавший ленту к пулемету.
"Бам-м-м-м-м!" - раздалось в помещении. Дрона буквально снесло с кровати. На виду остались торчать только его ноги, тоскливо торчащие вверх наподобие раздвоенного ствола дерева.
- Следующая будет уже без кольца. Не заебывайте! - пробурчал Сержант, накрывая лицо шапкой.
Я, увы, слабо разбираюсь в радиоделе. Практически все мои знания умещаются в анекдот про то, как Маркони создал свое радио и услышал матерящегося на другом конце Ойкумены Попова. Но даже этого анекдота мне хватило, чтобы понять, в насколько глубокой жопе мы сейчас все здесь оказались. На самом деле, заглушить частоты весьма просто, но для этого нужно их знать и обладать соответствующим оборудованием. Если же чеченцам это удалось, то мы имеем дело с полноценным подразделением радиоэлектронной борьбы. Или хотя бы с его техникой в достаточно умелых руках. Как-то это все не увязывалось с тщательно рисуемым нам начальством образом бандита, которому достаточно погрозить ремнем, чтобы он сдался.
- Так, хуле разлеглись?! - зарычал наш вриротного, ввалившись в самозанятую нами палату.
Мы тут же вскочили с кроватей, послушно вытягиваясь во фрунт.
- Так, блять, одного на оружии оставили, а сами мухой вниз, там машины разгружать надо! Мухой! Носов, старший!
- Есть! - отдал тот воинское приветствие и тут же занялся кипучей деятельностью. - Так, Комлень, ты на оружии! Никого не пускать. Будут пытаться зайти - разрешаю открыть огонь на поражение. Мне насрать, что им тут нужно. Кровати, матрацы, прочий триппер - поебать. Это расположение нашего взвода. Ясно?
- Точно так, товарищ сержант! - пробасил он, исхитрившись принять строевую стойку с пулеметом на груди.
- Всем остальным скинуть оружие, вещаки и вниз, разгружать... хер знает что. Там доведут.
- Слыш, Сержант, а подсумки сымать? - поинтересовался Гудрон.
Витя остановился на секунду, задумался, но потом все же выдал:
- Нет. Нахер. Время только потеряем. Давайте быстрее, блять!
Генерал рассудил логично. Сейчас наша дивизия (четыре батальона, которым больше подходит название "инвалидная команда имени Капитанской Дочки") перешла к обороне, следовательно большое количество средств доставки сил и средств нам уже не нужно. Смысл от грузовика сейчас, когда мы торчим в центре города бельмом в глазу дудаевцев, если он даже небронированный? Не проще ли скинуть все в подвал, а внутреннее пространство освободить для вещей куда более нужных и полезных в данных условиях? В конце концов, "Шишига" занимает столько же места, сколько и "шестидесятка", только не имеет в себе ни КПВТ, ни ПКТ, ни даже тонюсенькой брони. А потому все грузовые машины сейчас спешно разгружались и отправлялись по контроллируемой нашими блоками дороге назад, в Толстой-Юрт.
Разгрузка происходила в авральном ритме вальса. Солдаты бегали взад-вперед с разнокалиберными мешками, ящиками, коробками, свертками и кульками. Отовсюду постоянно доносился мат, треск, грохот, вопли офицеров и прапорщиков, руководивших этим содомом, писки медсестер и бас врачей, старавшихся вытащить из этой круговерти нагруженных солдат свое драгоценное медицинское имущество. Спешно выяснялось, что взятое с собой уже где-то проебалось и, наоборот, забытое или вообще не взятое успешно находилось в самых неожиданных для этого местах. Неожиданно всплыл среди бинтов наш уже давно списанный "в результате отстрела" цинк "семерки". Неожиданно среди продовольствия нашелся ящик с литературой военно-патриотического содержания и манекен для отработки перевязок. В то же время батальонные противотанкисты остались только с тем, что имели при себе, потому что запасные ракеты к "Малюткам" совершенно случайно погрузили в машину второго батальона, оставшегося на консервном заводе. Все это вызывало постоянные брань и поиск виновных, в которые с иезуитской изворотливостью могли оказаться вписанными и проклятая теща, и многомудрое большое начальство, не давшее указаний, и, ну как же без этого, криворукие солдаты, которые, видите ли, никогда не делают все так, как положено. Впрочем, это были еще цветочки. Ягодки наступили, когда выяснилось, что нами мужественно был потерян офицер штаба полка, а именно - "финик". То ли он вообще не выезжал из гарнизона, то ли где-то отстал по дороге, однако на горизонте тот отсутствовал, зато его питослет обнаружился в ящике военно-политической литературы. Двойного дна с его телом там, к сожалению, не обнаружилось, хотя командир полка ходил кругами и клятвенно обещал затолкать туда "эту жирную молдованскую морду", а потом еще попрыгать на крышке для лучшей закрываемости.
И, тем не менее разгрузка продолжалась. Пустые машины уезжали назад, на север, провожаемые грустными взглядами солдат, а на их место выруливали новые, чтобы, в свою очередь, скинуть груз и умчаться в закат. И это коловращение, обозванное злым и запыхавшимся Геродотом непонятным словом "караколе", продолжалось 3 часа без перерыва. Только к шести вечера еле волочащие от усталости грузчики вытащили тяжелый ящик с винтовочными патронами, занесли его в подвал в подвал и вышли наружу. Весь двор был забит мокрыми, потными, обессилившими солдатами, курившими или просто устало присевшими на корточки у стен не смотря на декабрьский холод.
- Так... блять... Пошли наверх... - прохрипел Сержант, работавший наравне с остальными.
- Слыш, Сержант... Может, покурим? - спросил Семьон, отирая шапкой лицо.
- Наверху... Фух! Наверху покурите, - ответил он, поднимаясь по лестнице. - Нехер тут здоровье гробить.
Лютые курильщики обиженно замычали. Еще неизвестно, чем их заставят заниматься наверху, а вот покурить сейчас - это покурить сейчас. Ценность самобытная и универсальная.
- Мухой, блять! - рявкнул Витя и мы понуро пошли внутрь.
Кое-как поднявшись на второй этаж и войдя в палату, мы тут же без сил повалились на кровати. Не было никаких сил делать что-либо, даже почесать зудящую от пота спину. Пожалуй, если бы прямо сейчас мне предложили три банки тушенки в обмен на такую банальную вещь, такую как положить шапку под голову или снять сапоги, предлагающий был бы послан нахер. Слишком много сил забрал сегодняшний день, а его окончание еще явно даже и не предполагалось. Утешало пока что только одно - никаких особых последствий от нашего визита в самое логово зверя еще не последовало. Мы продолжали находиться в горбольнице, которую чеченцы даже и не думали атаковать, хотя по городу то тут, то там вспыхивали перестрелки.
Где-то минут через надцать мы все же более-менее пришли в себя. Приветливо затрещал небольшой костерок, сделанный из тумбочек и прочего деревянного мусора, попавшегося под руки, щедро намазанного сапожным кремом, зашипел кипящий жир в банках, зазвякали фляги с соком. Вытащив штык, я быстро пробил две дырки в банке сгущенки и с наслаждением выдул ее всю. Вкуснотища неописуемая! Сразу же откуда-то появились силы, усталость чуть отпустила, а мир вокруг стал чуть приветливей и добрее по отношению к детям своим. А после пачки галет с тушенкой так и вообще стало настолько хорошо, что просто невозможно как прекрасно. Фактически, человеку немного нужно для счастья. Пожрать, поспать, да чтоб его еще не заебывали часика так три-четыре. А еще какую-нибудь хорошую книгу, да девушку красивую рядом, с волосами цвета меди и изумрудными глазами... Впрочем, вряд ли ей бы понравилось наше портящее воздух и чавкающее с грохотом газотурбинного двигателя общество. А в Нижнем Новгороде неохотно пустят в ресторан какое-то немытое, грязное существо в старой потрепанной зимней "афганке". Моветон-с. Приличные господа хотят кушать в приличном обществе-с, а не в компании какого-то зачуханного федерала.
