Все это общеизвестно. Замалчивают другое (вернее, замалчивали — а теперь у меня, как видите, есть веские причины нарушить молчание): тот факт, что код привлек внимание джакару. Невесть откуда вылез аватар с шайкой наемных стрелков и попытался уничтожить биолога вместе с колонией–ульем. Впоследствии джакару заявили, что там действовал преступный элемент, а нам пришлось сделать вид, будто мы им верим. Так или иначе, ученый с местными силами правопорядка сумели отбиться. Громил перестреляли, аватар уничтожили. Меня привлекли к этому делу несколько позже. Офицер местных сил подобрала использовавшийся аватаром прибор. Он не только отслеживал и нарушал кьюфонную связь, но и мог прослушивать сигнал. Мы выкупили прибор, а женщина взамен согласилась молчать об аватаре.

После того инцидента ООН и джакару заключили негласный договор о взаимодействии во всем, что касается борьбы с опасными технологиями. Этим и занимались сотрудники большого, отделанного деревянными панелями офиса генерального инспектора, куда привел меня Марк.

Генеральным инспектором оказалась маленькая, но властная женщина лет шестидесяти. Она пожала мне руку и сообщила, что с сего момента я подчиняюсь сектору В, но я ее почти не слушала, разглядывая человекоподобную фигуру, стоявшую в сторонке. Образцовая кукла, свитая из одной гигантской молекулы металлополимера, в черном костюме с белой рубашкой и в блестящих черных ботинках. Маска существа, которого не видел ни один человек, управлявшаяся через подобие кьюфона оператором, находящимся в любой точке Вселенной. Кукла шевельнулась, шагнула вперед и приветствовала меня сочным баритоном телеведущего.

— Мы с большим интересом следили за карьерой доктора Саркка, — сказала она, — и нынешний ход событий нас чрезвычайно интересует.

— Эти события могут обернуться весьма серьезной стороной, — вставила генеральный инспектор. — Саркка — опасный человек и вот–вот наложит руки на опасный код.

— Мы исследовали поврежденный код, — продолжал аватар. — Удаленная часть несомненно вредоносна для людей. Мы готовы помочь.

— Мы, конечно, с благодарностью принимаем помощь, — отозвалась инспектор.

Аватар откликнулся длиной речью, описывающей, как благодарны джакару ООН за содействие, а мне — за помощь в устранении труднопреодолимого раскола, и какой это прекрасный пример гармоничного слияния джакару и человечества, и как нынешние небольшие затруднения будут преодолены посредством того же сотрудничества и в особенности — моих талантов, и так далее, и тому подобное, не стану вам докучать. Обычный набор штампов, сложных метафор и звучных сантиментов, похожий на установочный документ транснациональной корпорации, который составляет группа людей, а потом его еще прогоняют через компьютер, чтоб беспощадно искоренить всякий намек на оригинальность и человеческое чувство. Эксперты до сих пор спорят и будут спорить впредь, стоит ли считать разговорный стиль джакару классической симуляцией ИИ закономерностей человеческого мышления, наподобие «китайской комнаты», или же искусной подделкой под симуляцию ИИ закономерностей человеческого мышления, наподобие «китайской комнаты». Имея опыт принимающей стороны в коммуникации с ними, уверяю вас: разницы никакой. Что до меня, то все, о чем говорилось, было невыносимо скучно, так скучно, что следить за смыслом сказанного я почти не могла. Эта речь усыпила бы всякого, кто не накачался бы по уши кофеином и амфетаминами: их поставлял настоящий джакару через механизм неизвестного действия.

Сквозь убаюкивающий слой многословных и банальных разглагольствований — затара меня то и дело пробивал разряд почти невыносимого ужаса — и Марк, я генеральный инспектор наверняка чувствовали себя не лучше. Вопреки благим намерениям джакару — или как раз из–за них — невозможно было избавиться от подозрительности, имея с ними дело. Они казались чужими и абсолютно непонятными. Не ангелы и не демоны — кривое зеркало, искажающие самые светлые наши надежды и самые темные опасения.

— Можно спросить? — подала я голос, когда аватар закончил или истратил все слова. — Если вы предлагаете нам помощь… о какой помощи идет речь?

— Мы здесь только для того, чтобы советовать, не более, — ответил аватар. — Мы в любом случае не хотели бы открывать, что помогаем. Это было бы нарушением нашего договора. Однако, если доктор Саркка воспользуется червоточиной, мы могли бы установить, где находится его корабль, и нам не трудно предать вам эту информацию.

Тут опять встряла генеральный инспектор, напомнив, что джакару обычно воздерживаются от прямого вмешательства, но в данном необычном и вызывающем опасения случае они готовы воспользоваться малоизвестным свойством червоточин для опознания любого корабля, который использует Саркка. Они уже подтвердили, что тот побывал на Терминусе, и поскольку через червоточину этой системы он обратно не проходил, то может и сейчас находиться там. Главное для нас — обнаружить, идентифицировать и уничтожить код. Далее необходимо выследить Хью и Саркку и в крайнем случае выкупить у них отзеркаленный код.

Инспектор назвала максимальную цену, превосходившую совокупный ВВП нескольких земных государств.

— Мы, конечно, не собираемся платить. Саркку арестуют, как только он обратится за деньгами. Будем надеяться, что еще раньше он заразится и нацелит свой корабль в первую попавшуюся звезду.

— Такое возможно, — сказал аватар, — но рассчитывать на это не следует, потому что инкубационный период варьирует.

Я сразу заметила в их плане большую прореху: Нилс Саркка не так глуп и увидит ловушку в моем предложении. А если и не увидит, то все равно ни за какие деньги не расстанется с кодом, способным доказать его гипотезу. Но возражать я не стала: как уже было сказано, я считала, что правосудие в любом случае лучше возможности, что Саркка получит контроль над опасным кодом. Когда инспектор спросила, нужно ли мне время на обдумывание, я ответила, что уже подумала и с радостью принимаю предложение.

Это почти не было ложью.

«Они с самого начала манипулировали нами, Эмма. Играли, как ребенок с клеткой белых мышек. И ведь они очень давно за нами наблюдают. Знают о нас такое, что нам самим неизвестно. Их суждения превосходят возможности и способности обычного человека. Но всего они не знают. Их наблюдение за нашими передвижениями — на Земле и в других местах — не повсеместно. Вот почему мы избегли их цепей. Вот почему мы с тобой здесь».

Два часа ночи. На корабле все спят, только обслуживающие механизмы топочут по своим непостижимым делам за стеной нашего укрепления. Их слышат трое ночных дежурных да я. Я одной рукой пытаюсь заварить чашку зеленого чая, а другой держу кьюфон, слушая десятый или двенадцатый вариант типовой лекции Нилса Саркки о враждебных планах и замыслах джакару.

— Они знали о Хью и Снглтоне, — сказала я. — Знали о коде.

«Нет, Эмма. Они перехватили мои кьюфонные сообщения, которые я посылал другу в Порт–о–Пленти, — он был моим посредником. Что это за код — они не знали, и откуда он взялся — тоже, потому что те бедолаги, Эверетт и Синглтон, сами не понимали, с чем имеют дело, а о том, где находится оригинал, хотели сообщить только после встречи, когда мы покинем Первую».

— И все же на Терминусе тебя выследили.

«Да что ты? Они солгали, когда говорили про код. Могли и об этом солгать. Они не всеведущи, и они врут. Если они боги, то мелкие и достойные презрения. Насчет тебя не уверен, но человечество никак не заслуживает таких подлых богов. Нет, мы стремимся к более высокой цели. Иначе почему мы с тобой оказались здесь?»

— Я — чтобы доставить тебя в суд, Нилс, ты же знаешь.

«Ты здесь, потому что это в твоей природе, Эмма. Ты здесь, потому что хотела сюда попасть. Видишь ли, по большому счету ты не так уж отличаешься от меня».

Я чуть не задохнулась от такой наглости, но вслух отшутилась в том духе, что не о том мечтала, вылетая с Первой, а он больше не настаивал, вернулся к разоблачению заговоров и к криптоистории. Я здесь упоминаю об этом, потому что он не прав. О, у нас, несомненно, есть кое–что общее. В частности — маниакальное стремление любой ценой доводить дело до конца. Но это отступает перед главным различием. Я — на правой стороне, а он нет.