После долгих поисков мне удалось установить адрес программы и даже вступить с ILICH 2 в онлайн переписку, а потом и в вербальный контакт. Общение с программой произвело на меня неизгладимое впечатление. Несмотря на то, что фантом в основном выражался расплывчато и неконкретно, порой он выдавал потрясающе мысли. Его идеи очень пригодились мне в деле Дуркина-Таксо.

Я отправила ILICH 2 короткое сообщение:

Теперь следовало создать надлежащий антураж. Я заглянула в Мегасеть. Так, что у нас тут: апрель 1917 года, Россия, Санкт-Петербург (Петроград). Пожалуй, подойдёт. Из предыдущего опыта общения, я уяснила, что программу привлекают всякие революционные атрибуты: массовые митинги, вооруженные матросы, транспаранты, блиндированные автомобили – в начале XX века роски называли их броневиками. С митингом, пожалуй – перебор (ненавижу шумные сборища людей), а вот броневик – в самый раз. Эффект «Супервижн» не подвел: не прошло и трех секунд, как альпийский луг трансформировался в площадь перед Финляндским вокзалом (я воссоздала ее по старой фотографии). Долбаный броневик занял почти половину моего бокса. Делать нечего придётся терпеть. Спустя часов пять, когда я потеряла всякую надежду, раздался вызов видеома:

– Та-та, тара-та, та-та-та, та-та-та, – надрывался невидимый оркестр. Я впустила гостей. Сюрпризом для меня стало то, что Ильич пришел не один. Его сопровождал худой, выше среднего роста, чахоточного вида человек в военном френче, с усами и бородкой клинышком. На правом боку в деревянной кобуре у него болтался большой пистолет.

«Маузер», – навскидку определила я.

Ильич, как и при прошлой нашей встрече, был одет в поношенный серый костюм-тройку с галстуком. Внимание мое привлекла его обувь – альпийские сапоги на толстой, подбитой гвоздями подошве.

– Вихг'и вг'раждебные веют над нами? – вместо приветствия спросил Ильич, слегка картавя.

– Несомненно, господин Ульянов, – ответствовала я.

– Темные силы нас злобно гнетут?

– Да, сэр! Еще как гнетут, – я постаралась придать голосу как можно больше почтения.

– Держитесь товаг'ищ Антика! Миг'овой пг'екаг'иат поднимает голову. Конвектуализм – это последняя, летальная стадия импег'иализма. Только сейчас пг'ишло в голову. Как вам?

– Замечательно Владимир, очень актуально!

Ильич с одобрением окинул взглядом бокс, – уютненько у вас тут, просто аг'хиуютненько! Бг'оневичок тот самый! Так дег'жать. Мы вот с товаг'ищем Дзег'жинским шли мимо, дай думаю, заглянем на огонек. Обстановка очень сложная, сами понимаете, вг'аги не дг'емлют, так что ненадолго мы.

– Большое спасибо, что нашли для меня время, – я решила сразу приступить к делу. – У меня всего один вопрос: может ли быть революция при коммунизме?

Он на секунду задумался, а потом посмотрел на меня с хитрым прищуром:

– Г'еволюция, батенька вы моя, может быть всегда. Даже при коммунизме. По кг'айней степени пока существует госудаг'ство. Любое госудаг'ство есть угнетение.

– Я имею в виду конкретно у росков. Видите ли, там совершенно нет предпосылок для революционной ситуации. Как вы когда-то верно заметили, революция может случиться лишь тогда, когда «низы» не хотят и когда «верхи» не могут. А там все наоборот: те, кто попал в Стратурион, могут все, а те, кто ещё не попал – хотят… туда попасть.

– Стг'атуг'ион…? – удивленно протянул фантом. – Эка вы замахнулись. Там сейчас сплошное мелкобуг'жуазное болото. – В семнадцатом мы с г'еволюцией немного того…, ошиблись, – доверительно признался он. – Нельзя батенька постг'оить светлое будущее в отдельно взятой стг'ане. Только миг'овая г'еволюция. Это аг'хиважно!

– Ну а если без светлого будущего, просто революция? Неужели все так безнадежно? – вырвалось у меня.

– Во-пег'вых – нужна теог'ия, – запальчиво начал Ильич. – Без г'еволюционной теории не может быть и г'еволюционного движения. Во-втог'ых – идея должна овладеть массами. А в-тг'етьих – должна быть паг'тия. Кстати…! На днях товарищ Дзег'жинский нашел в Боливии замечательную паг'тию лазег'ных тг'ехлинеек. Если желаете – можем уступить по сходной цене.

Виртуальный Феликс согласно закивал головой.

– Нет, спасибо, – вежливо отказалась я. – Оружие это не по моей части.

– Однако, самое наиглавнейшее – должен быть вождь, – продолжил Ильич. – Г'еволюции без вождя не бывает.

«А ведь Ильич как всегда прав, – подумала я. – Теории…, массы…, главное – вождь».

Теперь у меня был план.

– Вы просто гениальны Владимир Ильич! – восхитилась я. – Просто не представляете, как вы мне помогли. Огромное вам революционное спасибо!

– Ну что вы, товаг'ищ Антика, – скромно ответил Ульянов. – Всегда к вашим услугам.

Проводив гостей, я сосредоточила усилия на разработке концепции. Первоначально казавшийся мне зыбким и утопичным, план начал приобретать реальные очертания. Мрак заглянул ко мне спустя два дня – все такой же бесцеремонный.

– Ты феноменальна Антика! Я прочитал файлы – просто шедевр – так легко и изящно. Знаешь, когда-нибудь я напишу о нашей работе книгу, мы вместе напишем… О нас узнает вес мир.

И этот туда же. Все-таки никогда не смогу понять людей. Примерно половина мерианцев возомнили себя великими писателями. Все, кому не лень, пишут и выкладывают в Мегасеть. Как будто их убогие мыслишки кому-то интересны кроме них самих. На создание шедевров у древних сочинителей уходили годы или даже десятилетия. Сейчас же за вполне умеренную плату доступны услуги лучших программ-киберписов, которые сочетают в себе функции персонального редактора, психотерапевта, нарколога, личного коуч-менеджера и литагента. С читателями все гораздо печальнее. Писатели не читают друг друга, причем, как они сами объясняют – из лучших побуждений. Прочитав гениальный роман какого-нибудь коллеги очень велик соблазн слямзить у него удачную идею. Потом, конечно, скандал, трибунал по авторским правам, где безжалостная тройка электронных судей-программ выносит вердикт: запрет лет на десять публиковать книги. Прочим просто недосуг читать. Десяток просмотров в Мегасети уже свидетельствует о гениальности автора. Недалеко тот день, когда на Земле останется последний читатель. Ему, безусловно, поставят памятник.

– И все же одного не понимаю, зачем Комитету понадобился Стратурион? – высказала я мысль, которая не давала мне покоя все это время.

– Это я их убедил, – не без гордости ответил Стив.

Я посмотрела на него даже с сожалением:

– Новейшие исследования в области психиатрии свидетельствуют, что шизофрения особенно часто развивается у мужчин в возрасте от сорока до пятидесяти лет, имеющих ученую степень. Мало того, почти доказано вирусное происхождение этого заболевания. Среди южноамериканских племен даже возникают эпидемии сумасшествия. Несчастным индейцам кажется, что в них вселился дух прогресса. Вы ведь недавно вернулись из Боливии?

– Уверяю тебя Антика, я совершенно здоров и чувствую себя великолепно как никогда, – если Стив и обиделся, то виду он не показал.

– Вот! Я же говорила. Это первая стадия! Потом будет бред и галлюцинации, а затем…

– Дело в том, что человечество зашло в тупик, – перебил меня Стив. – Именно так.

«Точно рехнулся», – решила я.

А Стив, как ни в чем не бывало, продолжил:

– Наши социоисторики проанализировали развитие мировой цивилизации за последние три тысячи лет, и пришли к весьма удручающему выводу – существование культуры в эволюционно совершенствующемся обществе в принципе невозможно. Только революции способны порождать новые идеи, поднимать социум на принципиально новый уровень. Так что, если время от времени не устраивать революцию, род людской просто вымрет. Можно сказать, что мы питаемся революциями, подобно тому, как хищник питается своими жертвами. Но революция в примитивном обществе практически ничего не дает, ее можно сравнить со взрывом тротиловой шашки. Тогда как революция в конвектуме – это вспышка сверхновой звезды – энергии хватит на несколько тысяч лет. Понимаешь, сейчас конвектум стал даже большим злом, чем гонка вооружений. У нас совершенно нет новых идей. Все накопленное в прошлом, уже исчерпано.