© ООО «Издательство АСТ», 2018

Архиепископ Лука (Войно-Ясенецкий), причисленный Русской православной церковью к лику святых, был человеком необыкновенным.

Хирург с мировым именем, лауреат Сталинской премии, чей бронзовый бюст был прижизненно установлен в галерее выдающихся хирургов в Институте скорой помощи им. Н.В. Склифосовского в Москве, многие годы провел в тюрьмах и ссылках за исповедание веры. Долгие годы ему удавалось совмещать церковное служение с научной деятельностью и врачебной практикой. Такое случается нечасто. Вспомним, что митрополит Антоний (Блюм), когда выбрал духовную стезю, оставил врачебную деятельность. И большинство медиков, вступивших в клир, поступают так же.

Святитель отстаивал духовные и культурные ценности в эпоху, когда само слово «духовность» звучало как синоним «мракобесия». Своим жизненным примером он показывал, что молитва и аскетика сочетаются с активным социальным служением. В годы господства агрессивной идеологии он проповедовал терпимость. Но при этом хорошо понимал, что всякая терпимость имеет свои жестко очерченные границы.

Люди его времени были скупее на слова и художественные жесты, потому что и то и другое несло смерть. Они были проще, намного проще, даже чем шестидесятники. Но они были цельными – в горе и радости, в несении креста.

О свт. Луке написано немало монографий и статей, сняты фильмы. Однако интерес к его фигуре не ослабевает. Уникальные архивные материалы, ставшие только в последние годы доступные исследователям, позволяют более рельефно увидеть его образ, почувствовать особенность атмосферы ушедшей эпохи (1). Именно эти документы и легли в основу многих глав нашего издания. В то же время автор постарался не отходить от сложившейся иконографии. Не потому, что в жизни героя не было эпизодов, позволяющих выстраивать самые неожиданные предположения по самым неожиданным поводам, а потому, что точно написанный канонический образ отражает внутреннюю правду, сокровенного человека. И это гораздо ценнее. Хотя чисто житейские коллизии, о коих свидетельствуют новые документы, также вошли в повествование.

В нашей книге немало цитат, она – своеобразный коллаж, слепленный из разных документов, смонтированный из самых разноплановых источников. Здесь можно встретить и фрагменты записей самого Войно-Ясенецкого, и воспоминания близко знавших его людей, и мысли историков, биографов, публицистов.

В первой главе рассказывается о жизни Валентина Феликсовича Ясенецкого-Войно (до 1930 г. его фамилия писалась так) до революции, о его учебе, о медицинской деятельности, о вступлении в брак. Следующие главы посвящены 1920–1930-м годам: проживание в Ташкенте, принятие врачом сана священника, а потом и епископа. Тюрьмы и ссылки. Медицинская практика.

Затем говорится о первой половине 1940-х годов, служении в Красноярске и Тамбове. Профессор-архиерей помогает раненым в эвакогоспиталях, читает лекции, занимается научной работой. В повествовании о служении святителя на Тамбовской кафедре используются недавно рассекреченные документы, еще не введенные в научный оборот. Свт. Лука в этот момент является интеллектуальным центром Московской патриархии, генератором многих идей и начинаний.

Далее повествование продолжается описанием служения свт. Луки в Крыму (1946–1961). Рассказом о научной работе и о тех трудностях, с которыми врачу пришлось столкнуться. Говорится о колебаниях церковно-государственных отношений: от сравнительно ровных в первое послевоенное десятилетие до жестких во времена хрущевских гонений. Автор анализирует подход архипастыря к важным и сегодня вопросам. В частности, поднимаются темы «Лука и еврейский вопрос», «Церковь и секс», «Церковь и политика». Автор также разбирает антропологические взгляды свт. Луки в контексте современной философии и богословия, размышляет о его проповеднической деятельности.

Рассказ о жизни православного Крыма в 1940–1950-е годы дополнен рассказом о жизни других религиозных объединений полуострова в эти годы: иудеев, караимов, протестантов, старообрядцев. Рассказывается о попытках свт. Луки установить общение между верующими, найти приемлемые формы диалога.

В эпилоге говорится о значении образа святителя для современного человека, о проблеме почитания новомучеников.

Хочется сразу признаться: в работе существует определенная тенденция. Автор постарался вывести за скобки все сказочное, «чудесное», которое сопутствует рассказам о святом хирурге.

Сейчас мы видим, что «чудомания» становится для некоторых православных администраторов одним из способов оживления церковной жизни. «Вот чудеса крещенской воды, Благодатного огня, мощей святых – приходите и пользуйтесь», – как бы призывают они. Такой «утилитарный» подход часто не позволяет людям увидеть реальные лица новомучеников. Читая сомнительные с точки зрения подлинности рассказы о совершенных ими чудесах, они начинают видеть в них персонажей сказок братьев Гримм и Шарля Перро. А то и ждут от святых немедленной помощи, относятся к ним, по сути, как к языческим божествам.

Еще отец Александр Шмеман писал, что если бы в мире было столько видимых чудес, то просто непонятно, как все еще существуют неверующие. Евангелие отрицает чудо как «причину веры», как доказательство бытия Божьего. Христос остался прежде всего в образе нищего, гонимого, бездомного человека. И когда Он воскрес из мертвых, то ни ученики, ни женщины, пришедшие ко гробу, не узнавали Его иначе, как верой, каким-то внутренним, таинственным, а не нашим «объективным» знанием.

А вместе с тем Писание полно чудес: исцелений, видений и тому подобного. Как же согласовать эту несомненную «чудесность» христианской веры с отрицанием ею чуда как простого доказательства?

Отвечая на этот вопрос, Шмеман замечает, что сам мир, сама жизнь есть чудо, в которую никогда не устанет вникать, которой никогда не перестанет удивляться и восхищаться человек. Христос творил чудеса потому, что любил, жалел, сострадал.

«Чудеса без любви – обман и самообман, и их действительно нужно и можно отвергнуть. Но любовь есть чудо, и это чудо открывает нам чудесные возможности, не увидеть и не признать которые – значит ничего не увидеть и не понять на земле», – утверждает, может быть, несколько пафосно о. Александр (2).

Святость XX века – это прежде всего ежедневное мученичество. Но одновременно и свет воскресения, полнота жизни, ее цельность. Крестоношение неотделимо от пасхальной радости, от неба на земле.

Святитель Лука любил Бога и людей и литургисал не только во время богослужения, но и за операционным столом. Порой у архипастыря не было храма, где бы он мог молиться и служить. Но он служил людям именно в христианском контексте. Однажды, когда он хотел покаяться в том, что слишком много времени уделяет медицине, то услышал внутри себя как бы голос свыше: «В этом не кайся». Лука был скорее практиком, чем богословом. И известное его теологическое сочинение «Дух, душа и тело» имеет главным образом миссионерское значение. Он не стремился богословски осмыслить свой жизненный опыт. Но то, что Лука делал в силу сложившихся обстоятельств – служил людям, внутренне молился за них, не имея возможности совершить эту молитву публично, подолгу не спал, не ел, – сближает его с матерью Марией (Скобцовой), святой русской эмиграции. И позволяет говорить, что они дали нам некое новое восприятие границ Церкви, некое новое представление об аскезе и монашеском подвиге.

Мать Мария, спасая голодных русских эмигрантов и евреев в захваченном немцами Париже, размышляла о православной социальной работе. Она считала, что, служа людям, мы служим Богу. А раз так, то Церковь осуществляется не только в храме, но и в больнице, в местах лишения свободы, везде, где человек помогает другому человеку. Мать Мария (как заметила одна исследовательница) говорит о внехрамовой литургии, о помощи, которая дает людям возможность преодолеть социальную разобщенность, о действиях, претворяющих смерть в Церковь (3).