– Всё, батька, серых упокоил, бурёнок привязал, чтобы не разбрелись, хабар собрал и сдал Арману, пусть разгребает, что куда, а я управился, – боец отчитывался о выполнении задания.

– Хорошо, как раз будут на прокорм этим оглоедам. Умник где?

– Не знаю. Съел полторы коровы, сказал, что погулять пойдёт, и смылся.

– Как явится, пусть подойдёт, разговор к нему есть. А ты поешь пойди, там Руслана такое рагу мясное приготовила, пальчики оближешь.

– Ага, по запаху уже понял. Умник им полтуши занёс, так что ужин у нас из свежатинки будет.

– Давно нормального мясца не ели, угу. Ну, иди-иди, а то остыло уже, поди, всё.

Кухню и столовую приспособили под навесом, на открытом воздухе. Благо, погоды позволяли. За всё время вынужденного проживания в лесной глуши серьёзного дождя пока что не было. Женщины и мужчины трудились по сменам на заготовке дров, добыче воды, приготовлении пищи и на других мелких, рутинных, но необходимых работах. Нахлебники в лагере перевелись очень быстро, стоило только выгнать одного и то ненадолго. Вернулся к ночи и, обливаясь слезами и соплями, умолял взять его назад. Взяли. Теперь бегает по лагерю, как наскипидаренный, ещё и других подгоняет.

– М-м, вкуснотища-то какая! – Фома подтянул к себе до краёв наполненную тарелку и втянул парящий над ней аромат, прикрыв при этом глаза от блаженства.

– Кушай-кушай, я ещё подложу, – девушка хлопотала, накрывая на стол.

– Не, не надо, вдруг не хватит кому.

– Все поели давно, а это я для тебя оставила. Ешь, – всё подкладывала и подкладывала Руслана Фоме самые сочные мясные куски.

– Может, тебе рюмочку после службы налить? – заботливо поинтересовалась девушка.

– Рюмочку – это можно, но только одну. Служба моя и опасна, и трудна, и ещё не окончена. – Пробубнил парень с набитым ртом.

– А когда же окончится?

– Когда домой вернёмся и вас всех разместим. Не пойму, это тушёнка что ли? Не думал, что из неё можно такой шедевр заварганить. – Запихал в рот очередной кусок.

Руслана принесла бутылку водки и пластиковый стакан.

– А сама чего? – поглядел Фома на сиротливо стоящую у бутылки посудину.

– Нельзя мне, я ж кормлю, – вздохнув, девушка прижала левой рукой груди четвёртого размера, чуть их подняв.

Фома замер и громко сглотнул. Глаза его утонули в вырезе кофточки средь двух огромных, мягких и таких желанных… полушарий… или, уже скорее шаров.

Девушка слегка покраснела, заметив такое внимание и поправив кофточку, немного отстранившись, налила сто грамм. Отставив в сторону бутылку, уселась напротив.

– Ну, ты кушай, кушай, – улыбнулась Руслана, показав свои широкие, как когда-то выразился Фома, лошадиные зубы.

Смутившись, парень активно заработал ложкой, упорно разглядывая содержимое тарелки.

Девушка не стала менять своё родное имя, хотя половина лагеря теперь ходили Анжелинами, Дианами, Афродитами и другими известными личностями. Дочь свою новорождённую, она принесла к Лешему и попросила его дать имя девочке. Растроганный таким поступком, закалённый боями и жизнью человек прослезился. Он взял в ладони кроху, которая практически полностью в них умещалась и, прислушавшись, произнёс:

– Велена! Что ести повелевающая! Дух у девочки, аки мамкин, боевым барабаном бьёт. Воином она будет, на кухне такую не удержишь. – И передав младенца матери, добавил. – Ох, и бедовая она у тебя будет, следи за ней, Руслана, крепко, воспитывай строго, иначе потеряешь рано.

– Спасибо вам, Леший, глаз с неё не спущу, – нежно прижав пищащий свёрток к груди, ответила счастливая новоиспечённая мамаша.

Руслана и сама росла девкой бедовой: и огонь, и воду, и медные трубы прошла в своё время. Детство её проходило в вечно воюющей стране, среди разрухи и беззаконья. Немного повзрослев, она вышла замуж за военного и по окончании его контракта покинула свою ненавистную родину. Горевать ей было не о ком, потому как с двенадцати лет росла круглой сиротой. Война забрала всё. Руслана долго стриглась коротко, мечтая о длинных волосах, и притворялась мальчиком, пока физиология окончательно не выдала половую принадлежность, вырастив на длинном, вечно тощем теле здоровенную грудь. Вот тогда-то пришли самые страшные проблемы. Девочка быстро сообразила, что лучше прибиться к одному мужчине, чем быть доступной всем, кому не лень, многие девочки поступали так, но нескладная внешность, с очень крупными и резкими чертами лица убивали все шансы на брак. Тогда она сбежала из города и вела ночной образ жизни, воруя, прячась и даже отстреливаясь, пока не попалась миротворческим войскам. Там её отмыли, откормили и пристроили помогать на пищеблоке. Два года работала за еду, жильё и безопасность, пока один из офицеров не сделал предложение. Одиннадцать лет они с мужем прожили в браке, но без детей и вот, наконец-то, судьба решила сделать ей ещё один подарок на её двадцатишестилетие в виде долгожданной беременности. Генеральская чета была вне себя от счастья. Муж собирался взять отпуск и отвезти её рожать в самую хорошую клинику страны, до его возвращения из очередной командировки оставалось два дня, когда случился этот злополучный туман. Руслану вновь занесло в адов филиал.

На Фому она сразу обратила внимания. Резкий, часто грубый, ненавидящий людей, но кинулся зачем-то спасать постороннего человека, хотя, по его словам: «Все свежаки – мясо, и нечего их жалеть, если у самих ума нет!». Но всё же спас. Это её и зацепило, заставив более внимательно присмотреться к парню. Прошло не больше недели после переноса в этот мир, но жизненный опыт подсказывал, что общество этих военных людей терять нельзя. С ними она и её дочь не пропадут.

– Ты уверен, что нам именно сюда? – Спросил я у Валдая.

– Давайте скорее! Вам ещё двери вскрывать! – призрак мерцал. Они всегда мерцают, когда нервничают.

По лесу уже отчётливо раздавался нарастающий треск и гул от сотен или даже тысяч лап. Первыми, естественно, пёрли Матёрые, а следом – все остальные. Встречаться с толпой элиты желания не было совершенно, и мы, встав на четвереньки, поползли в тёмную нору, подсвечивая себе путь налобными фонарями.

Иногда мне кажется, что Прапор запасливый, как швейцарский нож: у него всегда есть всё на все случаи; и я ничуть не удивился, когда он из кармана вынул это светящее устройство шахтёров, нацепив на голову, сунулся первопроходцем в открытый лаз. Рюкзаки сняли, и мне толкать приходилось сразу оба, и свой, и Прапора. Кир влез последним, что-то снова бурча на немецком, кажется, опять про старую лошадь. Понятно, его-то задница первая в меню, если не успеем сховаться. Я полз практически вслепую, часто получая ботинками по лицу, слушая сзади шум, пыхтение, возню и маты обоих товарищей, и урчание, то усиливающееся, то прерывающееся. Понимая, в чём там дело, я ничем не мог помочь, кроме как сильнее толкать рюкзаки вперёд. Ребята то отставали, то подпихивали меня, пока, наконец, я не вывалился в неизвестное чёрное пространство с металлическим полом. По матам Прапора и кромешной тьме понял, что с фонарём что-то неладно. Не успел я подняться или хотя бы перекатиться и предупредить Тороса, как тот сверзился на меня, и следом, прямо по нам очень быстро прополз Кир. Тут же раздалось очередное «Ур-р! Ур-р-р!», что я тут же перевёл как «Еда! Мясо!».

Я не услышал, как Кир махнул своей катаной, и тем более, ничего не увидел, только глухой стук упавшего округлого предмета, что, судя по звуку, покатился в сторону, а нас с Торосом обдало тёплой жидкостью из твари.

– Что за херня! Мать твою! Ни один фонарь не работает! – Слышались возня и мат Прапора, шорох и урчание в лазе, из которого мы выбрались. Видимо, ворочают труп, мешающий пролезть другим тварям. Я тоже проверил свой фонарь и с тем же успехом. Наконец, зажёгся свет, зелёный, от люминесцентной палки.

– Я же говорил: пригодятся! – Победоносно произнёс Прапор и заглянул в чёрную дыру, из которой доносилось многоголосое урчание.