Было у Ирины намерение навестить и секретаря комсомольской организации колхоза. Как он там, советчик и спаситель Сергей Кацюба? "Ты, Ирина, еще подумай, - советовал, когда она пришла сниматься с учета и рассказала, что решила уехать от Кривенко в город. - Может, я найду Дмитрия, поговорю, и ты к нему переберешься?" - "Нет! - ответила. - Я виновата, мне и заглаживать вину". - "Может, с Кривенко останешься? - спросил несмело. - Мы на него управу найдем". - "Лучше камень на шее носить, чем с ним жить".
Не без Сергеевой помощи выхлопотали ей квартиру в городе, устроили дочку в детсад, нашли работу. Коллектив оказался дружным, и Ирина повеселела. "Компанейская ты у нас", - говорят девчата. Ко дню рождения купили ей туфли, сыну - скрипку (Митя учится в музыкальной школе), платье и куклу - дочке.
Прошлой осенью привезли Ирине два ящика яблок и три центнера картошки, которой хватило на всю зиму. "Это тебе натуроплата", - прочитала она в записке Сергея.
В тот последний их разговор он сказал: "Прости, что недостаточно интересовались твоей личной жизнью..." А что было интересоваться? Посмотреть со стороны, все у Ирины Лукашук шло своим чередом. Душу никому не открывала. Сергей каждый раз спрашивал: "Как дела?" Она гордо поднимала голову: "Понемногу идут..." И теперь ей казалось, если приедет в Орявчик, Кацюба встретит ее своим: "Как дела?.."
Хотелось Ирине проведать и одинокую Евдокию. Муж с войны не вернулся. Дети и внуки зовут ее в город, а она - ни за что! Придет, бывало, к Мите и Марьянке, принесет орешков и шепчет: "Говорят, будто есть чужие дети, а мне все родные".
А председатель сельсовета при встрече засыпал бы ее вопросами: "Как живешь, Иринка? Где работаешь? Как детки? Где Дмитрий? Что нового?" Он любит выпытывать, потому что, как говорили в Орявчике, голова села должен все знать. На то он и руководитель...
Доярка Вера Сидоран тоже была бы рада встрече: вместе на ферме работали...
И все же Ирина передумала ехать в Орявчик. Еще пойдет по селу, что к Павлу вернулась. Да и не отрывать же Митю от школы. К тому же домашние дела: окна покрасить, кухню побелить. Только управившись со всем, решила хоть денек побыть одна на природе - отпуск все же. Отправила Митю в школу, Марьяну отвела в детсад - и в дорогу.
Лес встретил Ирину приветливо.
Рыженькая белка, спрыгнув с лещины, пробежала мимо пня, ловко уцепилась за толстый бук, таща за собой распушенный хвост. "Собирает орешки в дупло, будет зимой ей тепло", - вспомнилось из детства. Как же давно не видела она лесную белку-красавицу! Ой, давно! С тех пор, как ходила с Дмитрием по грибы. Белочка грызла еловую шишку, добывая зернышки. "Не испугай", предупредила Дмитрия. Белка держала шишку в передних лапках, рыжий хвостик лежал на сучковатой ветке, головка поворачивалась то в одну сторону, то в другую, тонко скрежетали острые зубки.
"Э-ге-ге-й..." - донеслось издалека.
Белочка настороженно моргнула и устроилась на ветке повыше, а когда опять послышался крик какого-то грибника, стрелой полетела на другое дерево и хвостом зацепилась за кончик тонкой ветки. Ирина ахнула, но Хвостаня (так Дмитрий назвал белку) тут же отцепилась, найдя удобное место чуть ниже.
Ирина глубоко задумалась, сидя у ручья на заросшей мхом каменной глыбе. "Дмитрий, Дмитрий, куда же ты подевался? Я же тебе такие письма писала камень, и тот бы ответил".
Она наизусть помнит каждое письмо.
"Дорогой Дмитрий!
Пишу тебе это письмо, а на коленях сидит Митенька. Он тянет ручонки к бумаге, бормочет: па... па... па... И вот мы вдвоем выводим большими буквами: "Папа". Я не знаю, что хочет сказать наш сын, но уверена - первым словом будет "папа". Малыш еще ничего не понимает, а я уже наговорила ему о тебе много-много: как встретились, как поженились, как жили... А он все бормочет свое: "па... па... па...", словно хочет выпытать, где ты. Говорю: твой папа, сынок, далеко. Твой папа на синем-синем море, на большом, больше, чем хата, корабле. Он повез за море старую, как баба-яга, беду. Повез, чтобы потопить, чтобы она никогда больше не возвращалась. Твой папа ("Па... па... па...") добрый и работящий. Он скоро вернется...
Мои сказки, Дмитрий, длинные. Сын заснет, а я все еще рассказываю. Для себя. И становится легче. Наговорюсь, намечтаюсь и засну...
Ты, Дмитрий, писал, чтобы побольше заботилась о нашем малыше. Я все понимаю, все для Мити делаю. А вернешься, будем воспитывать сына вместе.
Спрашиваешь, как живем? День за днем. Я уже писала тебе, что Фитевка выставила нас из дома - к ней сын с невесткой приезжают, - и мы перешли жить к Павлу в отдельную комнату, что с выходом на улицу. Не пойму только, почему ты не отвечаешь на мое письмо? Рассердился? Не стоит. Другого выхода у нас не было.
Мы с Митенькой каждый день подходим к календарю, и наш сынок своей ручонкой срывает листок. Считаю дни до нашей встречи.
Ждем с нетерпением. Горячо целуем. Твои Митя и Ирина".
Ветер раскачивал ветки над головой. У ног журчал чистый - каждый камушек видно - ручей. Ирина ощутила холодок, поднялась и пошла вверх. Ей попались два боровика. Вдосталь налюбовалась их молодецкой статью, а потом срезала и положила в корзинку. Стала искать грибы.
Она любила ходить по грибы с Дмитрием. Последний раз они отправились в лес, когда уже ощипывал деревья первый морозец. В ущельях еще держалось тепло, и грибы росли густо. Две корзины набрали. Было что мариновать, сушить, жарить...
"У нас осень, - писал Дмитрий из колонии, - и я вспомнил наш последний поход за грибами. Ты еще тогда приговаривала: "Хоть грибочки малы, я им кланяюсь до земли". Как было хорошо! И как захотелось грибного супа. Вот приеду - и сразу по грибы! Ведь опять будет осень".
На это последнее письмо Ирина сразу ответила:
"Добрый день, а может, вечер, дорогой Дмитрий!
Как видишь, мы живы и пишем тебе письмо. И здоровы. Митя недавно чуть приболел - прошло. Без фельдшера обошлось.
В предыдущем письме я тебе второй раз сообщила: живем у Павла. Ты почему-то об этом ничего не пишешь, как будто не знаешь. А может, не получил наше письмо? Павел как раз ехал в город, и я попросила его опустить письмо там, чтобы скорее дошло. Неужели где-то потерялось?!
