Хотя такой ответ трудно было назвать неправильным, но судью он почему-то не устроил, и она, тяжело вздохнув, объявила перерыв до утра следующего дня.

Утром на месте милой помощницы прокурора восседал один из тяжеловесов обвинения. За ночь прокуратура по чьей-то просьбе сменила своего представителя, и теперь каждый мой вопрос обрывался протестами и загоном свидетеля в угол его же показаниями, которые он дал в ходе следствия. Любые мои ходатайства отклонялись. Все попытки изменить ситуацию наталкивались на объявление очередного замечания судьи, которая, забыв про слепую беспристрастность Фемиды и находясь скорее в фанатическом ослеплении, полностью играла на стороне обвинения. Из всех участников судилища ее не устраивал теперь только адвокат.

Несмотря на это, я продолжал упорно следовать линии защиты, чем заслужил в одно из заседаний прозвище со стороны Марка, которым именовался до конца разбирательства. После очередного вопиюще несправедливо проигранного раунда он в запале махнул рукой и присел на скамью, демонстративно развернувшись спиной к суду. Я тоже от имевшей место беспардонной наглости обвинителя испытал чувство, близкое к отчаянию. Однако взял себя в руки и, стараясь говорить монотонно, стал заявлять следующее ходатайство, которое было намечено по нашему плану. Закончив, услышал из-за спины удовлетворённый баритон:

– А Вы, Григорий, оказывается, юридический ригорист.

Вопреки нашим усилиям, процесс катился по наклонной. В конце концов даже мне этот фарс надоел.

– Ваша честь, у меня внепроцессуальное ходатайство.

В этом месте мой внутренний голос заорал: «Что ты делаешь?! Опомнись! Такой формы ходатайства нет в природе!» Судья была с ним согласна:

– Вы что хотите сказать, адвокат?

Адвокат, не показывая пальцем на монстра обвинения, ни к кому не обращаясь, сказал-выдохнул:

– Так нечестно.

Конечно, можно было бы присовокупить к этой фразе еще много чего. Про то, что судопроизводство давно уже обогнало по производительности и рентабельности любое другое производство в нашей стране. Про обвинительный уклон правосудия, про явно заказной характер дела, про машину по штамповке приговоров… Но адвокат произносить всего этого не стал. Поскольку sapienti sat[10].

Фразу предпочли счесть результатом переутомления, и процесс покатился дальше.

…Прокурор окончил читать обвинительное заключение. Государство в его лице просило четыре года колонии общего режима.

Адвокат встал и, понимая всю бессмысленность пламенного выступления, не устраивая «чемпионат по метанию бисера»[11], спросил судью:

– Ваша честь, вы помните, я внепроцессуальное ходатайство заявлял?

Служительница Фемиды неподдельно удивилась:

– И что?

– Учитывая его, прошу вас назначить наказание, минусуя один год.

Можно было попросить отнять два года, но санкция статьи начиналась с трех лет и такая просьба была бесперспективной.

Видимо, опешив от неожиданности, она пристально посмотрела на меня.

– Это вся ваша речь, адвокат?

– Да, уважаемый суд.

Смею утверждать, что «каменная маска»… нет, не улыбнулась, конечно, но скальные породы в районе губ разошлись, показывая расположение к смеху или хотя бы к доброжелательности.

Печально знаменитая жесткими приговорами судья, которая иногда давала сроки больше, чем установлено в Уголовном кодексе, назначила Марку наказание: три года лишения свободы.

Как принято говорить в тех местах, куда он отбыл: год не срок, два – урок, три – пустяк, пять – ништяк[12].

Находясь в изоляторе, а позже в колонии, Марк не оставил православной веры. Наоборот, воевал с администрацией по поводу времени для молебнов, посещений священников, но самым известным случаем стала встреча им своей первой Пасхи в неволе.

Надобно отметить, что пасхальный день, главный праздник всех христиан, для заключенных наполнен особым смыслом. Истоки этого лежат в какой-то генетической памяти сидельцев, идущей со времен русских царей, которые всегда на Пасху посещали тюрьмы и остроги. Соблюдая заповедь «Помните узников, как бы и вы с ними были в узах, и страждущих, как и сами находитесь в теле»[13], государи и государыни всероссийские в Светлое Христово Воскресенье лично одаряли острожников едой, одеждой и самым желанным – свободой, объявляя о помиловании. Древнехристианский обычай также подразумевал выкуп состоятельными людьми из темниц должников.

Именно об этой богоугодной традиции великий Пушкин иносказательно писал:

Обычай «пасхального прощения», берущий начало еще с ветхозаветных времен, утвержден был у христиан в 367 году по Рождеству Христову при императоре византийском Валентиниане. Советская же власть не то что пасхальное прощение, но и саму Пасху пыталась отменить. В итоге отменили саму советскую власть. Однако обычай пока не возрожден, хотя стоило бы.

Не скажу точно, известно ли было заключенному Марку об императоре Валентиниане, но неуемная энергия своеобразного мышления, которая даже за решеткой не могла оставаться взаперти, дала о себе знать.

Незадолго до Пасхи Марк был отправлен с поручением в административный корпус. Выполнив задание, он решил позвонить на волю, благо заместитель начальника ему это разрешил сделать по телефону из приемной. Пока он разговаривал, ему на глаза попалась книжка, лежащая на рабочем столе. Она называлась «Справочник организаций и предприятий города N». Подумав, он открыл ее на странице с телефонами директоров хлебозаводов. Дальше состоялись похожие друг на друга телефонные звонки:

– Добрый день, с вами разговаривает начальник колонии… – дальше Марк представлялся именем хозяина зоны. – Скоро наступает Светлый праздник Пасхи Христовой. Ваш хлебозавод печет по этому случаю куличи. Скажите, а непроданные, которые к концу Светлой недели возвращают из магазинов, вы куда деваете?

Ответы были также похожи:

– Отвозим на свиноферму.

– А хорошо ли это? Вот тут, недалеко от вас, находится место, где больше тысячи людских душ не имеют утешения на Пасху. Не лучше ли привезти эти куличи им?

В конце пасхальной седмицы в колонии наблюдалась странная для сего места картина: фуры с хлебозаводов, нагруженные куличами, стояли перед воротами. Возле них метались конвойные и сотрудники администрации, выясняя, что происходит, и кто это устроил.

В тот год каждый сиделец отпраздновал Светлое Христово Воскресение, вкусив кулич. С надеждой на лучшее. «Начальник колонии» получил взыскание. А традиция жертвовать непроданные куличи заключенным остается в губернском городе до сих пор. Нарушена она была только однажды, когда новый хозяин все куличи приказал свалить на пол в хозблоке, где они и сгнили, не доставшись узникам. По странному стечению обстоятельств начальствовал он после этого совсем недолго, и через год, на следующую Пасху, его в колонии уже не было.

Истории с этим судом в 2019 году исполнится десять лет. Валера так и не смог наладить свою жизнь, «погнался за крохой, да без ломтя остался», опустившись до откровенно разбойных схем, и в настоящее время отбывает наказание за совершение убийства.

Марк давно уже освободился, и теперь мы каждый год вкушаем освященные яблоки за праздничным столом отца Григория, вспоминая «батюшкины яблочки», как дела давно минувших дней.