- Я останусь здесь, - процедил Мардоний. - Как смеет женщина указывать вельможе и родственнику царя, что он должен делать! И кто? Куртизанка, которая ложится под того, под кого ей прикажут!

Таллия хмыкнула.

- Как он однако заговорил! Но до сих пор приказывала я. Неужели сиятельный хазарапат не просветил тебя, что я собой представляю?! Или ты уйдешь сам, или тебя выкинет стража.

- Мардоний, я прошу тебя! - вмешался хазарапат.

- Хорошо, я уйду. Но знай, придет день и я напомню тебе об унижении, которое сейчас испытал.

- Поторопи этот день! А теперь - вон!

Скрипнув зубами, Мардоний вскочил на ноги и, не говоря более ни слова, выскочил из комнаты. Таллия рассмеялась и устроилась в освободившемся кресле. Багровые отблески плясали в ее колдовских глазах.

- Дорогая, нельзя же так, - укоризненно протянул Артабан. - Мардоний наш союзник.

- Ну и что! Он мне наскучил. А ты стал позволять себе много лишнего, дорогой. Подойди ко мне.

- Зачем?

- Подойди. Не бойся. Не укушу.

Артабан поднялся из кресла и подошел к Таллии.

- На колени.

- Ты шутишь?

- Нисколько. На колени!

Кряхтя, Артабан опустился на колени и положил ладони на упругие бедра Таллии.

- Убери лапы! - велела она. Артабан не послушался, и тогда ионийка закатила любовнику хлесткую пощечину. - Это тебе за то, что ты меня слишком хорошо знаешь! А это за то, что я играю любовью и дергаю за ниточки паяцев!

На правой щеке хазарапата появился багровый отпечаток, подобный тому, что уже был на левой.

- Я солгал? - осведомился Артабан, не предпринимая никаких попыток, чтобы защититься.

- Пожалуй, нет. - Таллия взяла Артабана за холеную бороду. - Сколько раз я должна повторять тебе, чтобы не распускал свой длинный язык.

- Ты давно здесь?

- Ровно столько, чтобы выслушать твои пьяные откровения.

- Прости, - Артабан коснулся губами смуглого колена. - Я сегодня действительно слишком разговорчив. Как провела время со спартиатом? Бессмертные донесли, что тебе было весело.

- Скучнее, чем ты думаешь. Этот Демарат - неисправимый тупица. Как, впрочем, и остальные мужчины, которых я знала. - Таллия дернула Артабана за бороду. - Но ты не заговаривай мне зубы. Один неверный шаг, и я сотру тебя в порошок. В дорожную пыль! И Артабана не станет. Ни того, что был, ни того, что есть! Ты меня понял?

- Да, - выдавил хазарапат, тараща голубые глаза.

- Великолепно. И упаси тебя Великий Разум рассказать обо мне своему хозяину. Тогда ты покинешь этот мир еще быстрее. А теперь поцелуй меня, ионийка усмехнулась, - любитель слабых женщин!

Она вновь дернула за бороду, заставляя Артабана тянуться к своему жаждущему рту, и впилась в его губы. Затем она повалила вельможу на пол, и они сплелись в сладострастный клубок.

Как женщина ионийка могла поспорить в искусстве любовных ласк с самой Лиллит! Объятия ее были жарки, но ум ее был холоден. А смерть, даримая ею, не была сладострастной.

Как женщина она предпочитала яд или нож. Смерть, даримая ею, была неотвратимой.

Но право - в ее объятиях не хотелось думать о смерти!

10. ИЗ ПАРСОВ В ГРЕКИ - 2

А ведь все поднялись - с Эктабаны, от

Суз,

От Киссийских родных старода в них

твердынь,

Поднялись, потекли,

На конях и пешком, и на черных судах:

Ополчилися неисчислимые тьмы

И густою подвиглися тучей.

Эсхил, "Персы"

Золоченый походный трон установили на холме Арассар еще затемно. Холм этот возвышался над всей округой и был замкнут сплетенной в кольцо дорогой, выходившей из Сард и убегавшей к морю. Еще с ночи это место окружили цепи бессмертных, зорко следивших за тем, чтобы сюда не проник какой-нибудь зевака или злоумышленник.

Царь и свита прибыли, когда солнце поднялось на высоту двух ладоней. Бессмертные уже успели позабыть о том, как кляли ночную промозглость. Влажно поблескивая доспехами, они наблюдали, как царь, хазарапат, высшие военачальники, царские родственники и эвергеты нестройной толпой восходят на холм.

Дворцовая служба делает наблюдательным. Стоявший перед строем своей сотни Дитрав заметил, что царь мрачен, а Артабан и Мардоний, напротив, оживлены. Безжалостно разминая ногами стебельки весенних цветов, Ксеркс уселся на трон, свита стала за его спиной. Мардоний посмотрел на царя, тот кивнул. Тогда вельможа выступил вперед и резко взмахнул рукой. Раздался рев серебряных труб. Из ближайшего стана - а всего их было восемь и самые дальние из них едва виднелись на горизонте - появились воины. Выстроившись в колонну, они двинулись по дороге. Заклубилась пыль. В этот миг к Дитраву подбежал евнух-телохранитель. Тронув плечо бессмертного пухлой рукой, он сказал:

- Сотник, повелитель приказывает тебе приблизиться к трону.

Слегка волнуясь, Дитрав поспешил исполнить пожелание царя. Под внимательными взорами вельмож, гадавших, что за новый фаворит вдруг появился у владыки, он подошел к подножию трона, пал на колени и прикоснулся губами к теплой коже изукрашенного золотым шитьем сапога. Ксеркс милостиво кивнул ему:

- Встань.

Сотник выпрямился.

- Я помню тебя. Это ведь ты когда-то спас мне жизнь.

В фразе, вылетевшей из царских уст, звучал полувопрос: ты ли? И Дитрав решил ответить утвердительно, хотя не знал, что его ждет: царский гнев или милость. Но ответил он осторожно:

- Я охранял той ночью царские покои.

На лице Ксеркса появилась благосклонная улыбка.

- Я был уверен, что не ошибся, признав тебя. - Царь на мгновение задумался и смешно причмокнул подкрашенными губами. - Каждый мудрый повелитель должен помнить о своих верных слугах. Я вспомнил о тебе и хочу вознаградить твою преданность. С этого дня ты назначаешься помощником хазарапата. Анаф же возглавит киссиев.

Ошеломленный столь неожиданной милостью, Дитрав бросил взгляд на Артабана, пытаясь выяснить, как тот отреагирует на решение царя. Однако лицо хазарапата оставалось бесстрастным.

"Соглашаться или нет? - лихорадочно запульсировали молоточки в голове Дитрава. - Соглашаться? Но почему Артабан не подаст знак? Ведь он уже имел возможность убедиться в моей преданности. Или, может быть, хазарапат не хочет, чтобы он занял этот пост?".