Согласно легенде, Мила и Загребский были коммиво-яжерами и занимались рекламой женского белья.
- Кстати, а почему она Астрид? Ее в Германии переи-меновали?
- Это ее настоящее имя. Завотделением Тульского дет-дома обожала книжки про Карлсона и назвала девочку в честь Астрид Линдгрен.
- Нда... А что у нее за характер?
- Пожалуй, жадновата она была. Детдомовские, как правило, презирают собственность, а эта все под себя гре-бла. Она и замуж первая выскочила. У девчонок из приюта обычно с этим проблемы - характер чересчур жесткий, а она - раз, и готово! К ее приемному отцу как-то друг приехал - старый холостяк, тут его эта пышка шестнад-цатилетняя и охмурила.
- Может, он ее? Потянуло старика на сладенькое-молоденькое...
- Говорю же, она его. Все отлично рассчитала: он через несколько лет ласты склеил и оставил ей гостиницу.
- Что склеил?
- Ласты. Ну, помер, значит.
Из-за поворота дороги выросли шпили ратуши и колокольня из красного кирпича.
- Как в сказке! - Мила восхищенно разглядывала игру-
шечные домики на склоне холма. - Того и гляди, хоббиты появятся.
- В России ощущение сказки гораздо сильнее, - заме-тил Загребский. - Вымершие деревни, раскисшие дороги, заглохшие колодцы... Того и гляди, Змей-Горыныч приле-тит.
- Ты это брось, Загребский, - нахмурилась Мила. - Не трогай родину. Если бы не война, у нас люди жили бы лучше, чем в Швейцарии.
- А разве в Германии не было войны? - невинно улыб-нулся бородач.
- Ты из меня дуру не делай. Все я прекрасно понимаю. Просто немцы эти живут, как суетливые муравьи - вкалывают с утра до ночи. Строят, ломают, воюют, восста-навливают... А в России жизнь - это высокая трагедия. Собственно, русские - это не совсем люди в обычном пони-мании этого слова.
- Вы, миледи, черт знает до чего договорились. Кто же они - сверхчеловеки, как у Геббельса? Или наоборот - недо-человеки?
- Дурак ты, - печально покачала головой Мила. - Нацистские сверхчеловеки сегодня превратились в голли-вудских тошнотворных суперменов. А русские - это прачеловеки. Они ближе к богу, чем все остальные люди.
- А как же евреи?
- Евреи много о себе думают.
- А мне кажется, что евреи - это остатки предыдущей земной цивилизации. Те, кто выжил в древнем глобальном катаклизме. Они генетически помнят те баснословные времена, когда бог расхаживал, обжигая пятки, по неостывшей еще земле и расставлял по местам леса и горы. Но когда евреи намекают на свою доисторическую память, их тут же начинают подозревать в зазнайстве.
- Это ты у Достоевского вычитал?
- Это мне самому так кажется. А Федор Михалыч евре-ев не любил, - вздохнул Загребский. - Он считал, что евреи погубят Россию и станут во главе анархии.
- Интересно... Надо будет перечитать.
- Можно подумать, ты его читала, - засмеялся Загреб-
ский. - Что именно миледи намеревается перечитать из Достоевского? "Идиотов Карамазовых?"
Мила потянулась к бороде водителя, но он успел пере-хватить ее руку.
- Уймитесь, барышня. Достоевский, несмотря на нелюбовь к евреям, антисемитом все же не был. Он смотрел глубже и понимал, что в любом человеке, независимо от национальности, живет зверь, и в этом его вечное проклятие. Соответственно, мечты человечества о прекрас-ном будущем изначально неосуществимы. Отсюда вечное мучительное противостояние его героев, которое сам автор никак не разрешает...
- Загребский, перестань нудить, - зевнула Мила. - Лучше скажи, долго нам еще ехать?
- Почти приехали. Гляньте окрест, миледи: отсюда на-чинается батюшка-Рейн, как его немцы любовно называют.
"Опель" проехал по узкому мосту над бирюзовой рябью двух сливающихся воедино горных речушек.
- Не забудь добавить, что здесь обожал отдыхать Фе-дор Михалыч...
Загребский загоготал густым басом и положил волосатую, крапленую купоросными веснушками лапу на колено девушки. Мила отшвырнула ее и сверилась с адре-сом:
- Россбоденштрассе, тридцать два, отель "Бергхайм". Ну, с богом. Авось на этой задастой Астрид наши мучения и закончатся.
Гостиница оказалась добротным, крытым черепицей двухэтажным зданием с мансардой. На другой стороне улицы высилась кирха из потемневшего кирпича, увенчан-ная флюгером, изображающим святую Катарину.
Сверху послышался мелодичный перезвон, после чего над деревней поплыли мерные удары главного колокола. В утреннем солнце весело блестела красная медь купола коло-кольни. Ветерок доносил запах припорошенных снегом альпийских лугов.
Загребский потянул на себя гостиничную дверь. Коло-кольный звон стих, и в наступившей тишине послышались шаги.
- А вот и хоббиты, миледи!
Из кирхи, держа наотлет шляпы с орлиными перьями,
выходили степенные альпийские крестьяне в долгополых пиджаках и до блеска начищенных сапогах. Один за другим они неторопливо пересекали улицу и поднимались на крыльцо гостиницы. Не делая ни малейшей попытки пропустить вперед чужаков, они по очереди проходили в дверь, которую придерживал Загребский. Каждый из них пристально рассматривал пришельцев, словно пытаясь навеки запомнить их лица.
Мила и Загребский вошли последними и сразу же оказались в столовой. Аборигены уже сидели по сторонам длинного елового стола - очевидно, здесь каждый знал свое место. Они повесили пиджаки на спинки массивных стульев и остались в белых рубашках и расшитых малино-вых жилетах. За стойкой перетирал стаканы худощавый молодой человек в белом переднике. Его лоб и щеки украшали рубцы от некогда бушевавших угрей. Он смущенно улыбнулся вошедшим и жестом пригласил их присесть за угловой столик.
От невидимого толчка распахнулись легкие створки, и из кухни выдвинулась статная молодая дама в чепце и широком кринолине. В каждой руке она держала по шесть стеклянных кружек с пенными шапками - целое пивное море.
Хозяйка поставила перед каждым гостем по кружке пива и повернулась к Загребскому.
- Боже мой, херр Загер, ты ли это? - сказала она на-распев.
- Конечно я, Асти, кто же еще!
- Я так и подумала, когда увидела твой капустный драндулет. Невероятно, что он до сих пор на ходу.
- Не оскорбляй моего верного Россинанта, Асти. Лучше скажи, зачем ты вырядилась, как в восемнадцатом веке. В швейцарской деревне так давно уже не одеваются.
- Много ты понимаешь в швейцарской деревне. Мест-ным мужикам это нравится как раз потому, что ихние жены больше такого не носят. Каждый из вас в душе мечтает напялить на свою бабу что-то старомодное, чтобы на нее другие кобели меньше зарились. Вот и ты - глянь, во что свою обрядил.
- Я не его женщина, - покраснела Мила.
- Это деловая партнерша, - пояснил Загребский.
- Я так и подумала, - кивнула Астрид. - Туристам и их деловым партнершам тоже нравится, когда вокруг сплошной балаган, и все ходят, как ряженые медведи. А главное, мне с моими прелестями именно в кринолине удобнее всего. Хотя есть и еще одна причинка.
- Какая причинка?
- Увидишь, если на обед останешься. Так каким же ветром тебя занесло?
- Я же говорю - по делу. Мы с Милой продаем женское белье. По образцам.
- Ооо, это вы в правильное место попали с таким товаром, - засмеялась Астрид. - Здесь бабы полученный в приданое сундук с исподним за всю жизнь сносить не успевают - дочерям передают. Так что очередь к вам в этих местах явно стоять не будет.
Между тем гости в малиновых жилетах одновременно сделали по глотку пива и разом поставили кружки на стол.
Заслышав стук кружек, Астрид подхватилась и, колы-хая огромным задом, засеменила к стойке. Молодой человек достал с полки бутылку сливовой водки и наполнил высокие, с тонкой талией рюмки. Хозяйка, свистя крино-лином, обошла с подносом стол и расставила рюмки.
- Угости деловую партнершу сливовицей, - Астрид по-ставила две стопки перед торговцами бельем. - Так и быть, первую бесплатно. В честь старого знакомства.
Загребский коротко выдохнул и вышвырнул в горло содержимое рюмки. Мила сделала глоток, и у нее мгно-венно перехватило дыхание. Она закашлялась, из глаз по-лились слезы.
