В конечном счете, он выполнял задание, которое, как ему сказали, было для ее же пользы. И Гермиона была не тем человеком, кто поверил бы, что Малфой ничего не рассказал, движимый заботой о ее безопасности. Но она была тем, кто мог немного обдумать эту мысль, прежде чем окончательно отбросить.

И она действительно понимала. Гермиона очень хорошо умела ставить себя на место других людей, и будь это ее задание, не бралась решительно утверждать, что не поступила бы подобным образом. Даже после того, как он ей понравился, проведя столько времени с ним бок о бок, Гермиона бы не рассказала ему, каков настоящий план. В конце концов, у нее бы был приказ.

Хотя она всё равно полагала, что не переспала бы с ним, обманывая. И дело не в том, что ее желание или чувства значили бы меньше, просто в итоге Малфой мог бы посчитать себя использованным. Обманутым и использованным. А именно так Гермиона себя и ощущала. Но она сомневалась, потому что никогда не оказывалась в такой ситуации. И не могла знать наверняка, что бы сделала, а чего бы нет.

Она не имела понятия, что чувствовал Малфой. Он извинялся, и это единственное, в чем Гермиона была действительно уверена. Но как знать, вдруг ему было не важно, увидит ли он ее снова. Он провел с ней какое-то время, получил, что хотел, и на этом всё. Освободился для любого другого нового задания Ордена.

Секс не был тем, чем Гермиона могла просто заниматься. Она все еще лежала ночами в кровати и вспоминала о том, каково это – ощущать Малфоя.

Чувствовать себя использованной было тяжело. Особенно использованной им. Особенно тогда, когда она так многого хотела вместо того, чтобы просто стоять и пялиться на него через всю комнату, не имея ни малейшего представления, что делать, думать или какие эмоции испытывать.

Он разговаривал с кем-то, кого Гермиона не знала, и ей нравилось считать, что Малфой заметил ее, – такой вывод напрашивался из того, как он напрягся и продолжал смотреть в пространство между ними. Возможно, Гермиона всё это выдумала, но ей хотелось верить, что Малфой чувствовал себя в этот момент так же неловко и неуверенно, как и она.

Господи, как же тяжело было видеть его прямо здесь, совсем рядом, и не иметь возможности сделать хоть что-нибудь. Так сильно по нему скучать, чтобы столкнуться теперь и не суметь облегчить свою боль. Встретить и начать тосковать в сотни раз сильнее.

Стоило ли оно того? Именно это ей и предстояло понять. Имеет ли смысл никогда с ним снова не заговаривать или же можно смягчиться и посмотреть, что из этого выйдет. Стоило ли то, что он сделал, того, чтобы никогда больше не быть с ним рядом.

Ей нужно было подумать. Или, быть может, просто держаться от него подальше и ни в коем случае не вспоминать.

Он посмотрел на нее. Его собеседник развернулся и двинулся по направлению к коридору, и Малфой на нее взглянул. Или на стену над ее головой, или на дверь за спиной. Расстояние было слишком большим, чтобы сказать наверняка, но он смотрел в ее сторону, и Гермиона почувствовала, как сердце падает в желудок.

Стук, стук, стук.

Он сунул руки в карманы и ушел.

День сто сорок четвертый; 13:21

Финальная битва приближалась так быстро, что у Гермионы голова шла кругом. Последний крестраж был определен, и теперь его активно искали. Гарри и Рон отсутствовали гораздо чаще, нежели докучали ей, а бумажная работа, которой она занималась, была ничтожной.

Бумажная работа. Да. У нее оказалось самое скучное занятие в мире, правда. Орден отказался допускать ее к боевым операциям, потому что это было слишком чревато… И вот, Гермиона знала огромное количество заклинаний, обладала отличной реакцией и быстро соображала, но ее целью была какая-то ерунда, к тому же сообразительность здесь была не особо-то и нужна. Гермиона получила достаточно ранений и с лихвой попадала в неприятности, чтобы понять, что она не так уж и хороша в битвах, но всё равно заявила, что в финальном бою будет рядом с Гарри. И полагала, что они согласятся, лишь бы не связываться с ней, тем более прекрасно отдавая отчет в том, что и тысяча Малфоев не сможет ее удержать.

Она не видела Малфоя две недели. В последний раз, когда она с ним столкнулась, он через стол сверлил взглядом Гарри. Гермиона заглянула в стекло на двери, которая оказалась закрыта. На комнату были наложены заглушающие чары, так что понять, что же происходило внутри, не представлялось возможным. Она пыталась расспросить Гарри, но тот откровенничать не собирался.

Точнее сказать, это был последний раз до сегодняшнего дня. Единственный более-менее сносный день за всю неделю. Единственный день, когда она действительно не думала о нем каждую минуту. Хотя, хорошенько поразмыслив, Гермиона пришла к выводу, что и вчера, и завтра она была бы точно так же не готова к встрече с Малфоем.

Он дважды постучал в дверной косяк и просто смотрел на нее, когда Гермиона подняла голову. Всё внутри болезненно сжалось, и ей пришлось вернуться взглядом к своим бумагам, чтобы хоть немного взять себя в руки. Сердце билось в груди, как сумасшедшее, и можно было с легкостью посчитать его удары, отдающиеся в ушах.

Она занялась документами: поднимала их, просматривала, перебирала. Малфой не шевелился. И это заставляло Гермиону нервничать еще сильнее.

– Ты так и собираешься стоять там и пялиться? – она хотела знать, какого черта ему надо, чтобы он уже мог уйти отсюда.

Повисла пауза, а затем протяжный голос заполнил собой весь кабинет, и Гермиона замерла, едва услышав его.

– Обычно один человек приглашает другого человека войти, пока этот самый второй человек ждет приглашения. Таковы общие правила вежливости.

– Ты здесь по делу? – она пыталась звучать как можно более бесстрастно.

– Да, – ответ немного задел, хотя признавать это было неприятно.

– Тогда полагаю, Вам стоит присесть, мистер Малфой.

– Мне только нужны файлы по делу Монтегю, – он вошел, но она не слышала, чтобы он садился.

– Хорошо. Подпиши.

Она перевернула формуляр и подтолкнула бумажку к Малфою. Гермиона спиной чувствовала его взгляд всё то время, что она копалась в шкафу с папками.

– Значит, теперь ты встречаешься с Крамом, – его голос прозвучал так, словно он пожалел о сказанном едва только начал говорить.

Вообще-то, она не встречалась. Но газетёнки предпочитали думать именно так только потому, что она поужинала с ним пару дней назад. И Гермиона не собиралась рассказывать об этом Малфою. Пусть считает, что у нее кто-то есть. Пусть знает, что она не была все еще зациклена на нем.

– Не думаю, что это Ваше дело, мистер Малфой, – она продолжала держаться невозмутимо, перебирая пальцами ряды папок.

Он замолчал, раздался шорох его одежды, и затем Малфой пробормотал:

– Полагаю, так и есть.

В его голосе послышалось что-то, что Гермиона не смогла распознать, но она не стала оборачиваться и пытаться выяснять, что же именно. Она нашла нужные файлы, развернулась и протянула руку, чтобы он забрал папку.

Малфой этого не сделал. Гермиона моргнула, продолжая разглядывать столешницу, и помахала рукой. Ничего. Наконец, подняла голову и увидела, что его брови приподняты, а на лице промелькнуло раздражение. В ту же секунду, как она посмотрела Малфою в глаза, ее сердце дрогнуло.

Целых четыре секунды он сверлил ее взглядом, после чего подошел и взял документы. Гермиона же выхватила у него формуляр и уткнулась в страницу, проверяя.

– Мне было интересно, когда же ты соберешься посмотреть на меня.

– Желательно никогда, – с жаром откликнулась она.

– Продолжаешь злиться.

Гермиона удивленно вскинулась.

– А считаешь, не должна?

– Вообще-то нет. Думаю, ты умрешь все еще обиженной.

– Ну вот видишь.

– Я же не Поттер, в конце концов. Полагаю, меня простить труднее.

Она бросила на Малфоя язвительный взгляд и помахала копией формуляра, призывая обратить на бумагу внимание, но он это проигнорировал.

– Ты никогда не будешь Гарри. Более того, Гарри не врал мне месяцами, не загадывал ненормальные загадки и, честно говоря, никогда так не сделает.