А вот теперь что же – выходит, что все логично? Ведь получается, что если этот старшина Потеряхин А. В., как явствует из удостоверения личности, числился в некой «особой группе» при Спецтехотделе ГАБТУ БТ и МВ Красной Армии, то он и не должен был значиться в списках личного состава и потерь фронтовых частей, поскольку он в них и не служил. А раз так – Дима тогда искал совсем не там. А вот теперь мозаика неожиданно сложилась…

Я сел за свой письменный стол, включил лампу и, на всякий случай вооружившись сильной лупой, открыл тетрадь. Ну что сказать – почерк у старшины Потеряхина был тот еще…

И вот здесь меня словно чем-то ударило по голове. Стоп! Минуточку! В почерке сгинувшего старшины было что-то явно знакомое. Что именно? Блин горелый?! Да это же мой почерк?! Ну точно, он, родимый, изрядно испорченный институтскими лекциями и репортерскими заметками в блокнотах, сделанными где попало, на коленке…

И после понимания этого упрямого факта с моих глаз словно упала пелена, и я осознал, что я, Андрей Черников, и неведомый, сгинувший в далеком 1945-м, старшина Потеряхин – одно и то же лицо… И записи на пожелтевших тетрадных листках вдруг сразу стали понятны и легко читаемы. Ох и помотало же меня за одну-единственную июньскую ночь… Короче говоря, чтение обещало быть долгим и увлекательным…

19 октября 1941 года. Где-то между Наро-Фоминском и Серпуховом. Западный фронт. Московская область. СССР.

…Вот иди пойми. Вроде только что ехал себе на жестком остатке сиденья стрелка-радиста в старом и давно обезоруженном «Т-34–85» и никого не трогал, было спокойно, жарко и душно, воняло соляром и выхлопным газом – и на тебе. Ведь я накануне не то что какой-нибудь расширяющей границы сознания охуяски, но даже и банального пивасика не употребил…

И вдруг ни с того ни с сего на меня словно упала полная темнота, а вокруг совершенно неожиданно стало сыро и очень холодно.

Первой пришедшей в голову мыслью было здравое предположение о пошлой шуточке «собратьев по экипажу машины боевой» (бравая реконструкторская братия просто обожает подобное, особенно в те минуты, когда им нечем заняться, а поржать охота) – я вполне мог задремать в процессе движения, а остальная троица, увидев это, могла остановить танк, вытащить меня наружу, уложить в ближайшую образовавшуюся после недавней грозы лужу и ждать, что из этого выйдет. С них станется…

Я попробовал открыть глаза и с ужасом обнаружил, что лежу вниз лицом в воде, попытался вдохнуть и точно – хлебнул этой дряни и начал задыхаться. Причем вода была буквально ледяная, аж зубы заломило (это откуда же она такая взялась в конце июня?) и довольно грязная. Мгновенно осознав вполне реальную возможность захлебнуться, я резко вскочил. С меня потекло буквально ручьями. Сапоги заскользили в грязи. Открыв глаза, я понял, что на мне, похоже, нет ни одной сухой нитки, а воздух вокруг такой же холодный, как и вода, в которой я только что лежал. Очень интересно – с чего бы это вдруг? Эти проклятые бабуины-юмористы из нашего «экипажа» специально для шуточки где-то нашли ледяную воду посреди лета? Тогда это какая-то очень тонкая и продуманная шуточка, которая к тому же уже неоправданно затянулась…

Вслед за этим я услышал низкий гул. Несомненно, от авиамотора или нескольких авиамоторов, но не вертолет. Выходит, это все-таки Вторпятово? Тогда почему столь резко похолодало? Инстинктивно подняв голову, я увидел то, чего ну никак не ожидал увидеть. В сером пасмурном небе, низко-низко, прямо надо мной пролетел довольно крупный двухмоторный самолет – округлый нос и мотогондолы рыбьих очертаний, длинная кабина экипажа с многочисленными «ребрами» переплетов и торчащим назад тонким стволом пулемета, длинный хвост, желтые законцовки крыльев и двухкилевое оперение. Вне всякого сомнения (чего-чего, а уж по виденным когда-то картинкам и фото дипломированный историк все-таки может худо-бедно определить тип авиационной техники), это был «Мессершмитт Bf-110», гитлеровский истребитель-бомбардировщик времен Второй мировой. Причем самый что ни на есть натуральный – пропеллеры вращались, образуя бледные диски, за самолетом тянулись тонкие темные шлейфики перегоревшего топлива, я четко разглядел серо-зеленый, похожий на щучью чешую камуфляж «сто десятого», цветные буквы и черные кресты на фюзеляже, обведенную белым свастику на килевой шайбе эмблему на носу в виде стилизованной черно-желтой осы, торчащие из этого самого носа стволы пушек и пулеметов, пустые бомбодержатели под брюхом и даже две круглые головы в темных кожаных шлемах за стеклами пилотской кабины. Мне даже показалось, что пилот, сидевший впереди «мессера», активно вертел башкой, и я вроде бы даже успел увидеть рыцарский крест на ленте у него под горлом. Чуть в стороне держался второй «сто десятый», похоже, почти точная копия первого, которого я толком не рассмотрел.

«Ну и что это за шуточки?» – подумал я, когда самолеты уменьшились, а затем совсем исчезли, растаяв на горизонте. Как человек немного в теме, я вполне твердо знал, что во всем мире сейчас нет ни одного «Bf-110» в летном состоянии, даже одномоторных «сто девятых» сейчас летают считаные единицы, да и то это в основном послевоенные испанские «На-1112» с английскими моторами «Мерлин», из числа тех, что в 1969-м снимались в известном фильме «Битва за Британию».

А уж «сто десятые», которых к концу войны повыбили почти под ноль (не считая каких-нибудь дотянувших до краха Дриттенрайха «ночников») сейчас и в музеях-то большая редкость…

Нет, то есть я помню, что наш неистовый Леха собирался задействовать какие-нибудь авиамодели (он, например, всерьез подумывал о большой, скажем 1/10, модели «лаптежника» «Ju-87») в очередных реконструкциях, но «в перспективе», поскольку в данный момент денег на такие забавы у него точно не было. Пока же, во время летних реконструкторских сборищ, не особо убедительно изображали вражескую авиацию все те же наши, вторпятовские, аэроклубовцы. Но у них был разве что один «Злин-226» (такие в старых советских киноэпопеях обычно изображали «Bf-109»), да разная прочая одномоторная мелочь западного производства, вообще не похожая ни на какие самолеты времен Второй мировой.

Двухмоторных же самолетов во Вторпятово отродясь не было, а уж тем более «сто десятых», которых им точно было негде взять.

Именно в этот самый момент я наконец начал понимать, что со мной происходит что-то явно не то.

По-прежнему было сыро и холодно, и у меня зуб на зуб не попадал. Нет, блин, а куда все-таки делся июнь? Леха у нас что – полубог, навострившийся управлять погодой и временами года по шаманским методикам североамериканских индейцев?!

А между тем ни «тридцатьчетверки», на которой я вроде бы ехал накануне, ни ее «героического экипажа» в пределах досягаемости вообще не наблюдалось. Да и в окружающем меня пейзаже были какие-то откровенно режущие глаз несообразности. Например, где-то рядом что-то горело и ветер тянул над землей сизый дым, одуряюще воняющий горелым топливом, резиной и железом. Вытерев ладонью грязь с лица, я немного осмотрелся. И, скажу прямо, офигел.

Итак, я стоял в грязной, заполненной водой придорожной канаве. Ледяной воды в ней было примерно по колено (по краям канавы вода даже подернулась ледком, то есть, похоже, ночью эта лужа замерзала), и она противно хлюпала у меня в сапогах. Как я уже отметил, я был насквозь мокрый и по уши в грязи. В довершение ко всему ощупывание себя на предмет ран и травм выявило, что мой «бюджетный» комбез не просто намок, но еще и лопнул слева по шву, от подмышки до самого низа, выставляя напоказ голое тело и сырые трусы и тельник. То есть видок у меня был как у той самой, пресловутой мокрой курицы.