Лейтенант Пасульский заглянул в записи, снял очки и постучал ими по блокноту.

- Тут еще важные подробности.

И он рассказал, как однажды, когда Павел еще был на курсах, к Ирине зашел Иван Дереш, отбывавший наказание вместе с Дмитрием. Посмотрел на Митю. "Настоящий Дмитрий. Хе-хе-хе-е". - "А я Митя", - не понял малыш. Дереш отослал мальчика гулять: "Мне нужно с мамой поговорить". И сказал Ирине, что Дмитрия убили - бежал из-под стражи. "Но вы о нем не жалейте. Он собирался бросить вас после возвращения. Не верите? - Потянул носом воздух, будто принюхивался. - Не любил он вас. Сам как-то признался мне на досуге. Хе-хе-хе-е..."

Ирина накрыла разметавшуюся во сне Марьяну и предложила Дерешу сесть.

"Я уже знаю, что Дмитрия убили во время побега. Сначала не верила. Но от мужа не было писем, срок - три года - прошел, а он домой не вернулся. И я поверила. Да вот и вы подтверждаете..."

"Царство ему небесное. Хе-хе-хе-е..."

Иван Дереш сплюнул и ушел. Радостный, как ребенок. Ирине до самого вечера слышалось это "хе-хе-хе-е...". И чего смеялся? Над кем? Чему радовался? Так и не поняла...

Как-то Кривенко вернулся домой пьяный. Дети спали. Павел схватил Ирину за руку, дернул к себе, потащил в другую комнату: "Он, Балагур, ночевал тут? Что у вас было?.."

Заплакала Марьянка. Ирина вырвалась, побежала к дочери. "Противно. Обидно. За что обижает?"

До утра перебирала свое житье-бытье. Встала измученная. И удивилась: "Где же Павел? Как это я не услышала, когда вышел? И куда пошел?" И сказала себе: "Хорошо, что ушел".

Настоящее утро еще не наступило - сумерки, смешанные с туманом, цеплялись за деревья, волочились над укрытой росой землею, а Ирина уже крутила ворот колодца. Сзади звякнуло пустое ведро. Фитевка. С тех пор, как Ирина перешла к Павлу, бывшая хозяйка избегала встреч с нею. А тут сошлись с глазу на глаз.

"Так где же ваш сын с невесткой?" - вырвалось у Ирины.

Фитевка вытерла о фартук руки. Ее сморщенные губы дернулись. Отступила на шаг в сторону, уступая дорогу, и сказала:

"Виновна я, Ирина. Прости. Соблазнилась возком дров. Скажу тебе правду. Павел уговорил: выгонишь, дров привезу... И деньги обещал. Дура я баба..."

В хату Ирина вбежала без ведер. Упала на кровать. Дети расплакались. Едва утихомирила. И внезапно все стало Ирине ненавистно. Она прижимала, голубила детей: "Милые мои лебедята". Потом успокоилась, вытерла слезы и туго завязала косынку на голове.

"Вот что, Митя, - сказала сыну, - ты играй с сестренкой, а я сейчас..."

Идет Ирина по улице, решительная и гордая, на голове корона из белых кос, как туго сплетенный лен. С ней каждый здоровается, и каждому она приветливо отвечает, словно на сердце не боль и горечь - майский мед. Вот и колхозный гараж. Машину Мирона увидела издали. Из-под нее торчали кованые башмаки. "Доброго здоровья", - поздоровалась Ирина. Мирон выполз из-под кузова, вытер ветошью руки. Подумал: "Будет ругать, зачем Балагуру о ее жизни с Кривенко рассказал, когда его из города вез". Но Ирина спросила: "Когда едешь в Синевец?" - "Утром, в восемь. А что?" Оглянулась - никого нет. "Порожняком едешь?" - "Оттуда должен комбикорм привезти". - "Вот и хорошо. Заезжай за мной..."

Рассказала Мирону о своем намерении уехать из Орявчика и попросила: "Смотри не разболтай..."

Телефонный звонок прервал рассказ Пасульского. Кушнирчук говорила отрывистыми фразами:

- Что же делать? Может быть, вызвать областных специалистов?.. Делайте все, чтобы выздоровел...

Положила трубку.

- Балагуру стало хуже.

- Жаль, - огорчился Пасульский. И вернулся к своему рассказу.

На следующий день чуть свет Павел ушел из дома. А ровно в восемь у двора остановилась машина. Мирон, не выключая мотора, быстро погрузил вещи. Вскоре все было готово. Ирина с детьми и небогатыми пожитками покинула Орявчик...

Было воскресенье. Солнце протянуло от окна к кровати медные нити лучей. Прячась от него, Павел подвинулся ближе к стене. С тех пор, как Ирина бросила его, в хате хоть вой - тихо, пусто. А ведь было же: подойдет Ирина, скажет слово-другое, пролепечет непонятное дочь... Да и тот желторотый все трещал: "Вы не мой папа... Мама, дядька Павел опять пьяный..."

Две недели сидел в хате, словно крот, - стыдно было глаза людям показать после отстранения от работы на ферме. Зашел к нему председатель колхоза и ругал и совестил: "Для чего же, Павел, мы тебя на курсах учили?.." Но словом Кривенко не проймешь. Председатель предложил: "Иди ездовым". Дал время подумать. Павел думал сутки - и согласился.

Работа выгодная: тому мешок муки подбросишь с мельницы; тот зовет дров из леса привезти; кому-то огород нужно вспахать, удобрение завезти... Работы - только успевай. И каждый раз звонкая копейка в кармане. Для себя Павел не просил: "Кони работали - овса заработали". Или: "Дышло сломалось новое нужно". Но никто и не ждал, что Кривенко сделает что-то даром. Клали ему в карман трояк или пятерку, угощали и кормили - один же, кто ему сварит. А если когда и проходил день без калыма, тогда Павел заходил в сельский буфет, брал буханку хлеба, банку рыбных консервов, бутылку вина и шел в свой пустой, неприветливый дом.

Как-то вывозил с фермы перепрелый силос. Подошла Гафия Нитка подменная доярка.

"Вчера твою видела".

Он оперся о вилы, воткнутые в силос, широко расставил ноги и всем телом подался вперед. Не поверил:

"Обозналась ты, Гафия".

"И говорила с ней..."

"Шутки шутишь?"

"Чтоб меня гром убил!"

И Нитка рассказала, как ездила в областной центр и встретилась с Ириной: та в универмаге пальто покупала, красивое такое - пушистый воротник, на рукавах меховые нашивки.

"И где же она остановилась?" - спросил.

"В Синевце... Сказала, что получила квартиру, работает и хорошо зарабатывает. Марьянка в яслях, Митя в школу ходит... И одета по-городскому. По всему видно, в Орявчик не собирается".

Кони вдруг тронули с места.

"Тпру-у-у! Бесовы души!"

"Я завела разговор о тебе, Павел, - слушать не захотела. Да не переживай... Я смотрю - человек ты хороший. И теперь везде успеваешь: в колхозе нормы выполняешь и, кроме зарплаты, копейку имеешь. Да я, когда услышала, что она тебя бросила, не поверила: где лучшего мужа найдешь? Дура! Дмитрий ее возненавидел. Ирине бы сидеть, заботиться о тебе. Так нет: от Дмитрия к тебе, от тебя - кто знает к кому..."