1 сентября, 2002

Драко Малфой стоял за своим столом и застегивал мантию, когда Гермиона миновала секретаря и шагнула в дверной проем. Уверенно пересекла кабинет, отметив, что дверь за ней захлопнулась, и приняла протянутую для рукопожатия руку. Его ладонь была такой же гладкой и большой – всё, как она помнила. Даже огрубевшее от игры в квиддич местечко было там же: между большим и указательным пальцами.

– Мисс Грейнджер. Не ждал вас.

Кончики ее ушей жарко полыхали. Возможно, он имел в виду тот факт, что она ворвалась к нему без предупреждения, а может, подразумевал эпизод две недели назад, когда она неожиданно ушла, не сказав ни слова. Обе эти ситуации были непрофессиональными и немного смущающими, но у нее были веские причины для подобного поведения. Пусть он и не мог об этом знать.

Она никогда не злилась на него так, как была бы должна, но когда Малфой связался с ней несколько месяцев назад после того, как три года она о нем ничего не слышала, ей не хотелось иметь с ним никаких дел. Однако давнишние подозрения снова дали о себе знать, и Гермионе показалось, что все ее вопросы, которые когда-то не давали ей покоя ночами, могут получить ответы, взгляни она хоть раз на Малфоя. В каком-то смысле так и вышло.

– Я решила принять ваше предложение.

13 января, 2003

Ее глаза широко распахнулись, брови же сошлись у переносицы, когда Гермиона наклонила голову. Она внимательно оглядела картину, затем склонила голову к другому плечу, продолжая изучать холст. Сделала три шага назад, потом еще четыре и скрестила руки на груди.

– Это абстракция, Грейнджер. Здесь нет никаких тайн мироздания.

– Это не абстракция.

– Неужели похоже на корзину с фруктами? Это абстрактное полотно, призванное дарить умиротворение.

– Ты приобрел его для себя или для своих посетителей? Ведь теперь становится ясно, почему люди так не любят приходить сюда, и почему ты так опасен, несмотря на свое внешнее спокойствие.

– Люди не испытывают негативные эмоции, появляясь в моем кабинете, а те, кто испытывают, просто боятся, что я разузнал об их делишках. Картина в голубых тонах и…

Она указала рукой на полотно и повернулась, чтобы взглянуть на Малфоя.

– Это цунами, которое вот-вот обрушится на деревню.

Он облокотился на свой стол и внимательно посмотрел на Гермиону поверх папки, содержимое которой изучал.

– Мы интерпретируем окружающий мир согласно нашей личности, эмоциям и пережитому опыту. Должно быть, так прорывается твой комплекс героя.

– Ежели ты не обратил на это внимание при покупке, возможно, во всем разобралось твое подсознание, и именно поэтому данная картина тебе нравится. Полагаю, так прорывается твоя злостная сущность. С ухмылками, синеватой кожей и развевающимися мантиями.

– Моя кожа светлая и никак не синеватая, – он отбросил папку и подошел к собеседнице. Замер рядом с ней, рассматривая картину, и Гермиона смогла заметить все нюансы выражения его лица.

– Видишь гигантскую вздыбившуюся волну? А вон там люди, которые зовут на помощь.

– Здесь нет никаких зовущих на помощь людей.

– А что же тогда вот тут? – спросила она, и он застыл, издав какой-то невнятный звук. – Ха!

– Никакое не ха. Очевидно, что это рыба.

– Что? Да их лица искажены в криках ужаса.

– Это рыба и ракушки. Если ты видишь в голубом волну. Но это может быть небом. И тогда здесь облака.

– Не пытайся скрыть тот факт, что у тебя в кабинете висит картина, на которой изображены умирающие люди. Посмотри. Иди сюда, Малфой, ужас.

– Признаю, что в некотором роде это отражает мои чувства, которые я испытываю при твоем появлении в моем офисе…

– Это в точности передает мои чувства каждый раз, когда я тебя вижу, или…

– Но в гораздо большей степени это похоже на то, как ты выглядишь всякий раз, когда мой интеллект превосходит твой, – как ты и сказала, каждый раз, когда видишь меня.

– Нет, гляди, это мой ужас от осознания того, на какого идиота я работаю…

– Что ж, мы выяснили, что твои способности к интерпретации оставляют желать лучшего. Как и всё остальное.

20 марта, 2003

Когда Гермиона отступила на шаг назад, зелье из тускло-розового стало ярко-синим. В жидкости должен был проявиться золотой оттенок, но его все еще не было видно. Надо дождаться кипения, и если нужный цвет так и не будет достигнут, придется все начинать заново.

– Финдель?

– Четыре глаза, три языка и… пусть будет пять сердечек.

– В последнее время ты их много заказываешь, – Малфой что-то обвел в пергаменте, лежащем у него на колене. – Продолжаешь халтурить с зельями? А я всё удивлялся, почему ты еще не взяла ни одного выходного, – теперь понятно, пытаешься спрятать свои…

– Я не халтурю. Просто… с ним не всё в порядке, и я никак не могу определить, что же именно, – несколько секунд она пристально смотрела на Малфоя, и все ее мысли были заняты совсем не зельем. – Есть нечто неправильное, несмотря на то, что с виду всё хорошо.

– У тебя предчувствие? – протянул он.

– Да, шестое чувство. Которое никогда меня не подводит, – она отложила черпак и пробормотала: – Даже когда кажется полным бредом.

Малфой почесал подбородок и поиграл бровями.

– Я представляю себе битвы между твоими сердцем и разумом как что-то более запутанное, чем даже встреча с невыразимцем. Ты чувствуешь больше, а думаешь логичнее, чем считается нормальным у обычных людей. Тебе следует спорить с собой, а не со мной.

– Не знаю, есть ли кто-то, с кем я пререкаюсь чаще – ты же все время неправ, – под его взглядом она подавила улыбку. – Но я бы не стала ничем в себе поступаться. Весь вопрос в том, чтобы знать, что лучше использовать при принятии решения. А это не всегда просто определить.

– Что ж, с логической точки зрения, чувства ненадежны, и решения, основанные на них, гораздо рискованней, чем те, что приняты с опорой на знания. Эмоции скорее портят хорошее решение, нежели способствуют ему.

– Но не всё в этом мире подчинено логике. Ты не в состоянии с ее помощью решить алогичную проблему, потому что всё в ней будет иррационально. И не может такого быть, чтобы ты ни разу не делал свой выбор под воздействием эмоцией.

– Я бы мог сказать тебе…

– А если честно?

Он нахмурился, закрыл папку, отложил ее и взялся за следующую.

– Редко когда важные решения, принятые мной на эмоциях, оборачивались чем-то хорошим.

– Какое последнее важное решение ты так принял? – он не поднимал головы. – А последнее незначительное? – Малфой посмотрел на нее, но не ответил. – Последнее незначительное, основанное на логике?

– Работать допоздна, чтобы завершить дела, которые надо было закончить вчера.

– Так значит, твое решение спуститься в лабораторию и сидеть со мной как раз и принято на эмоциях? – она пошутила, но Малфою, похоже, было не до веселья. Повисла тишина, от которой Гермиона поежилась.

– Я рассматриваю это как часть моего намерения работать допоздна.

– Ох, – она не могла понять, о чем он думает, но когда заметила, что пауза затянулась, покачала головой. – Конечно, – перестанет ли он приходить сюда, если решит, что она допускает мысль: это из-за нее? А была ли причина в том, чтобы проводить с ней время? – Я просто пошутила, Малфой.

– Если бы я принимал эмоциональные решения, связанные с тобой, то никогда бы даже не нанял тебя.

Сволочь.

– Что ж, я тоже тебя ненавижу.

– Я не ненавижу тебя, – он окунул перо в чернильницу. – И уже достаточно долго не испытываю к тебе этой эмоции, Грейнджер. Но знаю, что ты невероятно упрямая девушка, и вероятнее всего, всю душу из меня вынешь, к тому же частенько забывая о том, что ты не глава этой компании…

– Я…

– Мне не нравится, когда меня раздражают. Однако, с логической точки зрения, решение было мудрым.

– …Я никак не могу понять, это такой комплимент или словесная пощечина?

Он ухмыльнулся.

– С логической точки зрения?

– С обеих.