Эрика на мгновение опешила.

– Э… вообще-то, трудно, но интернет-магазины облегчают задачу…

– И то верно. – Камилла взяла руку Эрики в обе свои ладони и сердечно ее пожала. – Ладно. Мне нужно бежать на встречу с комиссаром. Коммандер Марш подробно вас проинструктирует.

– Пожалуйста, передайте мое почтение сэру Брайану, – попросил Марш.

Камилла кивнула и проводила их к выходу.

Эрика с Маршем спускались на лифте в молчании.

– Уж больно легко все получилось, – наконец произнесла она.

– Этим делом никто не хочет заниматься, – отвечал Марш. – Отдел по расследованию убийств, которому его изначально передали, был рад избавиться от него. Ваш оперативный отдел будет находиться в Бромли; я буду курировать следствие, отчитываться будете передо мной.

– А суперинтендант Йель?

– У него что, своих забот мало?

– Он думает, что я действовала за его спиной.

– Так и было.

– Но не потому, что я что-то имею против него лично.

– Эрика, все, что касается вашей деятельности, всегда приобретает личный характер.

– Что вы имеете в виду?

Марш надул щеки.

– Я никогда не знаю, о чем вы думаете. Вы прямолинейны до неприличия. Мало кому доверяете.

– И что?

– С вами трудно работать.

– Будь я старшим инспектором мужского пола, сейчас мы с вами вели бы этот разговор в лифте? Вы спрашивали бы меня, о чем я думаю?

Сердито насупившись, Марш отвел глаза.

– Что вообще происходит? Это из-за того вечера?

На несколько секунд Марш приклеился взглядом к полу, потом снова посмотрел на нее.

– Вам придется постараться, Эрика, как следует постараться.

– Слушаюсь, сэр.

– Я распоряжусь, чтобы в Бромли прислали все материалы двух предыдущих расследований, – сказал Марш, теперь уже деловым тоном. – Наладьте работу оперативного отдела, завтра в три часа дня я проведу инструктаж вашей команды.

– Так кто будет вести следствие: вы или я?

– Вы. Но докладывать о его ходе вы обязаны мне, а я в свою очередь буду держать ответ перед помощником комиссара. Вам также необходимо тесно взаимодействовать с суперинтендантом Йелем, поскольку вы используете его ресурсы.

– Я вправе сама подобрать свою команду?

– В пределах разумного.

– Хорошо. Мне нужны инспекторы Мосс и Питерсон. Они оба толковые следователи.

Марш кивнул. Лифт как раз опустился на первый этаж, и его двери раздвинулись. Они вышли в просторный вестибюль.

– Эрика, в предыдущие разы были допущены вопиющие ошибки. Один из подозреваемых подал в суд на полицию и отсудил компенсацию в размере трехсот тысяч… Мы чудом избежали официального расследования.

– Да, я знаю, как это бывает.

– Не подведите, Эрика. Выясните, что случилось с Джессикой Коллинз. С чего намерены начать?

– Первым делом я должна сообщить семейству Коллинз, что мы нашли Джессику, – ответила Эрика, чувствуя, как у нее сжалось сердце.

Марианна Коллинз отперла входную дверь и с продуктовыми пакетами и маленьким черным чехлом для одежды прошаркала в прихожую. Поставив сумки на темно-красный ковер у большой деревянной лестницы, она на мгновение остановилась, чтобы перевести дух. День выдался тусклый и сумеречный. Уходя, она оставила лампы включенными, но по возвращении ярко освещенная передняя встретила ее глухой тишиной, которую разбавляло лишь тиканье часов, доносившееся из гостиной. Огромный дом, казалось, обволакивал ее холодным унынием.

Марианна повесила чехол на вешалку у двери и осторожно расстегнула на нем молнию. Ткань чехла зашуршала, выпуская синтетический запах. С благоговением она перевесила маленькое красное пальтишко на белые плечики. Некогда оно имело густой алый цвет, но со временем поблекло, подвергаясь химической чистке по нескольку раз за год.

Марианна посмотрела на фото в рамке, висевшее на стене между вешалкой и зеркалом во весь рост. Снимок был сделан 11 апреля 1990 года: Джессика сидит на качелях в местном парке, ее длинные белокурые волосы сияют на солнце; на ней это самое красное пальтишко, надетое поверх джинсов и джемпера с «Заботливыми мишками»[5]. Аккуратно расправив пальто на вешалке, Марианна провела пальцами по пуговицам, не утратившим свой алый блеск, и затем, шагнув ближе, зарылась лицом в красную ткань. Пальто подарили Джессике на ее седьмой день рождения – последний день рождения, который они отмечали.

Прошло двадцать шесть лет, и как она ни старалась, память о дочери тускнела. Наверху в комоде она хранила в вакуумной упаковке одну из футболок Джессики, но за долгие годы вещь потеряла свежесть и пропахла ароматом крема для рук, которым пользовалась Марианна. Казалось, время задалось целью стереть все, кроме ее собственных воспоминаний.

Она отстранилась от пальто, на глаза навернулись слезы. Марианна вытерла их и сняла нарядные черные туфли, которые она всегда надевала, когда шла в супермаркет. Поймала в зеркале свое отражение: длинные седые волосы, разделенные пробором, туго стянуты на затылке, как будто с обеих сторон оттягивая вниз изборожденное глубокими морщинами лицо. Марианна сняла с себя куртку и повесила ее подле детского красного пальто. За ее спиной висела тоже отражавшаяся в зеркале большая картина с изображением святой Девы Марии. Марианна сунула руку в карман и, нащупав четки, намотала их на свои узловатые пальцы. Губы сами собой зашевелились в молитве, но тут ее взгляд упал на мороженое в пакете, которое следовало убрать в морозильник.

Перекрестившись, Марианна взяла сумки с продуктами и отнесла их на кухню, где налила воду в чайник и положила чайный пакетик в свою любимую белую кружку. За минувшие двадцать шесть лет в кухне мало что изменилось: время от времени ее освежали краской и дополняли чем-нибудь из новой техники. Например, сейчас здесь стоял уже третий холодильник. На его дверце висел большой лист белой бумаги, покрытый цветными пятнами – рисунок пальцами, сделанный Джессикой в детском саду, когда ей было четыре года.

Марианна открыла холодильник и убрала в него ветчину, сыр и мороженое. Захлопнув дверцу, она помедлила, разглядывая рисунок – отпечатки маленьких ладошек желтого, красного и зеленого цветов. Каждую ладошку перечеркивали белые линии и бороздки, в которые не проникла краска. Оригинал, завернутый в папиросную бумагу, убрали в ящик комода. Через несколько лет, к ужасу и смятению Марианны, краска начала тускнеть, и ей пришлось отсканировать рисунок. Но даже скан оригинала перепечатывался несколько раз. Марианна провела пальцем по рисунку, отметив, что края листа начали закручиваться.

Горе срослось с ней, стало частью ее существа. Она по-прежнему плакала, но научилась жить со своей болью, ставшей ее постоянной спутницей. Идя мимо своей спальни в ванную, она скользила взглядом по пальто, по рисунку, по фотографиям Джессики – все это было частью ее повседневного бытия, как и боль.

Чайник закипел, она налила кипяток в кружку, поболтала в нем чайным пакетиком, который затем положила на раковину. Только хотела плеснуть молока, как дом огласила трель дверного звонка. Марианна глянула на часы: начало пятого.

Она никого не ждала, да и теперь редко кто к ней приходил без предупреждения.

Эрика нервно переминалась с ноги на ногу перед солидной деревянной входной дверью дома № 7 по Эйвондейл-роуд. С ней были Джон и констебль в отставке Нэнси Грин – невысокая темпераментная женщина с коротко остриженными седыми волосами. Оставив машину на дороге, они пешком прошли по длинной отлогой подъездной аллее, которая привела их в маленький двор, заставленный большими терракотовыми горшками. В каждом шелестела на ветру гортензия, теперь побуревшая и высохшая. От дороги дом отгораживали кусты, посаженные по краю палисадника. В голых сучьях живой изгороди мерцали уличные огни.