Глава 1

Чёрные, зеркальные стены лаборатории были исписаны мелкими символами и цифрами. Белый протоновый карандаш оставлял чёткие следы и при слабом нажатии, но многие линии всё равно наводились несколько раз. Казалось, кто-то намеренно выделил главное, чтобы постоянно обращать внимание на мелкий, неровный текст. Среди множества написанных слов, пересекаемых линиями и знаками, особенно выделялось одно – в центре. Начертанное большими буквами, и тщательно обведённое кривым кругом, оно сразу привлекало внимание, а знак вопроса в конце подчеркивал философское значение – «Вероятность?». Всего одиннадцать букв. Так мало, и так невероятно много. Ведь именно в них заключался самый главный вопрос, на который автор не знал ответа. Что он хотел сказать, небрежно создавая запись? У кого спрашивал – себя, Вселенной, будущего? Что мучило его, когда рука выводила каждый штрих? Сложно понять. Невозможно проникнуть в душу беспокойного человека, который мечется в сомнениях и тайнах.

Зелёный свет панели, служившей потолком, ярко освещал просторное помещение. Ровный свет падал на большие, глянцевые столы, заставленные разноцветными колбами неправильной формы. Треугольные, изогнутые несколько раз у основания, перекрученные по спирали, сплюснутые с двух сторон и вытянутые по центру. От их странного изобилия рябило в глазах, особенно, когда они хаотично начинали мелькать на вращающихся подставках. Создавалась иллюзия самостоятельной работы слаженных механизмов, которые крутили стеклянные ёмкости, не давая жидкостям в них застыть.

Сильный цветочный запах наполнял воздух, перемешиваясь с влажным туманом, повисшим возле одного из столов. Густой, тягучий аромат. Он въедался в лёгкие, сосредотачивая на себе все мысли. Так пахнет сирень после дождя, когда с её ярких цветов стекают вниз капли воды. Возникает ощущение коварной ловушки – тяжёлый аромат одурманивает, заставляя сердце медленнее биться. Веки смыкаются, и безумно хочется свежего воздуха – последнего глотка спасения. Но запах так приятен и тягуч… разве можно от него отказаться?

В дальнем углу лаборатории, прислонившись спиной к широкой колонне и скрестив на груди руки, стоял мужчина. Его задумчивый взгляд был устремлён на чёрную стену. Слово притягивало внимание в который раз, призывая понять значение неровного текста. Есть ли ответ? Существует ли он во Вселенной или ещё не создан в пространстве и времени?

Мужчина был молод. Его худое, бледное лицо казалось слегка осунувшимся, и тёмные круги виднелись под большими, карими глазами. В них мерцала усталость и тревога, но сильнее всего поражал невероятный огонь в чёрных зрачках. Так горит взгляд человека, одержимого внутренней идеей, готового на всё, ради достижения цели. И нет ничего, что способно разубедить или изменить выбранный курс. Только вперёд – любой ценой, бросая вызов жизни или смерти.

Высокий лоб, округлая форма глаз, тонкий нос, тёмные брови, узкие губы и чересчур белая кожа, выдавали принадлежность к особому, древнему народу. Бру́мнты – нация исследователей и учёных, испытателей и первооткрывателей. Это они впервые пролили свет на тёмную суть вещей. Они первые указали на истины, заставив внимать им других. Их уважали, преклонялись, испытывали благоговение, смешанное с неясным страхом. У них было много последователей и учеников, но ещё больше врагов и недоброжелателей. Ведь нет ничего страшнее для человека, чем непонимание силы и могущества великих людей. Низменные создания чувствуют себя неполноценными, боясь признавать преимущество тех, кто умнее.

Брумнты сильно пострадали. Их изгнали, обвинив в заговоре против правителей. Долгое время им приходилось скитаться и выживать с огромным трудом, чтобы сохранить свой род. Но это было давно. Сейчас новое правительство относилось лояльнее к древнему народу, и даже пыталось устранить былые разногласия. Брумнтам вновь позволили заниматься исследованиями и наукой. Некоторые стали приближенными к управляющей династии, но многие предпочли бы уединённую и свободную жизнь, вместо пафосного существования.

К таким брумнтам относился Ми́хвелс. Он давно мечтал убраться подальше из этой лаборатории, чтобы посвятить жизнь заветной цели. Вот уже пять лет он был вынужден заниматься исследованиями, которые больше угнетали, чем приносили удовлетворение. Но отказаться он не мог. Слишком многое зависело от его присутствия здесь, и приходилось послушно терпеть, в душе храня маленький осколок надежды на долгожданную свободу.

Вот и сейчас он задумчиво рассматривал чёрную стену, на которой недавно вывел начало своих перемен – «Вероятность?». Слово привлекало к себе вновь и вновь, обещая покой и безмятежность, как только найдётся ответ.

Возле колонны внезапно задрожал пол. Снизу стало появляться серое плотное облако, которое увеличивалось и росло, пока не достигло размера человеческого роста. Образовав густую пелену, похожую на кокон, оно вдруг стало рассеиваться, обозначив очертания высокой фигуры. Ещё несколько секунд серый туман слегка вздрагивал, растворяясь в комнате, пока не исчез совсем.

– Не думал, что это ты – не меняя позы, и даже не шелохнувшись, равнодушно вымолвил Михвелс.

Он лишь на секунду скользнул взглядом по высокой мужской фигуре, оставшейся на месте тумана, и снова стал разглядывать выведенное на стене слово.

Фле́окс улыбнулся, проследив за взглядом друга.

– Неужели ещё у кого-то появился доступ к твоей лаборатории? Думал, только я имею право заходить в это святилище.

Михвелс пожал плечами, нехотя оторвавшись от созерцания вопроса.

– В последнее время всё нестабильно. Боюсь, доступ сюда будет разрешён ещё некоторым лицам. И скажу тебе – меня это очень напрягает.

В узких, оранжевых глазах Флеокса мелькнуло удивление.

– Что ты имеешь в виду? Ведь это секретная лаборатория. О ком ты говоришь?

– Именно о ком ты подумал. Становится неспокойно. Мои исследования привлекают слишком пристальное внимание. Это печально. Я не могу думать о необходимом. Мысли постоянно и настойчиво вращаются около наших правителей.

Михвелс раздраженно провёл рукой по тёмно-серым коротким волосам, растрепав их. Он знал, что невозможно ничего изменить, и это жутко злило.

– Может, ты ошибаешься?

Флеокс медленно подошёл к одному из вращающихся столов. Пробирки мелькали на нём быстро и проворно, сливаясь перед глазами в цветное пятно.

– Знаешь, на нашей планете всегда было неспокойно. Менялись правящие династии, происходили народные возмущения. Мы многое испытали за последнюю тысячу лет. Но сейчас, думаю, ты ошибаешься. Мо́виган – достойный правитель Ивило́на. Он мудрый, справедливый человек. И он заинтересован в твоих исследованиях, потому что уверен в необходимости изучения мира.

Флеокс замолчал. Его рука коснулась белого дыма, который поднимался над столом. Тонкая струя рассеивалась сквозь пальцы, слегка обжигая их и оставляя на жёлтой коже красный след. Повернувшись к другу, Флеокс добавил.

– К тому же, если помнишь, именно Мовиган простил ваш народ.

Эти слова были ошибкой. Михвелс вздрогнул, словно его ударили. Белое лицо стало ещё бледнее, а в карих глазах вспыхнул зловещий огонь.

– Простил нас?! – грозно воскликнул он, сжимая кулаки – Ты понимаешь, что говоришь?! Брумнты никогда не были предателями! Нас не за что прощать!!! Из-за таких, как Мовиган, мы провели столетия в бегах!!! Нас убивали, проклинали, преследовали по всей планете! Нас хотели уничтожить – всех, до единого, только потому, что мы многое знали! И ты мне говоришь, что он нас простил?! Да я ненавижу их всех, кто называет себя правителями!

Михвелс резко замолчал. Звенящая тишина пронзала воздух, смешиваясь с запахом сирени, дыма и едкого тумана. То, что он сказал – равносильно самоубийству. Говорить о правящей династии в таком тоне – значило распрощаться с жизнью в считанные часы. И то, что в порыве несдержанности Михвелс забылся, наполнило душу смятением и тревогой. Не было легче даже от того, что свидетель пламенной речи был другом.