— Это в дополнение к тем семнадцати? — равнодушно уточнил Эдвин.

— Ага!

Норт молчал. Он все так же держал меня за руку, осторожно поглаживая пальцы, и молчал. Эдвин взглянул на него и прямо спросил:

— Чего ты опасаешься?

Дастел несколько секунд молчал, затем сдавленно ответил:

— На финал заявится король. Полагаю, вам, хорошо знакомым с его любовью к пафосным заявлениям, не нужно объяснять, что произойдет.

Я не то чтобы была хорошо знакома с любовью короля к пафосным заявлениям, но помня о его выходке в Некросе, тихо спросила:

— Ты думаешь, он станет повторять свое бредовое заявление?

— О том, что отдаст тебя победителю? Даже не сомневаюсь, — хрипло ответил Норт.

— А лояльности от Танаэша уже можно не ждать, — добавил Эдвин.

И вот тогда до меня дошло. Практически все и дошло… и я поняла очевидное — на Ташши тоже повлияла кровь Проклятой Калиан. О, Тьма! Трижды проклятая Тьма!

— И чего ты побледнела? — вдруг обратил на меня внимание Эдвин.

Побледнела? Наверное. Наверное, побледнела… А как тут не побледнеть? Да я была в ужасе! Ярослава и Ташши… я разрушила пару ведьмочки и принца. Пару, о которой все знали. Ярослава ведь официально была невестой Танаэша, он ей даже организацию мертвых игр доверил… как невесте. А я все разрушила! Я…

— Так, а ну прекрати! — Эдвин схватил за плечо, встряхнул так, что я вся дернулась. — Прекрати, я сказал!

Прекращать было сложно! На меня волнами накатывало осознание произошедшего, осознание всей ситуации, осознание всего того, о чем рассказал Гобби! И я вдруг отчаянно поняла — я стану как Проклятая Калиан, я буду разрушать все, к чему прикоснусь — пары, браки, семьи… А если учесть, что Ташши попал под влияние крови, то вполне есть шанс, разрушить и государства… О, Тьма! О, Тьма… И это еще даже кровь не проснулась, а что будет потом?! — Риа? — позвал Норт.

Я вырвалась из его объятий. Остановилась, не зная, что делать, как успокоиться. Отдаленно в сознании билась мысль, что сегодня бой, я знала, что нужно оставаться здесь, сейчас будет пережеребьевка, нужно быть с командой… я не могла! Мне отчаянно и до невозможности остановиться, нужно было побыть одной! Просто побыть одной… Иначе я кажется с ума сойду.

И я дернулась было уйти, но Эдвин преградил дорогу.

— Я… мне в уборную, — соврала, ощущая, как срывается дыхание.

Как срываюсь я!

И не позволяя ни остановит, ни задержать себя, торопливо отшатнулась от Эдвина, и практически бегом бросилась прочь из зала. Меня шатало, перед глазами все прыгало и взрывалось светящимися белыми точками, в голове шумело. Я едва ли разбирала дорогу, и когда в коридоре столкнулась с бабушкой, держащей корзинку с яблоками, даже не извинилась.

Бабушка и не требовала. Оказавшись неожиданно сильной, она сгребла меня в объятия и утащила в сторону уборной. Женской. Там отпустила, заперла двери и развернулась к дрожащей мне, став огромным плечистым гоблином.

— Ыгырх… — простонала я, узнав его.

— Умылась бы ты, ледя, лица на тебя нет, — с явной жалостью, посоветовал он.

Я подошла к раковине, оперлась на нее руками, и с отчаянием посмотрела в зеркало, чтобы понять то, что мне сегодня уже говорили — я изменилась. Не явно, не так, чтобы с уверенностью сказать, что из зеркала на меня смотрело чужое лицо, но и своим его назвать я могла едва ли. Изменился взгляд — глаза из зелено-болотного стали яркого темно-изумрудного оттенка. Настолько красивого, трудно было перестать смотреть на них. Но если бы дело было только в цвете. Я всматривалась и не могла понять, что сделало мой взгляд настолько притягательным? Естественные тени ли так легли, ресницы ли стали длиннее и гуще, или разрез глаз слегка изменился? Или все вместе? Все вместе?!

Зажмурилась на секунду, с трудом сдержав стон, снова распахнула ресницы. Вгляделась в лицо… Кожа — стала светлее, одного равномерного оттенка, и даже исчез маленький шрам на подбородке, оставшийся еще с тех пор, когда я первый раз убежав из дома, споткнулась в темноте и рухнула лицом на камни. Теперь шрама не было… Нос… он стал тоньше и изящнее, и не осталось даже намека на веснушки, которые его покрывали… Губы… полнее, очерченнее, и с легким коралловым оттенком… Лицо… Скулы выше, овал тоньше…

Внезапно поняла, что я сползаю на пол.

Точнее как поняла — Ыгрх любезно поддержал меня, схватив за шиворот и вздернув вверх. Он же и прорычал шепотом:

— Эй, там зовут тебя.

С недоумением посмотрев на него, внезапно услышала:

— …Риа, умертвие подери, мне выломать дверь?

— Нет, — ответила, осознавая, что была настолько оглушена случившимся, что даже не услышала, как меня зовут. — Со мной все в порядке, Норт, я закончу и выйду.

Вопрос только в том, с чем я закончу. Вновь посмотрела на себя в зеркало, и улыбнулась. Из-за того, что Ыгырх продолжал держать за шиворот, я выглядела как марионетка.

— Отпускать уже? — спросил Ыгрх. Я кивнула. Но едва гоблин перестал удерживать, медленно сползла на пол, села, обняв колени и уткнувшись лбом в колени, и попыталась взглянуть на ситуацию здраво и рассудительно. На ситуацию, которая грозила превратить в реальность мой самый жуткий из кошмаров. Сейчас, сидя на полу и отчаянно пытаясь взять себя в руки, внезапно отчетливо поняла — я всегда боялась мужского внимания. На грани ли интуиции, из-за приставаний отчима, или под влиянием памяти той крови, что влил в меня дядя Тадор — не знаю. Но страх был. Дикий, сковывающий, давящий, затрудняющий дыхание… Насколько же дикий ужас пришлось пережить Калиан, что он сохранился в памяти ее крови?!

От этой мысли по спине прошелся холодок, и замер где-то в груди. Внезапно поняла, что до этой секунды я переживала за ребят, за Ташши, за то, что разрушила его отношения с Ярославой, но не думала о себе. Я ни на мгновение не подумала о себе, но именно сейчас, соотнеся дикий ужас с памятью крови, я внезапно подумала о том, чем кровь Кошки грозит мне…

— Габриэль правду писал — бежать тебе надо, — наставительно произнес Ыгрх, присаживаясь на корточки передо мной.

В юбке это выглядело забавно.

А я вспоминала поведение парней во дворе, то как вел себя Гаэр-аш, когда, выходя из моей комнаты, бросил Гобби: «Объясни нашему сокровищу, что с кровью она доигралась. Основательно доигралась. Я теперь даже в Данниасе не уверен больше. Круг общения для нее я, Норт и Эдвин. Все. Нет, я объяснить не смогу, я на нее сейчас даже смотреть фактически не могу. Тяжело. Нужно успокоиться.»

И это Гаэр-аш, человек с железной волей давшей сбой лишь на момент пробуждения в нем силы и сущности темного лорда.

И ледяным ужасом в моей голове вдруг промелькнула четкая мысль: «А что будет, когда моя кровь проснется?»

— Бежать, — повторил Ыгырх. — У нас то ты внешне страхогоблина, на тебя никто и не позарится, а тут… тут беда будет, ледя, большая беда.

И вопрос в том, когда? Когда и… чего ждать?

Внезапно в двери постучали, а затем, без труда открыв защелку, заглянуло румяное лицо Любавы. Ведьмочка, смущенно улыбнувшись, неловко протиснулась, закрыла за собой двери и смущенно улыбаясь, сообщила:

— А меня Эдвин послал.

Перекинув косу наперед, поигралась с ее кончиком, снова посмотрела на меня и добавила:

— Вообще Ярослава с Баженой рвались к тебе, но их Норт не пустил, и вообще сказал, чтобы держались от тебя подальше. Злой аки черт был. А Эдвин меня поманил, да и как подошла, уж попросил зайти к тебе, узнать как ты. Ты как?

Я отчаянно хлопала ресницами.

Еще бы не хлопать — с появлением Любавы Ыгырх исчез! Был тут, сидел же передо мной, а сейчас исчез!

— А ты на полу чего? — поинтересовалась ведьмочка. — Устала, да? Слушай, а Эдвин он чего из еды-то уважает?

— Пироженку, — почему-то ответила я. — И обязательно с вишенкой, без вишенки не ест.

— Ооо, — протянула Любава.

Где Ыгырх?! — А замороженная подойдет? — с тревогой спросила ведьмочка.

Я серьезно кивнула и попросила: