Пифон взобрался вверх по треножнику, обвил тело Аристоники и уставился на нее немигающими зрачками. Затем он медленно раскрыл пасть и начал надвигаться на жертву...

Объятия Мрачного гостя были подобны прикосновениям медных канатов, а ласки неистовы. Аристоника задыхалась от наслаждения, чувствуя, как могучие руки все крепче обхватывают ее тело и оно начинает растворяться, содрогаясь восторженной негой...

Пасть чудовища растягивалась подобно цветку росянки. Затем она приблизилась вплотную к голове жертвы и разом заглотила ее, сомкнув зубы на груди и плечах...

Лицо ласкали неистовые поцелуи. Аристоника кричала от восторга и целовала Мрачного гостя. Внезапно она перестала видеть, должно быть, Мрачный гость коснулся губами ее глаз, и в тот же миг ее тело пронизал приступ оргазма, сладкими волнами прокатившийся от живота до самой шеи...

Жрец, широко раскрыв глаза, следил за тем, как Пифон, словно огромный чулок, наползает на тело пифии. Сначала скрылась голова, затем плечи, туловище вместе с прижатыми к нему руками. Женщина наполовину исчезла в огромном чешуйчатом коконе, а ее обнаженные ноги еще подрагивали то ли от боли, то ли от наслаждения. Криболай пытался выползти из грота, но тело не слушалось его, а глаза упорно не хотели зажмуриться и избавить жреца от ужасного зрелища...

Наслаждение становилось невыносимым. Его влажные стебли проникали внутрь, обжигая каждую молекулу тела жаркими поцелуями. Краем сознания Аристоника чувствовала, что близок предел, которого она уже не сможет перенести. Пифия пыталась вырваться, но наслаждение не отпускало и чувственность торжествовала над разумом...

Тело громадного гада перекатывалось неровными выступами - все, что осталось от Аристоники. Последними исчезли розовые пятки, с которых стекали струйки любовной влаги, яда и пота. Змей, желая продлить удовольствие, покусывал жертву клыками. Сделав натужное движение мышцами, он затолкал женщину в свой необъятный желудок. Раздвоенный язык облизал морду. Затем - Криболай мог поклясться! - он сладко рыгнул...

Любовные волны обволакивали тело, совершенно растворяя его. Аристоника поняла, что умирает. Но ей было уже все равно. Немеющими губами она целовала вдруг ставшую шершавой кожу мрачного гостя и безмолвно кричала от восторга. И вот пришел миг, когда она растворилась целиком...

Пифон повернул голову и мрачно уставился на жреца. Он испытывал желание убить и этого человека. Не съесть - змей был уже сыт, - а просто заглянуть в его глаза своими холодными зрачками и сжать трепещущее от ужаса тело стальными кольцами. Пифон ненавидел людей. Но у него не было приказа убивать кого-либо, кроме сидевшей на треножнике женщины. Потому он ограничился тем, что плюнул на ногу Криболая струйкой яда, от которого плоть загнивает и медленно разлагается, и, тяжело переваливаясь плотно набитым туловом, пополз обратно под землю. Для того, чтобы уйти, ему потребовалось сначала вылезти наружу целиком - расселина была слишком узка и он не мог развернуться в ней. Пифон извлекал свое тело длинной спиралью, пока не заполнил им половину грота. Бросив в последний раз безжизненный взгляд на лишившегося чувств жреца, змей сунул голову в ядовитое облако и заскользил вниз - в бездну. Минуло еще несколько мгновений, и он исчез совершенно, оставив в гроте разбитого страхом человека и покореженный треножник, по которому стекала ядовитая слизь...

- По крайней мере это была сладкая смерть, - философски заметил Ариман, сминая умершую душу в комок. - Сладкая смерть. Я б не желал, чтобы моя смерть была столь сладкой...

Мир полон загадочных существ. Где-то в глубинах земли и в океанской бездне живут чудовища, принять которых наше сознание не в силах. И как знать, быть может, наступит завтра и они выйдут на свет и нам придется понять их или убить. Ибо непонятное - опасно.

Мир полон загадочных существ...

Человек привык склонять голову перед пурпуром. Пурпур - цвет царя, жреца, героя. Пурпур - цвет власти и отваги.

Пред облаченным в пурпурный плащ Эмпедоклом склонялись как перед богом.

Каждый выход мудреца в город походил на триумф. Этот не был исключением. Эмпедокл гордо восседал на поджаром пепельном жеребце, за его спиной развевались багровые волны фароса, голову украшал небольшой венок, сплетенный из золотых листьев. На улицах, по которым он следовал, стояли толпы людей, восторженно приветствовавших мудреца. Многие не ограничивались радостными криками, но и опускались на колени, моля о чуде. Даже аристократы и те слезали с коней и почтительно кланялись.

В такие мгновения на бледном лице Эмпедокла появлялось подобие легкой улыбки и он простирал над толпой руку. Поговаривали, этот жест излечивал от бесчисленного числа хворей. Так это или нет, но доподлинно известно, что многие неизлечимо больные выздоравливали, будучи осенены перстами волшебника из Акраганта.

Однако люди жаждали видеть чародея не только ради того, чтобы обрести здоровье. Взгляд Эмпедокла даровал мудрость. И многие желали стать мудрее.

В толпе было немало иноземцев, прослышавших о великом философе. Они также хотели увидеть его, чтобы потом было о чем рассказать по возвращению на родину. Ведь байки о чародеях вроде Пифагора Самосского или Фалеса Милетского были с недавних пор чрезвычайно популярны в Элладе. Слава мудрецов постепенно затмевала славу тиранов и даже победителей Олимпиад. Ведь мудрецы несли в себе частицу высшего разума, ныне почти утраченного землею.

Отвечая на приветствия горожан легкими поклонами, философ, сопровождаемый донельзя гордым за своего учителя Павсанием, проследовал к Зеленому холму, что близ рыночной площади, где должна была состояться церемония закладки храма Зевса.

Тиран Ферон и знать Акраганта были уже здесь. Пышно разодетая публика терпеливо дожидалась появления мудреца. Конечно же, царедворцы были недовольны той неспешностью, с какой Эмпедокл прибыл на холм, но ни один не рискнул упрекнуть его ни словом, ни даже взглядом. Мало того, едва только мудрец успел слезть с коня, как к нему тут же почтительно приблизились сам Ферон и его ближайшие советники.