- Да что там воскрешать других! Он может умереть и воскреснуть сам. Он говорит, что боги отвели человеку тридцать тысяч лет страданий в этом мире и пока он не проживет этот срок полностью, он не очистится и не сможет попасть в царство светлых духом. Правда для того, чтобы очищение было полным, человек должен избегать братоубийства и воздерживаться от употребления мяса умерщвленных животных...

- Постой-постой! - воскликнул Еврит. - А почему же ты тогда готовишь все это?!

Спартиат обличающе ткнул пальцем в уютно устроившиеся на кухонном столе блюда из козлятины, телятины, дичи и морской рыбы.

На лице Павсания появилось сконфуженное выражение, словно он в чем-то провинился. Непонятно зачем вытерев руки о передник, повязанный поверх хитона, акрагантянин промямлил:

- Противоречие есть основа человеческой натуры. Учитель говорит, что эклектика присуща даже разумному Космосу. Ведь даже боги непостоянны в своих поступках.

Спартиат понял далеко не все, что сказал ученик философа и, чтобы не выглядеть дураком, поспешил перевести разговор на более земную тему.

- И часто у вас все это?

- Ты про вечернюю трапезу?

- Про нее. - Еврит подкинул в жерло жарко дышащей жаровни несколько кедровых полешек.

- Каждый день. Учитель завтракает медом и сыром. Днем он съедает кусок хлеба, запивая его чашей вина, ну а вечером мы едим от пуза. Ведь желудок должен работать тогда, когда тело отдыхает. Сытому крепче спится.

- Это верно, - согласился Еврит, вспоминая как нелегко порой он засыпал будучи ребенком в дни испытаний, не сумев своровать кусок лепешки или горсть овса. - Послушай, ты говоришь о своем учителе с таким почтением, будто он седовласый старец, потративший на постижение мудрости не один человеческий век. Но на вид он весьма молод. Сколько же ему лет?

- Никто не знает точно, когда он родился, но ему ведомо то, что не знает никто.

- И все же твой учитель - странный тип, - неожиданно для самого себя произнес Еврит. - Я не рискнул бы назвать его философом. Скорее он походит на ленивого заевшегося царедворца.

- Не смей так о нем говорить! - громко закричал Павсаний, застав Еврита отшатнуться. Сицилиец позабыл о своих мисках и подступал к спартиату со сжатыми до белизны кулаками. Казалось, еще миг и он набросится на гостя и начнет дубасить его. Должно быть, со стороны эта сцена смотрелась довольно занятно - миниатюрный, узкокостный паренек с угрожающим видом наступал на громадного, покрытого тугими буграми мускулов лакедемонянина.

- Остынь, - миролюбиво сказал Еврит, на всякий случай отходя за стол. - Я не хотел сказать ничего дурного.

Павсаний еще какое-то время с разъяренным видом взирал на спартиата, затем опомнился. Разжав кулаки, он бросился к жаровне, где ему пришлось тут же пустить в ход всю свою сноровку, чтобы предотвратить гибель подгорающих блюд. Еврит усердно помогал ему.

- Ты безмозглый вояка, - беззлобно заметил акрагантянин, когда жаркое и рыба были спасены. Спартиат усмехнулся, довольный, что ученик мудреца больше не дуется на него. Перекладывая с жаровни на серебряное блюдо куски тунца, Павсаний заметил:

- Если хочешь знать, философа и мага Эмпедокла ставят в один ряд с великим Пифагором, который понимал язык всего живого, волшебником Абарисом, летевшим по воздуху, и Эпименидом Критским.

- А чем прославился последний?

- Он говорил с самим Зевсом.

- Понятно... - уважительно протянул Еврит и в тот же миг вздрогнул Еврит от резкого свиста, внезапно пронзившего тишину. Рука спартиата привычно скользнула по бедру, нащупывая рукоять ксифоса, но верный меч вместе с прочими нехитрыми пожитками остался лежать в вестибюле. Павсаний отреагировал на этот звук совершенно спокойно. Оставив блюдо, он подошел к небольшому, закрепленному на стене ящичку, на который Еврит прежде не обратил внимания, и коснулся его пальцем.

- Я слушаю, учитель.

- Ты там еще долго? - Еврит мог поклясться, что говорил ящичек и говорил он голосом мудреца Эмпедокла!

- Нет, учитель, мы уже заканчиваем!

- Поторопись.

- Хорошо.

Павсаний опустил руку, взглянул на стоявшего с разинутым ртом спартиата и рассмеялся.

- Это одно из магических изобретений учителя, - пояснил он. - С помощью этого волшебного устройства мы можем разговаривать, находясь в разных концах дома.

Еврит не сказал ни слова, а лишь покачал головой. Похоже, он начинал уважать этого странного мудреца.

Им пришлось проделать путь в трапезную трижды, прежде, чем все блюда заняли надлежащие места, целиком заполнив огромный, сделанный из среза гигантского дуба, стол. В трапезной Еврит сделал еще одно открытие. Оказалось, что философ не плохо разбирается в оружии. На ярких шпалерах, которыми были покрыты стены, висели три щита, под каждым из которых размещалась пара скрещенных мечей. Опытный взгляд спартиата легко распознал ксифос, мидийский клинок, скифский акинак и махайру, которыми так ловко орудовали фессалийские всадники. Два оставшихся меча Еврит видел впервые. Один был изогнут и сильно утолщен в середине, от этого клинка неуловимо веяло востоком. Другой был совершенно прямой, длина его лезвия превосходила три локтя. Таким мечом должно быть было очень удобно рубить. Матово блестящий и массивный, он выглядел столь привлекательно, что спартиат не удержался и снял его со стены. Крестообразная рукоять удобно легла в его большую ладонь. Этот меч был значительно тяжелее ксифоса, в нем ощущалась невероятная мощь. Проделав несколько винтообразных движений перед собой, Еврит сделал выпад и уколол воображаемого противника.

Внезапно вошедший в трапезную Эмпедокл застал спартиата врасплох. Еврит покраснел, словно его уличили в чем-то нехорошем, и поспешно повесил меч на прежнее место. Но философ был настроен вполне благожелательно.

- Хороший выбор! - похвалил он. - Это самый лучший меч, когда-либо существовавший.

- Я никогда не видел прежде подобного.

- И не увидишь. На свете вряд ли найдется десяток людей, помнящих как он выглядит. Подобными мечами были вооружены... - философ замялся, - ну скажем так - телохранители одного очень могущественного древнего владыки. Его держава исчезла за много лет до того, как появились пирамиды.