Его мало беспокоило, как его будут называть, поэтому, кивнув, перевел внимание на интересную бумажку с картинками. Она ему нравилась, негативных ассоциаций не вызывала. Да и, кроме нее, он себя больше ни с чем ассоциировать не мог. Кто он вообще? Что такое хорошо? А что плохо? То, что его Прапор кормит, – это хорошо. То, что в желудке от каши тяжело и тошнит, – это плохо. Может, лучше было не есть? На сколько еще не менее сложных вопросов ему предстоит ответить?

– Стольник, ты молоко хочешь? – спросил Прапор.

– Да, – ответил он. Этот вопрос был легким, и ответ на него легко нашелся.

– Красава! – одобрил его Прапор, наливая молока в алюминиевую кружку, похоже, ему нравилось, что придуманное имя прижилось и нареченный Стольником найденыш откликается.

Взяв кружку, вновь нареченный Стольник почувствовал, что от нее идет странная вибрация. Эта вибрация передалась и руке, но он смог ее приостановить и выпить молоко залпом. Напиток имел приятный насыщенный вкус. Однако, дойдя до желудка, молоко принесло вибрацию и туда. Стольника замутило еще сильнее, он попробовал встать, но его неожиданно качнуло назад. Падая, он успел повернуться на бок. В последний момент ощутил, как вся съеденная пища, со стремительностью извержения вулкана, вырвалась наружу, после чего сознание перестало цепляться за бесчувственное тело.

Сознание возвращалось постепенно, как набегающая на берег волна. Сначала вдалеке, как односложный рокот, послышались голоса. Затем они стали различимы, и Стольник уже мог понять смысл разговора. Но глаза все равно открывать не хотелось. К тому же, если до сих пор живой, значит, с закрытыми глазами безопаснее.

– Без анализов тут не определишь, чем его отравили, но, судя по составу рвотной массы и зелено-желтым сгусткам, что-то достаточно токсичное… – вещал густой баритон.

– Не помрет? – раздался обеспокоенный голос Прапора.

– Если не умер до сих пор, то уже вряд ли, – обнадежил баритон. – Нужно в больницу класть, там изучим в надлежащем виде.

Мужской голос слегка картавил.

– Люблю, Максимыч, твой докторский оптимизм, – усмехнулся Прапор.

Смысл сказанного был понятен не полностью, но интуиция подсказала, что опасности нет, и Стольник медленно открыл глаза.

– О! Очухался, – то ли удивился, то ли обрадовался Прапор.

Над Стольником нависли две головы: одна Василько, а вторая принадлежала старичку со впалыми щеками, редкой сединой, острой бородкой. Довершали портрет крупные роговые очки. Но особое внимание сразу привлекал бордово-красный нос. Местный народ дал доктору кличку Чехов.

– Больной, как вы себя чувствуете? – профессионально поставленным голосом врача поинтересовался старичок. От него веяло каким-то резким запахом.

Стольник не ответил. Не хотелось разговаривать, да и очень тяжелый язык не помещался во рту и совсем не хотел шевелиться для ответа.

Стоящие над ним люди тревожно переглянулись.

– Больной, сколько видите пальцев? – опять спросил доктор и показал три пальца. Будучи близоруким, он и других подозревал в этом, поэтому ткнул рукой почти в нос пациенту.

Надо ответить, а то видно, что они беспокоятся. Проще всего ответить аналогичным жестом.

Прапор и картавый снова переглянулись, но теперь уже с облегченным выражением лица.

– А сейчас? – сказал доктор и показал открытую ладонь.

Стольник, показав ладонь в ответ, решил еще и сказать количество пальцев словами, посчитав, что это им будет приятно.

– Пить, – получилось вместо «пять» тоже хорошее слово.

– Сейчас-сейчас, – засуетился врач. – Иваныч, что сидишь? Вода где?

Прапор выглянул за дверь и отдал команду:

– Света, воды дай. Не сильно холодной только.

– Вот молоко есть, пусть попьет, – раздался откуда-то издалека голос Светы.

Прапор вопросительно глянул на доктора. Доктор с невозмутимостью дзэн-буддиста кивнул:

– Пусть пьет. Если в прошлый раз не помер от молока, в этот раз, скорее всего, тоже не помрет. Думаю, именно молоко и вывело яд из организма.

Пока пациент пил белую жидкость из глиняной крынки жадными глотками, доктор рассказывал, как полезно молоко, каким образом оно нейтрализует отравления организма. Прапор даже пошутил, что Максимыч прямо здесь защищает диссертацию о пользе молока, которое является лекарством от всех болезней.

Когда Стольник допил молоко, у него почему-то появилось ощущение, что он куда-то опаздывает. Резко поставив кувшин на тумбочку (так, что вздрогнул даже видавший виды Прапор), он попробовал встать на ноги.

После душа дать ему трусы никто не догадался, а перед тем, как положить в кровать, грязную одежду сняли. Глядя выше упавшей простыни, Света, пришедшая в комнату с молоком пару минут назад, покраснела и заулыбалась, но, вовремя опомнившись и искоса взглянув на отца, предпочла быстро ретироваться.

– Ты тут хозяйством не размахивай, ребенка мне смущаешь! – рявкнул Прапор и поддержал Стольника, помогая ему сохранить равновесие.

– Куда собрался-то, солдатик? – ласково спросил картавый доктор Максимыч, подходя с другой стороны. – Отдохни пока, спешить некуда.

Спешить, действительно, оказалось некуда. Приехал дежурный из местного отделения милиции. Подробно записал показания. Стольник решил не рассказывать о встреченных гаишниках, ведь тогда придется говорить еще больше слов.

Дежурный после долгого совещания с начальством по телефону откатал пальцы для идентификации, согласился оставить найденыша прапорщику Василько под расписку для последующей доставки в психдиспансер города Орска для всестороннего обследования.

После длительных переговоров сторговались на том, что отделение милиции выделит транспорт для доставки в лечебницу – при условии, что Василь Иваныч обеспечит транспорт бензином. Было решено, что в ночь ехать не стоит и уазик с водителем Вовкой приедет на следующее утро в шесть часов.

На обед Света подала борщ и вареную картошку с селедкой.

– У шахтеров говорят: хоть всю жизнь не пей, а перед борщом выпей, – потер руки Максимыч и многозначительно посмотрел на хозяина дома.

Прапор тяжело вздохнул и сходил за бутылью с самогоном. Демонстративно налив в графин грамм триста, Василь Иваныч спрятал остатки алкоголя подальше от плотоядных глаз доктора.

– Только по одной, – сразу предупредил Прапор. – Мне разборок с твоей Татьяной не надо.

– Ну, ладно. Один пузырь – значит, один пузырь, – вздохнул врач, состроив несчастное выражение лица. – Стольнику ни в коем случае не наливать! – категорично заявил Максимыч через секунду, заметив, что Света принесла три стакана.

Прапор, наоборот, думал больше о состоянии Максимыча, так что наливал совсем небольшие порции.

– Ваше здоровье! – воодушевленно воскликнул Чехов, глядя на своего сегодняшнего пациента.

– Чтоб оно было, – угрюмо поддакнул Прапор.

Они выпили. Максимыч довольно крякнул и занюхал самогон хлебом. У Прапора на лице не дрогнул ни один мускул.

Оказывается, наблюдая за людьми, можно многое о них узнать.

– Слушай, Максимыч, а в какую его больницу поместят? – поинтересовался Василий Иванович.

– В какую? – Доктор отправил в рот жирный кусок селедки вместе с костями. – В Орскую психиатрическую больницу. Я главврача их хорошо знаю. Там специалисты грамотные и медикаментов специализированных достаточно.

– В психушку?! – Прапор хотел было изумиться, но, еще раз посмотрев на Стольника, задумчиво хмыкнул. – Вообще, наверно, да. Странно, что я об этом как-то не думал раньше.

От слова «психушка» разило каким-то сырым и затхлым страхом.

– Личность социально дезориентирована. Нуждается в восстановлении памяти. Квалифицированные психиатры обеспечат ему надлежащий уход. Милиция к тому времени, может, чего накопает, его ведь наверняка родственники разыскивают, – четко, как будто цитируя лекцию на кафедре, сказал Максимыч, при этом искоса разглядывая графинчик. – Хотя лучше времени амнезию ничего не лечит. Можно даже на дому лечить, если обеспечить надлежащий уход.