— Наш граф Меррейский — суровый протестант, а потому мы должны так избавиться от вашего мужа, чтобы ваш брат на все посмотрел сквозь пальцы и не сказал ни слова против.

У Марии перехватило дыхание. Что имел в виду Мэйтленд? Возможно ли, чтобы глубоковерующий брат одобрил развод?

Ведь чтобы избавиться от Дарнлея, его надо убить…

Она задрожала. Ей нельзя смотреть на возлюбленного. А не он ли подговорил Мэйтленда и Джимми на все это? Ей уже стало ясно, что эти люди полны решимости убить Дарнлея. У каждого из них была на то причина. Для одних Дарнлей был предателем. Поддержав убийство Риччо, он позднее перебежал на другую сторону и разрушил планы бывших друзей. И за это он должен умереть. Но среди пришедших к ней сегодня был один человек, стоявший в стороне от заговора. Был один, который мог свести на нет ее совесть, любовь к справедливости, заменив все на всепоглощающую страсть. Он страстно мечтал избавить Шотландию от Дарнлея, ведь смерть Дарнлея даст ему корону.

Мария была рада, что Босуэл пришел не один. Нельзя, нельзя смотреть на него!

Она холодно произнесла:

— Я не сделаю ничего, что может запятнать мою честь и достоинство.

Мэйтленд снисходительно заулыбался и сказал:

— Мадам, разрешите, мы возьмем дело в свои руки, и Ваше Величество увидит, что все будет сделано так, как решит парламент.

— Помните, — с настойчивостью повторила она, — ничто не должно запятнать честь и достоинство королевы.

— Все будет так, как вы хотите.

После их ухода она прилегла, глубоко задумавшись над тем, что же стояло на самом деле за их словами.

* * *

Мальчика окрестили Джеймсом. В Стирлинге был устроен роскошный праздник. Замок был полон иностранцев, собравшихся со всего света.

А Дарнлей приехать отказался. Вообще его поведение вызывало ворох сплетен. Сам он нашептывал, что мальчонка все больше и больше начинает походить на итальянского музыканта. А на следующий день мог заявить, что это его ребенок…

Как же хочется избавиться наконец от Дарнлея, — размышляла Мария. — Неужели можно будет развестись?

Ко всему прочему оказалось, что она ждет от Босуэла ребенка. Она спрашивала себя, как же все теперь объяснить. Нужно что-то делать, причем очень быстро.

Она никому ничего не рассказывала. Надо все держать в секрете до той поры, пока не найдется какой-то выход. Казалось бы, она так страстно любит и должна быть счастлива. Но, увы, ее любовь несла ей только страдание.

Она постоянно повторяла про себя:

— Лучше было бы умереть, чем так любить…

Как же ей исповедоваться в том грехе, что она совершила? Разве можно найти утешение в религии, если ты не можешь исповедоваться? Как она может обещать исправиться, если ее возлюбленный поработил ее?

В сочельник она подписала документ, согласно которому помиловала Мортона, Рутвена, Линдсея и прочих мятежников и разрешила им вернуться в Шотландию. Она понимала, что подписала этим и смертный приговор Дарнлею.

Дарнлей понимал это так же хорошо, как и она. Осознав, что произошло, он, не теряя времени, покинул замок Стирлинг и отправился в Глазго — во владения отца. Только там он смог почувствовать себя в безопасности.

* * *

В этом году в январе стояли жестокие морозы.

Мария, один на один со своими раздумьями, в очередной раз повторяла себе:

— Я не могу этого сделать.

И каждый раз сама же отвечала:

— Но я должна.

Дарнлей под охраной солдат отца скрывался в его замке, страдая от оспы.

Когда Мария объявила Босуэлу о ребенке, он ничуть не обрадовался.

— Медлить нельзя, — сказал он. — Промедление опасно для нас обоих.

— Почему ты говоришь такие вещи? — спросила она, чувствуя себя на грани сумасшествия. — Что нам даст избавление от Дарнлея? Какая тебе от этого польза?! Ты же женат!

Он расхохотался:

— Я буду свободен, как только освободишься ты.

— А Джин?

— Мы родственники с ней, и это будет причиной для развода.

— Так мы оба разведемся и…

— Разведемся! Королевский развод отнимает кучу времени… Не забывай о ребенке. Он не должен родиться вне брака, и потому нельзя терять время.

Она закрыла глаза и попыталась освободиться от его почти магического влияния на нее. В голове пронеслась мысль: если бы можно было уйти в монастырь… оказаться от всего в стороне…

Но Босуэл обнял ее… грубовато заласкал… и эти ласки сразу напомнили ей все…

Он сказал:

— Его нужно вытащить из владений отца… Он там под охраной людей Ленокса. Его нужно привезти в Эдинбург.

— И кто привезет его сюда?

— Есть только один человек, кто может это сделать.

— Нет!.. — закричала она.

— Да, — сказал, улыбаясь, Босуэл. — Он пойдет за тобой. Ты можешь вытащить его оттуда. Он нужен нам здесь, в Эдинбурге.

— Он болен.

— Великолепная причина для того, чтобы присмотреть за ним.

— Я уже сказала ему, что между нами все кончено.

— Женщины… даже королевы… склонны менять свои решения.

Она с горячностью сказала:

— Говорил бы ты яснее.

— Поезжай к нему. Пообещай ему все, что угодно, но вытащи его из укрытия.

— Пообещать ему… все, что угодно?!

Босуэл расхохотался:

— Да, это трудновато, ведь он может потребовать выполнения обещаний…

Она отвернулась и сказала:

— Я не могу этого сделать.

Он схватил ее и заставил посмотреть ему в лицо.

— Ты сделаешь это, — сказал он. — Подумай, что это значит для нас…

Она не могла ему ни в чем отказать, и оба они знали об этом. Она закричала:

— Нет, я не могу! Да, я не хочу его больше видеть, но я не могу этого сделать!

Он не стал ее больше убеждать. Он расхохотался… стал осыпать ее ласками… доведя почти до исступления…

— Ты сделаешь это, — сказал он, — ради меня.

И она поняла, что так и будет.

Мария осталась одна, и жуткие муки охватили ее.

Она схватила перо, потому что рука сама тянулась доверить листу бумаги тот кошмар, что творился в ее сознании. И она написала о страсти… о слезах… и о первой близости, когда они были скорее животными, нежели людьми, о близости, что положила начало всепоглощающей любви.

* * *

Отправляясь в Глазго, Мария понимала, что ей предстоит сыграть ту роль, что ждут от нее. Ее собственные желания были порабощены. Ее возлюбленный владел ее разумом так же безгранично, как и ее телом. Единственно, что могло ей помочь сделать требуемое, была ее ненависть к Дарнлею.

Сразу по прибытии в замок ее проводили к Дарнлею. Ее и раньше мутило от него, а сейчас в особенности. На лице были следы болезни, а в комнате неприятно пахло. Он прикрыл, насколько возможно, лицо тканью.

Он обрадовался, увидев ее.

— Хорошо, что вы приехали навестить меня, — смиренно проговорил он.

— Мне многое нужно вам сказать… Я смотрю, вы очень больны.

— Я поправлюсь.

Смотреть на него было невыносимо. Она сказала:

— Почему вы так отвратительно себя ведете? Если бы вы… Что я такое сделала, чтобы вы так ко мне относились?

— Вы не хотите простить меня, вы отворачиваетесь от меня. Я очень хочу вернуть все, что было между нами. Я понимаю, что вел себя очень глупо, даже жестоко. Мадам, я очень молод, мне ведь нет еще и двадцати одного. Я моложе вас. Давайте попробуем еще раз. Ах, Мария, вы ведь любили меня! Вы забыли?

Она содрогнулась:

— Это было так давно. Я еще не знала вас тогда.

— Вы знали часть меня. Я был другим. И могу им вновь стать. Меня вела собственная глупость и глупость других. Я все время думаю о вас… как о королеве и моей жене. Однажды узнав вас, как же я смогу обойтись без вас?

— Я не могу поверить в то, что вы можете быть искренним. Не забывайте, я ведь знаю вас. Если я возьму вас обратно, снова начнутся эти глупые постыдные унизительные сцены. Я не могу забыть, что вы говорили мне… как вы унижали меня… не только, когда мы были одни, но и перед моими подданными.