– Да? Тогда я тебе помогу…

– Так, хорошо, давайте просто… вот, – Джинни встала и вытащила папку из сжатых пальцев Гермионы.

Затем взяла подписанный Малфоем формуляр, передала его разъяренной подруге, что сверлила посетителя злым взглядом, и подтолкнула к ней поближе чернильницу. Малфой так активно барабанил по столешнице пальцами, что обдавал Гермиону струями воздуха.

– Думаю, ты уже доставила мне достаточно проблем, Грейнджер.

– Ты не знаешь, что такое проблемы, Малфой, я…

– Подпиши, Гермиона. Пусть он уходит отсюда.

Гермиона прищурилась и на секунду замерла, прежде чем схватить перо. Быстро нацарапав свою подпись, отшвырнула его обратно. Резко подняла документ и снова посмотрела этому мерзавцу в глаза.

– Каждый раз, когда я вижу тебя, Малфой, радуюсь, что мне больше не надо находиться с тобой рядом.

Он выглядел слишком невозмутимо. Не был спокоен, – это было понятно по всему его облику, – но больше не язвил. Только смотрел и смотрел на нее, пока Гермиона не успокоилась достаточно для того, чтобы решиться переступить с ноги на ногу. Когда она уже была готова использовать свое перо в качестве дротика, Малфой перевел взгляд на столешницу, сглотнул и снова поднял глаза. Забирая бумагу из ее ладони, провел по документу пальцами.

– Знаешь, что ты всегда прикусываешь щеку и потираешь плечо, когда врешь, Грейнджер? Каждый раз.

Джинни подождала, пока звук его шагов стихнет, а подруга приобретёт более-менее нормальный цвет лица.

– Всё прошло неплохо.

Гермиона покачала головой и рухнула в кресло.

– Боже.

– Ты позволила ему думать, что Крам твой жених. Пыталась заставить его ревновать.

– Я пыталась показать ему, что легко двигаюсь без него дальше.

– А это не так, – Джинни не дождалась ответа: – Сработало.

– Что?

– Он ревновал.

– Нет, – Гермиона снова покачала головой.

Джинни усмехнулась.

– Он выглядел так, словно готов был перепрыгнуть через стол, поставить на тебе метку, а потом уволочь в свою постель…

– Ты всегда выдумываешь такие дикие истории, честно…

– Гермиона, – Джинни подождала, пока подруга вынырнет из самоуничижения. – Он тебя хочет.

– Замолчи.

– Что ты будешь делать, если он что-то предпримет?

– Ты понятия не имеешь, о чем…

– А я говорю, трахни его.

– Джинни!

– А что? Правда! Трахни его. Ты в депрессии, выглядишь чертовски плохо, смотришь на него так, будто он вытаскивает твои кишки наружу, и это лучшее, что ты испытывала за всю свою…

– В этом нет никакого смы…

– Я думаю, ты влюблена в него, – Джинни посмотрела на подругу. Повисла долгая пауза.

– Ты с ума сошла.

– Гермиона, ты не можешь так просто отпустить это. Я знаю, что он сделал нечто действительно плохое, но…

– Я не люблю Драко Малфоя.

– Любишь.

– Я не в курсе, Джинни! А если ты влюблен, то должен об этом знать.

– Или как минимум должен хотеть признать это, – она внимательно посмотрела на Гермиону.

– Если бы я любила Драко Малфоя, это бы было сродни героиновой зависимости. Тебе хорошо, но это портит твое здоровье, разрушает жизнь, и ты обречен умереть молодым.

Джинни рассмеялась и потрясла головой.

– Ага. Если бы у тебя еще был выбор в этом вопросе, не сомневаюсь, что ты бы остановилась на чем-нибудь более безопасном. Например, на книге или…

– О, хватит! – Гермиона помолчала. – Любить Драко Малфоя. Да ты ненормальная.

Джинни ухмыльнулась.

День сто сорок восьмой; 00:07

Едва ли у нее было время сообразить, что случилось. Вот она открыла дверь, вот увидела Драко Малфоя. Гермиона действительно лишь успела заметить его лицо с упавшей на глаза челкой, когда он поднял голову и посмотрел на нее. А затем было только размытое пятно. Мазки белого, серого и синего, и ей потребовалось гораздо больше времени, чем было бы дОлжно, чтобы понять происходящее. Осознать, что крепкие теплые ладони обнимают ее щеки, а сухие губы прижимаются к ее рту.

В тот самый момент, когда мозг разобрался, что же все-таки творится, ее тело машинально откликнулось. В грудной клетке забились полчища пикси, кровь яростно устремилась по венам, а биение сердца затерялось где-то на фоне фейерверка в ее голове.

Гермиона удивленно охнула, и Малфой резко выдохнул через нос, врезаясь в нее всё сильнее по мере того, как целовал всё жарче. Это было так приятно. Так же хорошо, как она помнила, только лучше. Так, будто они могли раствориться в этом чувстве, и им бы не пришлось больше ни о чем думать, кроме как об этих ощущениях.

Из сумбурного и торопливого поцелуй стал медленным и последовательным – и чуть более отчаянным. Совершенным. Влажным, теплым и совершенным. Малфой сильнее обнял ее ладонями, словно удостоверяясь, что Гермиона не отстранится, его глаза были закрыты, а лицо сосредоточено.

Гермиона лишь на долю секунды приоткрыла рот. Но этого было достаточно, чтобы он заметил и сжал ее нижнюю губу своими губами. Она сомневалась, колеблясь на краю, и Малфой снова пошевелился, целуя, втягивая теперь уже ее верхнюю губу, затем скользнул ладонями назад и обхватил ее голову.

Она лишь чуть придвинулась к нему. Ответила легчайшим откликом на поцелуй, и он застонал. Словно она сделала что-то важное, приятное, или значительное. И это подтолкнуло – Гермиона вдруг поцеловала его в ответ. И целовала пылко, вцепившись в рубашку и жадно втягивая воздух, который так и не доходил до легких.

От ее реакции у него снесло крышу. И не осталось ничего спланированного, упорядоченного или технически последовательного. Он целовал ее так, словно прощался или приветствовал лучшим на свете способом. Так, что не соверши он больше подобного, Гермиона могла бы решить вообще никогда не целовать его снова. Так, словно это было последнее, что он мог испытать в своей жизни, и Малфой хотел уйти на пике ощущений.

Он был безрассудным, инстинктивным и абсолютно – боже! – невероятным.

Тяжело дыша, Малфой оторвался от нее, но Гермиона подалась вперед. И он поцеловал ее губы еще три, четыре, пять раз, прежде чем снова отстраниться. Прежде чем жажда воздуха стала слишком сильной, чтобы делать что-то еще, кроме как дышать.

Он отвел левую ладонь, касаясь кожи Гермионы подушечками пальцев, проводя ими по нежной щеке. Большим пальцем обвел ее губы, резко вдохнул, и Гермиона последовала его примеру, восполняя нехватку кислорода, и шевельнулась, чтобы дотронуться до него. Напомнить себе, каково это – ощущать его тело.

А затем Малфой отступил. По меньшей мере метра на два назад, спиной к двери. Ей стало холодно, она была сбита с толку, и всё было совсем не так, как ей бы сейчас хотелось.

– И как ты себя чувствуешь?

– Что? – Гермиона покачала головой, потому что хотела услышать от него ответы, а не вопросы.

– Как ты себя чувствуешь, Грейнджер?

Гермиона помолчала, снова качая головой.

– Малфой, что ты…

– Потому что женщина, которая собирается замуж, не должна так целовать другого мужчину. Разве это…

– Замуж? Я…

– Это всё, что я хотел сказать, Грейнджер, – он высокомерно хмыкнул, что совершенно не соответствовало его облику, и, повернувшись, зашагал к выходу.

Гермиона, как рыба, широко раскрыла рот, запнулась и наконец зашевелилась.

– Малфой! Малфой!

Он уже был на середине коридора, когда обернулся и посмотрел на нее с толикой ожидания, но с таким холодом во взгляде, что ей это жутко не понравилось. Гермионе пришло в голову, что сейчас она была самым запутавшимся человеком во вселенной.

– Мы… Я не… – она тряхнула головой. – Зачем ты приходил сюда?

Он оглянулся через плечо, словно время у него поджимало, а впереди еще была толпа женщин, которых надо было поцеловать. Сделал два быстрых вдоха и уперся глазами в пол с выражением страха и задумчивости на лице. Раздраженно хмыкнул, откинул волосы с лица, поднял голову и смотрел на Гермиону целых два удара ее сердца, после чего сделал шаг вперед. От этого его движения кровь ее рванула по венам.