Тронный зал имел четверо великолепных медных ворот, взиравших ослепительно-яркими створками на четыре стороны света. Владыки Парсы неизменно входили через восточные ворота. Завоеватель выбрал ворота западные. Они распахнулись, и в круге заходящего солнца возник темный силуэт царя. Он ворвался в залу столь стремительно, что всем показалось будто дохнуло свежим ветром. Следом шли верные гетайры, приближенные к царю парсийские вельможи, а также мудрецы, актеры и гетеры, среди которых выделялась своей ослепительной красотою Таис. При появлении царя собравшиеся громко закричали, приветствуя победоносного вождя. Александр отвечал им белозубой улыбкой.

Промчавшись ослепительной молнией между столами и рукоплещущими людьми, царь вбежал на пьедестал и вскинул вверх правую руку.

Зал замер. Гетайры, из числа самых близких, уже успевшие взобраться на первую ступень, остановились, лишь Гефестион пытался подняться выше, но тяжелый взгляд Александра и внезапно установившаяся тишина принудила его застыть на месте.

- Друзья! - звонко воскликнул царь. - Соратники! Братья! - На каждое обращение Александра зал отвечал оглушительным эхом. - Все те, кто стояли бок о бок со мной в яростных схватках и шли рядом в трудных походах, и те, что присоединились ко мне лишь недавно! Я приветствую вас в этот великий день! Великий потому, что мы, наконец, достигли своей грандиозной цели. Мы пируем во дворце парсийских царей, откуда полтора столетия назад мидяне начали свой поход на Элладу. Тогда эллины не отдали врагам родных очагов, разбив их на суше и море. А сегодня мы свершили великую месть, справедливость которой предначертал сам Зевс-громовержец. Я, Александр, царь Македонский, сын Филиппа и потомок Геракла, исполнил заветы предков, при помощи ваших клинков и копий сокрушив великое парсийское царство и отомстив тем самым за поруганье эллинской земли! Радуйся, Эллада, твои сыны возвестили тебе благую весть!

Собравшиеся в зале исторгли ликующий вопль. Кричали гетайры и эллинские стратеги, падали ниц лицемерные парсийские вельможи, седые воины, сражавшиеся под началом Филиппа еще под Амфиполем, плакали от счастья. То был день их торжества, их ликования. Они кричали от восторга. Они, победители, возглавляемые непобедимым гением и богом, таким молодым и таким прекрасным.

Александр и вправду был ослепительно красив в эти мгновения своего триумфа. Освещенный исходящим снизу светом он был подобен драгоценной беломраморной, закованной в золотую чешую статуе, вдруг ожившей под резцом кудесника-камнереза. Глаза царя сверкали как карбункулы, темно-русые кудри развевались от дыхания теплого ветра. Воздушные потоки подхватывали царский плащ, скрепленный на плече драгоценной застежкой, и тот взмывал вверх подобно крыльям победоносной Нике, окрашивая золотистую статую кровавыми языками пурпура. Это был живой бог, бог победы и славы, и победители боготворили его.

Оглушительные крики продолжались до тех пор, пока Александр не подозвал к себе друзей. Это послужило сигналом к началу пира. Приглашенные начали рассаживаться. Дождавшись когда все займут свои места, Гефестион поднял бокал и провозгласил первый тост.

- Я поднимаю кубок за царя Александра, первого воина среди присутствующих, первого полководца среди когда-либо живших. Я славлю его гений, дарующий нам победу в битвах. Я пью за великого воина, владыку Македонии, Азии и всего мира!

Раздался новый взрыв ликования. Все вскочили на ноги и громогласно славили своего царя.

Александр был бледен от волнения, глаза его сверкали. Поднявшись, он поднял Гефестиона и поцеловал его в уста. Сидевший напротив Филота ревниво усмехнулся.

Слуги внесли первую перемену блюд. Пир начался.

Эллины, особенно македоняне, пировали совершенно иначе, нежели парсы. Последние пили вино лишь в конце трапезы и занимали друг друга неспешной беседой. Завоеватели не знали воздержанности ни в питие, ни в разговорах. Вино лилось нескончаемой рекой. Вскоре глаза пирующих заблестели, речь стала несвязной и раскованной. Победители орали, смеялись, бесцеремонно окликали соседей. Звуки сливались в непрерывный, плотный гул, время от времени прерывавшийся здравицами в адрес царя или хвалебным словом македонскому оружию. Еще более пили без тостов, ударив кубком о кубок соседа. Слуги сбивались с ног, внося непочатые кувшины с вином.

Минуло совсем немного времени, а все уже были порядком хмельны. Кое-кто, особенно из числа непривыкших к подобным попойкам парсов, лежали под столами, некоторые пытались буянить и тогда их успокаивали охранявшие дворец гипасписты. Но большинство участников пира, свыкшиеся с обильными возлияниями, держались стойко. Пример тому подавал сам царь. Развалясь в просторном, обитом вишневым бархатом кресле, он разговаривал то с Гефестионом, то с сидевшим по другую руку Птолемеем, не забывая отдавать должное непрерывно подаваемым яствам и поднимать кубок, отвечая на тосты гетайров. Со стороны могло показаться, что Александр полностью увлечен празднеством, но меж тем, если внимательно присмотреться, можно было заметить, что на самом деле оно не слишком занимает его. Царь то и дело бросал быстрые взгляды на Таис, которую без особого успеха пытался завлечь в свои сети Клит. Афинской гетере, привыкшей к изящной беседе с мудрецами и поэтами, было скучно в компании грубых, не отличающихся остротой ума, воинов. Она и не пыталась скрыть этого, несколько раз позволив себе очаровательно зевнуть. Ухаживания Клита становились все более навязчивыми. Когда же он попытался перейти от слов к делу, Таис не выдержала. Она покинула стол и направилась прочь из Тронного зала. Клит также привстал, намереваясь последовать за ней, но в этот миг на его плечо легла тяжелая рука Птолемея, без слов понимавшего желания своего царя. Икнув, Клит шлепнулся обратно в кресло. Зато поднялся Александр.

- Я скоро вернусь, - сказал царь, жестом руки запрещая Птолемею следовать за собой. Гетайры безмолвно переглянулись и как ни в чем не бывало наполнили кубки.

Александр догнал афинянку уже за пределами Тронного зала. Девушка стояла на краю огороженной невысоким барьером террасы и смотрела в расстилавшуюся перед ней темноту. Дул сильный ветер, уносивший крики гуляк в противоположную сторону, и оттого на террасе было довольно тихо. Александр встал рядом с гетерой, она не обратила на него ни малейшего внимания. От Таис веяло легким ароматом благовоний и неуловимо притягательным запахом, присущим красивым женщинам. Несмотря на бодрящий сердце хмель, Александр чувствовал легкую робость, которая обычно охватывала царя, когда он оказывался наедине с этой загадочной и прекрасной женщиной.