Евгений Рудашевский
Старая дорога
Серия «Эрхегорд»
© Е. В. Рудашевский, 2018
© Макет, оформление. ООО «РОСМЭН», 2018
Глава 1
Предместье
В первые века тяжких испытаний, когда природа наших Земель отчаянно сопротивлялась приходу поселенцев, Эрхегорду и его сподвижникам приходилось искать редкие места покоя, среди которых и сейчас известны своеобразием плоскогорье Эридиуса, Гейзерные топи Дол-Гизира, Предрождённая роща Целиндела, Вьюнковые сады Сухтуумской долины и немало других мест, до того чуждых беспощадному окружению, что порой они кажутся занесенными сюда из других краев и времен. Даже растения в них, равно как и животные, подчас встречаются такие, каких не встретишь ни в одном другом уголке угасшего Кольца.
Однако с прискорбием отмечено, что появление людей и смрад растущих городов неотвратимо оскопляют чистоту подобных оазисов: так было и в ныне изрытых Вьюнковых садах, и в перенаселенном Светлом урочище Мелантинских сопок, и в Эйнардлине, где до разрастания Целиндела не было ни гнуса, ни эорлитов, а к правлению седьмого наместника уже пришлось установить защитный лигур «Зерно айвы», или «Западный кулак», сила которого была целиком направлена на изгнание этих и других неприятных созданий.
«Земли Эрхегорда в своеобычии древнейших поселений».
Братья Эртаниол и Маленгрин из рода Вентаила
Я облокотился на сплетенную из толстых ветвей изгородь. Сделал вид, что заинтересовался ссорой возле одного из домов, а сам мельком поглядывал на нижнюю улицу. Следивший за нами незнакомец по-прежнему стоял возле сточного узла, будто лучшим развлечением в эту ночь было прислушиваться к тому, как в деревянных трубах шелестят отходы богатых домов. Извитую сеть канализации могли позволить себе только состоятельные жители Предместья. Остальные пользовались отхожими бочками, каждую из которых по заполнению выкатывали вниз, на землю, и в тяжелых подводах увозили в глубь леса, к выгребному озеру.
По навесным улицам брели светляки – ночные рабочие Предместья. Невысокие, закутанные в серую ткань, они молча осматривали емкости с хлорисом, стены домов, сточные узлы. У каждого светляка на поясе висела травяная сумка, в которой тихо светились серебристые гроздья кристаллов мойны. Впитав дневной свет, они отдавали его всю ночь, окончательно меркли лишь с рассветом. Возле травяной сумки крепилась хрусталиновая емкость с хлорисом – на случай, если где-то нужно будет восстановить защитный слой.
Светляками чаще всего становились дворки – низкорослые переселенцы из Земель Нурволкина, вернувшиеся в Земли Эрхегорда еще в Темную эпоху: надеялись в общей смуте подыскать безопасный и плодородный уголок, а в итоге разъехались по разным городам и поступили в дешевое услужение. Земледельцы, скотоводы, дворки не сумели отстоять лучшую участь, а возвращаться в Земли Нурволкина боялись, знали, что их ждет расплата за измену и брошенные пастбища.
Я ждал, когда кто-нибудь из светляков приблизится к незнакомцу. Хотел разглядеть его, убедиться, что именно он следил за нами, когда мы только свернули с тракта на земляную дорогу. Сейчас, ночью, никто бы не рискнул спуститься к ней с навесных улиц. За два часа до заката квартальные ударяли в медный колокол. Потом, отслеживая время по свечам, принимались бить каждые полчаса, наконец заканчивали тройным ударом, возвещавшим последние минуты солнечного дня. К этому времени горожане торопились закончить дела внизу, разъехаться по домам или вовсе покинуть Предместье. Ночью из земли поднималась всевозможная пакость, встречаться с которой ни у кого не было желания: чешуйчатые и оскальные черви, мерги, синеножки, больпты и прочие подобные им насекомые. Временами здесь видели мальнейских сухопутных пиявок, неприятных для человека и губительных для скота. Как ни странно, в самих лесах вокруг Целиндела насекомых было меньше – в таком скоплении они появлялись лишь в Предместье, их привлекал сброшенный с навесных улиц мусор, запах отходов и навоза.
Крики возле дома стихли, ссорившиеся разошлись, а я теперь притворился, что изучаю окрестности, стараюсь надышаться лесным воздухом, прежде чем вернуться в затхлую, пропахшую жиром таверну. Незнакомец наверняка видел меня, поэтому таился на месте, опасался привлечь внимание.
– Поганый муравейник, – пробурчал Громбакх, когда мы только съехали с желтых плит Кумаранского тракта. – Нагадили под каждым кустом, а теперь живут, как обезьяны. Висят на своих ветках, а вниз и не смотрят. Боятся, что их сочные зады привлекут сухопутных пиявок. Видел когда-нибудь?
– Их сочные зады?
– Что?.. Да какие… Пиявок! Мальнейских пиявок. Та еще радость… Хотя чешуйчатые черви будут похуже. Ничего, посидим тут денек-другой, сам увидишь.
Охотник был прав. В жизни Предместья таилось что-то противоестественное, но меня это по-своему привлекало, и сейчас, навалившись на изгородь, я осматривал улицы без притворного интереса.
Дома здесь были построены на ветвях могучих эйнских деревьев, иначе названных «железными». Срубить такое дерево непросто, топоры быстро тупятся. Впрочем, рубить их давно запретил комендант Целиндела. Горожане боялись лишний раз избавиться даже от неудачно вытянувшейся ветки; проще было пустить ее в дом, позволить расти через спальню или кухню, чем оформлять запрос на мелкую вырубку.
На высоте шести-семи саженей эйнское дерево становилось более податливым, мягким. Там же начинались толстые ветви, которые росли прямо, пока не уткнутся в соседний ствол или ветвь, а уткнувшись, постепенно прирастали к ним. Так над землей еще задолго до коронации Эрхегорда образовалась древесная паутина в несколько горизонтов: от нижнего, с которого еще можно упасть на землю и не убиться, до верхнего, примыкающего к кронам и потому подвижного в пору беспощадных ураганов. Именно по этой паутине тянулись дощатые улочки, в основании сложенные из бревен и закрепленные веревками. Улицы, от самых узких до широких, во многом напоминали простые городские – с хижинами, верандами и даже клумбами. Вокруг самых толстых деревьев стояли многоэтажные дома, и у каждого этажа был отдельный выход на свой горизонт.
Между купами близко растущих деревьев открывались площади с торговыми лавками, выращенными в земляных сикорах аллеями, детскими городками и местами для танцев. По иным улочкам шли отары овец, катились повозки. Здесь были запрещены лишь конные выезды без телег, отчего всадники часто решались на простейшую хитрость – цепляли к лошадям пустые колесники[1], будто намереваясь что-то перевозить, и смело ехали по верховым делам.
Навесные площади, улицы, разъезды и больше похожие на мосты переулки Предместья протягивались в глубь леса на пять верст, и вся жизнь даже на окраине неизменно оставалась на деревьях. Внизу, под арками нижних горизонтов, изредка виднелись дома светляков и прочей городской прислуги, а в остальном все было отдано дикому подлеску.
По дорогам Предместья каждую версту встречались взвозы – широкие бревенчатые заезды, ведущие от дороги к навесным улицам. По ним без труда могла подняться даже груженая подвода. Рядом тянулась и лестница для пешего подъема. В том месте, где взвоз выводил на улицу нижнего горизонта, располагались стойла, платное и бесплатное, торговая лавка со всем необходимым для коней и телег, а также трактиры, в которых при желании можно было и помыться, и заночевать.
В таком трактире мы сегодня обедали. Затем, к счастью, углубились в Предместье и по настоянию Громбакха остановились в «Хмельнесе» – опрятном подворье с одноименной таверной на первом этаже. К таверне примыкала открытая площадка для прогулок, которую в праздники занимали под шумные застолья. В обычные же дни сюда выходили дышать свежим воздухом или очищать желудок от излишней еды – по углам площадки стояли соответствующие баки.
