Бешеная моська, говорил Бабуля. Будь спокойней, и люди к тебе потянутся… Ага, как же. Пыхнут из огнемета, и не заметят.

Я не привыкла быть милой. В банде это как-то не способствовало выживанию. Там было всё наоборот: не важно, какого ты роста. Главное, кричать погромче и ругаться позаковыристей. Один раз Бабуля мне рот даже мылом намылил. И самое обидное, как раз этот последний кусочек я для волос берегла…

– Почему склад закрыт? – наконец спросил Таракан.

– Ты сказал молчать.

– Не придирайся к словам. Так почему?

– У меня столько же информации, как и у вас.

– Чего шумите? – в двери открылось небольшое окошко, в которое просунулся конопатый нос. – Стучите, орете, спать добрым людям мешаете…

Обрез ловко ухватил этот нос и стал выкручивать.

– Открывай, добрый человек, – ласково попросил он. – Потом поспишь.

– Отпусти! – гнусаво заканючил нос.

– Откроешь – отпущу.

…вот всех по тревоге и подняли. Боезапас и амуницию выгребли подчистую, ничего не осталось. – закончив рассказ, мальчишка развел руками. Было на вид ему лет двенадцать, белобрысая голова светилась в полумраке склада, как новенькая серебряная копейка. – Так что дедуля отдохнуть решил, в кои-то веки на рыбалку сходить. Всё равно, говорит, пока охотники не вернуться, тут делать нечего… Ну, а меня за охранника оставил.

– Охранник, – сплюнул Обрез и ткнул пацана в грудь. – И много ты тут наохранял? Поди на сторону патроны спихиваешь, пока дед не видит…

– Виктор! – осадил его Таракан. – Не груби. – он вновь повернулся к мальчишке. – Какие, говоришь, штурмовики?

– Имперские. Бластеры у них – ого! Сквозь любую броню дырки прожигают. Уже две деревни спалили.

– Да с чего ты взял? – я не могла поверить. Как так-то? Всех в рейд отправили, и только нас троих забыли?

– Митька слободской говорил. У него – мотик на кукурузном масле.

– И что?

– Хрен через плечо. Митяй, как про штурмовиков услыхал, прыг на мотик, и туда… Обсмотрел их со всех сторон. И шлемы белые, и доспехи… Всё, говорит, как в кино… Идут цепью и палят во всё, что шевелится.

– У меня другой вопрос, – задумчиво сказал Обрез. – Почему нас не позвали? Пигалицу эту рыжую – понятно, но нас?

– Может, надоело за идиотами доморощенными косяки подчищать?

– Маша, не заводись, – попросил Таракан. – А вопрос хороший. Ты где вчера вечером была?

– Дома.

– А мы на охоте, – поджал губы Обрез. – В реке по-за городом цзяоженя видали. Нас в наряд и отправили. До полуночи в засаде просидели, как дураки. И ни сном ни духом…

– Покажи-ка письмо, – Таракан требовательно протянул руку. Я отдала.

– Мать Драконов, – прочитав бумагу, кивнул Таракан. А потом посмотрел на Обреза.

…Никто не знает, откуда она взялась. Но несколько лет назад пошли слухи: появился маг, который может кастовать драконов.

Драконы. Это ведь не какие-то там орки недоделанные. Или даже штурмовики. Говорят, они могут спалить целый город за несколько часов, а питаются целыми коровами. Просто глотают, не жуя.

– Подождите! – я не выдержала. – Что же получается? Всех за город послали, а нас специально в резерве оставили? Чтобы мы, втроем, с драконами разбирались?

– А ты что от Шаробайки хотела? – спросил Обрез. – Чтобы он всем встречным и поперечным по две штуки башлял?

Неужели сбываются Ласточкины дурные пророчества?

– Ну, не специально же он всех из города угнал… – в это я точно не поверю. Есть же границы.

– Да нет, конечно, – сказал Таракан. – Просто совпало так. Бывает. И имперские штурмовики, и Мать… У него выхода не было. Зря вы на начальника гоните, Хрон – мужик неплохой.

– Ага, – кивнул Обрез. – Только хитровы…чурный. Думает, если мы Дракониху завалим, он малой кровью отделается. А если она – нас…

– Тоже плакать не станет, – согласилась я. – Интересно, а почему именно мы?

Я имела в виду, что нас троих, наверное, меньше всего ценят: я – рыжая пигалица, метр с кепкой, к тому же – бывшая бандитка, а Таракан с Обрезом – самые безбашенные. Им море по колено… Но Обрез понял по своему.

– Ну, мы-то понятно, почему. За нами и скилла, и симфалийские птицы, и мантикора, и еще много кого. Опыт, сын ошибок трудных. А вот ты?

– А она стреляет лучше всех. – оборвал Таракан.

– А еще мне деньги нужны, – тихо добавила я. – Шаробайка знал, что я по-любому не откажусь.

– Ладно, – Таракан кивнул на Егорычева внука. Мальчишка, тихий, как мышонок, замер с открытым ртом, ловя каждое слово. – Раз на складе нет ничего, пошли отсюда. – и направился к выходу. – Маш, ты с нами?

Сожгут нас к Едрене-фене, и косточек не оставят.

– А куда я денусь?

В "Трёх Пескарях" было людно: все столики заняты, у раздачи длинная очередь. Пахнет жареной рыбой и блинами. В желудке сразу забурчало. Пельмени, от вчерашнего ужина оставшиеся, я для болящих сберегла, позавтракать не сподобилась. Единственная сложность: денег у меня – две полушки с четвертинкой.

– Я угощаю, – вдруг сказал Таракан, подталкивая меня к раздаче. Наверное, заметил мои колебания.

Вообще-то, по харчевням мы с Ласточкой никогда не шастали – каждую копеечку сберечь старались. Только Бабуля ходил, иногда. Пообщаться с охотниками и выпить кружечку…

Пожав плечами, я взяла поднос: от халявной еды точно отказываться не буду. У меня вообще аппетит хороший, несмотря на недорост. Многие удивляются: и куда только влазит? Бабуля говорит, такой синдром развивается, если много голодать пришлось…

– И что ты предлагаешь? – спросила я Таракана, как только мы устроились за столиком и расставили тарелки. Рыбка была мелкая, зажаренная вместе с хвостиком и плавничками, и к ней прилагалась целая гора жареной картошки. А таких гречаников я в жизни не пробовала…

– Купим боеприпас сами.

Я подавилась. Прокашлявшись и дождавшись, пока схлынет злость, и на язык перестанут прыгать те самые слова, за которые мне рот мылом мылили, я посмотрела на Таракана.

– Я сказала, что хочу заработать, а не потратить.

– У нас нет выбора. Мать драконов ждать не будет. – Таракан взял стакан со сметаной, и вылил половину на блины.

– В смысле не будет?

– Завтра, самое позднее – послезавтра, она нападет.

– Может, это заставит власти раскошелиться?

– Может. Если от них хотя бы головешки останутся. Впрочем как и от всего города.

Я замолчала, переваривая услышанное. Вспомнилась картина: зеленый дракон, парящий над рекой. Художник потратил остатки жизни на то, чтобы её нарисовать. Он сказал: – Я не мог иначе. В Запылении он увидел будущее…

– Может, в слободе нам хотя бы патронов дадут?

Тяжелое, глухое отчаяние заставило желудок сжаться, выталкивая только что съеденное назад, в горло. Если распотрошу заначку – Ласточка меня убьет. Целый год мы с ней копили – копили, а тут…

– Ага, щас, – хмыкнул Обрез. – Воображаю: идем мы к оружейникам и говорим: так мол, и так, Мать Драконов. А они – цену в три раза против прежней! Потому что у нас выхода нет.

– Но… Почему? Она же всему городу угрожает!

– Да плевать им на город. У оружейников – бункера бетонные, со стальными дверьми. На атомный взрыв рассчитанные. Спрячутся и переждут.

– Шаробайка-то, небось, знал, что склад пустой, – я никак не могла поверить, что начальник мог так поступить.

– Это он на Тару рассчитывал, – пояснил Обрез, отправляя в рот целую кипу блинов. – Тара – он такой. Последнюю рубаху снимет.

– Не бренчи, Витюша, – Таракан, между прочим, за едой пользовался вилкой и ножом. И салфеткой.

– А чего я, не прав, что ли? – возмутился тот. – Ты ж уже всё решил. И заначку достал, я сам видел.

– Кто не хочет – может отказаться, – глядя ему в глаза, сказал Таракан. И повернулся ко мне: – Тебя тоже касается.