Дзиньштейн
Жизнь замечательных... ружей
Британская винтовка Энфилда.
Родилась она вообще-то в Канаде. Так уж вышло. На заводе её близняшки-соседки все рассуждали - повезет ли им попасть в роту Почетного Караула, где они смогут лицезреть первых лиц мира... А первые лица мира смогут, между прочим, лицезреть их. Или наоборот - попадут в учебку, где новобранцы будут измываться над безответным металлом. Кто-то из них, покряхтывая пусть и переплавленным, но сохранившим память металлом, и вовсе мечтал о тихом складе на севере, где можно будет пролежать в штабеле, покрываясь ржавчинкой, до следующей переплавки. Каждому хотелось своего - и та же генетическая память металла будила у новенькой SMLE Mk III* какие-то неясные образы - глубокие канавы наполненные грязью, грохот взрывов, оскаленные рожи и клубы зелено-желтого газа... Винтовка не хотела в почетный караул или на склад. Она хотела воевать. Почему-то ей хотелось воевать не здесь, а за океаном, хотя, наверное, она и сама не очень знала, что такое - океан. Она еще помнила, что там, за океаном - Европа.
Вскоре новенькие винтовки погрузили в ящики, и они отправились в долгое путешествие. По шуму волн и качке винтовка догадалась - это и есть тот самый "океан" (в ней ведь была и частичка металла старого парохода). Мечты сбывались... наверное?
Когда ящик вскрыли, разочарованию винтовки не было предела. Это была вовсе не Европа! Это была, мать ее, Австралия! Какого, спрашивается, дьявола?! И с кем ей тут воевать? Да и кто ею будет воевать - этот лопоухий здоровяк, которому ее вручили? Да он ведь даже не понимает, зачем ему нужен прицел! Ну, хоть чистит прилежно, не жалея масла...
Потянулись дни службы. Винтовка привыкла к своему лопоухому Дику, который отказался не таким уж и плохим хозяином. Впрочем, вскоре она должна была с ним расстаться - тот не раз обсуждал с товарищами скорое увольнение.
А потом началась война, и винтовка вместе с Диком уплыла еще за один океан. Это, к сожалению, снова была не Европа - и даже, наверное, хуже, чем Австралия. Это была Африка. Дику, кстати такая перемена тоже отчего-то совсем не понравилась. Винтовка как-то уже обжилась в мирной жизни и потому воевать ее совсем не тянуло. Но кто бы ее спрашивал? Жара днем, холод ночью, мерзкий песок, так и норовивший затереть и заклинить механизм, редкие перестрелки и еще более редкая чистка... Кончилось все как-то несуразно - из-за горизонта прилетел тяжелый снаряд, и Дика увезли в госпиталь с осколками в животе и перебитой ногой. А винтовку оттерли от крови... и отправили на полевой склад.
Что происходило вокруг потом - она толком не знала. Гремели взрывы, от которых тряслась земля, рычали неподалеку моторы. Иногда слышалась незнакомая речь, потом снова родной английский, временами правда с ужасным американским акцентом. Потом надолго о винтовке забыли, лишь изредка осматривали при очередной ревизии склада.
Так прошло несколько лет, и однажды ночью винтовку... украли! Она была крайне возмущена, но что может сделать оружие, если в нем нет патронов, да и ударник спустить некому?! С другой стороны, подумалось ей - может, оно и к лучшему? А то на складе все же как-то скучновато... А может, все же - в Европу?!
Оказалось - и теперь не в Европу. Носатые курчавые люди решили устроить себе свое государство, а не менее носатые и курчавые, но говорившие на другом языке и верившие в других богов - категорически этого не хотели. Конечно, это вылилось в войну, но войну очень и очень странную... а уж какие соседи и соседки у винтовки на этой войне были! Вот уж где она наслушалась всяких историй... и в Европу ей вовсе расхотелось. Да и постарела она, и микротрещинка в основании одного из боевых упоров все сильнее давала себя знать, и пошедший мелкими пока раковинами патронник все чаще норовил прихватить гильзу... Пора бы и на покой, думала винтовка.
Впрочем, на покой она отправилась не скоро, еще десятка полтора лет она исправно несла свою службу - правда, в тылу, и даже на стрельбах была всего пару раз. А потом - жар печи и надежды на новую жизнь. Может, в ней она все же попадет в Европу?
Пулемет Максим Ижевского завода.
Максим с самого рождения знал себе цену. Его металл был новым, только что из руды - и потому он не мучился воспоминаниями. Но металла в нем было столько, что и дураку понятно - солидный аппарат! Когда же его отстреливали в заводском тире - то Максим возгордился собой невероятно, еще окончательно не осознавая - уже чуял свою скрытую мощь.
Далее была служба, много разных и очень непохожих людей обслуживали пулемет и стреляли из него - но уход он получал вполне достойный. Конечно, не совсем так, как положено по "Наставлениям"... но все же уход был, и своих хозяев Максим не подводил.
Однажды его по зиме увезли в какие-то красивые места, где между высоких заснеженных сосен повсюду были раскиданы огромные валуны. Максим своим расчетом был надежно установлен на позицию между этих валунов, прикрыт сверху дохленьким накатиком из бревнышек, и впервые увидел зрачком ствола не фанерные мишени на стрельбище, а каких-то солдат в чужой форме. Еще толком не понимая, что это его первый настоящий бой, Максим, повинуясь воле наводчика, выплюнул в сторону врагов длинную очередь, и радостно заклокотал вскипевшей в кожухе водой - он ПОПАЛ! Фигурки повалились в снег все до единой, но Максим знал - несколько из них уже точно не встанут! А с остальными, если наводчик не оплошает... нет, он же не понимает, как надо! Ну что за деревенский увалень! Кирюша, мать твою так, ну поправь ты прицел! Но наводчик не слышал Максима, всаживая очередь за очередью поверх залегших белофиннов. Фыркнув пароотводом, Максим подпрыгнул от отдачи и исправил наводку. Вот так, теперь еще несколько врагов никогда больше не встанут... Дикая радость охватила Максима - так, что он даже не почувствовал, как вражья пуля пробила ему навылет кожух, шлепнув бессильно в щиток. Зато заметил это наводчик, тут же прервав стрельбу. От возмущения Максим даже подумывал - а не воспламенить ли раскаленным стволом патрон в патроннике? Ему очень хотелось продолжить убивать врагов. И только чуть остыв, он почувствовал, как что-то горячее течет по станку. Первый бой обернулся и первым ранением.
Пробоину Максиму залатали в мастерской довольно быстро, и теперь он смотрел на своих собратьев и вовсе с высока. Кирюха, кстати, на других пулеметчиков - тоже. С рыжим толстым Кирюхой Максим не расставался еще долго, дойдя до Выборга, но потом Кирюху сменил щуплый Василий, куда более сообразительный, но ленивый. Максим его не любил - чистил тот его редко, масло жалел, обихаживал скупо и только когда начальство грозило проверкой. Правда, стрелял он хорошо - даже благодарность они с Максимом получили. А еще Василий приучал своего второго номера - вечно жующего что-то грузного татарина обращению с пулеметом. Это было просто ужасно - татарин, кажется, мог сломать все, что попадется ему в руки, даже болванку бронебойного снаряда. Был он туп и непонятлив, науку выставления прицела отказывался понимать в корне, хорошо хоть ленту набивал ровно и подавал исправно, а постреляв сам - исполнился непонятного уважения к Максиму. И теперь Максим был всегда накрыт плащ-палаткой Акбая, и воду ему тот менял, словно коню, под насмешки Василия.
Летним днем Василий с Акбаем прибежали за Максимом в каком-то незнакомом состоянии. Они были встревожены и злы, за спиной Акбая болталась винтовка со штыком, на поясе были подсумки, и оба они вполголоса ругали на обеих языках какого-то "Гитлера". Кто это такой, Максим не знал, но отчего-то сразу проникся к нему лютой ненавистью, и очень возжелал увидеть того на директрисе. Соседям по роте, такому же как он станкачу, разве молоденькому с нецарапанной краской, и заносчивому Дегтяреву, Максим поведал вечером, что такое война, и как им следует себя вести. Щенок восторженно внимал, а Дегтярев иронично позванивал пружиной в магазине.