Всей семьей долго рассматривали пушистого горностая. Вкусно покормила охотников в тот вечер Аграфена Михайловна.

Когда поужинали, отец, сощурив глаза, покручивая кончики усов, сказал:

— Охотник — это настойчивость, выносливость, терпение. Из тебя может получиться хороший охотник. Думаю, что гармошку ты себе заработал. К твоим четырнадцати я доложу свои сорок шесть.

К весне на одном из школьных концертов художественной самодеятельности Павлик широко разводил мехи поблескивающей черным лаком гармошки…

Павла вернул к действительности голос Алексея:

— Смотри-ка, сужается круг — все ближе к нам летает!

Действительно, вертолет, который уже с полчаса кружил над местом посадки корабля, все чаще появлялся над ними.

Однако надежды на то, что помощь придет с вертолета, не было: слишком высоки были сосны и ели, вплотную обступившие «Восход-2» и его обитателей.

Павел обошел вокруг корабля, прикоснулся рукой— металл обжигал, вобрав в себя стужу спящей тайги.

…А был другой металл — теплый даже горячий, с запахом смазки, неповторимым запахом живого металла— запахом завода…

В самом начале 1942 года 10-й «А» класс, в котором учился Паша Беляев, в полном составе прибыл на Синарский трубный завод.

Фронт требовал бойцов, и люди уходили на защиту Родины. Тыл тоже требовал все больше и больше рабочих рук. И в январе по указанию партийных органов Каменска-Уральского многих старшеклассников мобилизовали на предприятия города.

Где-то в архиве завода хранится его рабочая карточка под номером 2161. Крупными буквами выведена на ней его фамилия: «Беляев Павел Иванович». В графе «Время поступления на завод» записано: «Январь 1942 года». Место работы — новомеханический цех, специальность — токарь.

Недели две шло обучение токарному делу. Затем Павлу присвоили первый разряд — самый простой — и поставили к станку. Развальцовывал он гильзы, обтачивал снарядные донышки, отштампованные в кузнице ремонтно-механического цеха. Чтобы удобнее было работать, установил решетчатую деревянную подставку на аккуратно выложенных у станка кирпичах. Так он стал рядовым той трудной, напряженной жизни военных лет, неожиданно свалившейся на плечи не только взрослых, но и подростков. Работал, как все, даже немного лучше, норму перевыполнял, замечаний от мастера не имел, старался изо всех сил, хотя и нелегко это давалось. Деньги домой приносил небольшие, но вместо трехсот ученических граммов хлеба по карточке стал получать пятьсот — это было ощутимо.

О том, куда идти после школы, коль до армии не дорос, Павел не раздумывал. Синарский трубный завод по-прежнему нуждался в рабочих руках. Круглые сутки в ту пору пели свою песню станки, лязгали железные станы, со звоном проходили под крышей мостовые краны, скрипели транспортеры, росли горы колючей стружки. «Все для фронта, все для Победы!» — призывали лозунги в цехах, на улицах, на площадях.

В голове еще были ландыши, прощальный звонок, последний школьный вечер, а руки уже меняли и затачивали резцы, вращали рукоятки токарного станка, ставили в рядок расточенные снарядные гильзы — теплые, издающие мягкий, вяжущий запах. Работал по двенадцати часов в сутки. Уходил домой, отсыпался, помогал отцу и матери по хозяйству и снова приходил на завод.

Вскоре его перевели в цех по приему готовой продукции. На складе готовой продукции работала тогда четырнадцатилетняя девочка — Маруся Шонохова. Находился склад почти под открытым небом. Лишь доски отделяли большую площадку с ворохами труб от снежных завалов и сугробов, над головой слабое — из тех же досок — перекрытие. Мороз и ветер были полновластными хозяевами в цехе.

В обязанности Павла и крепко сбитой девочки входило многое. По копии накладной они проверяли, пересчитывая, трубы в связке, уточняли их диаметр, длину, марки стали, определяли место для них на стеллажах, чтобы потом быстро и безошибочно выдать потребителю. Каждая связка труб маркировалась, а весом она была в тридцать — сорок килограммов.

Нередко случалось, что Павел, помогая разгружать готовую продукцию, становился грузчиком. Он таскал трубы на стеллажи, укладывал их, удостоверялся в точности маркировки. Черные, замасленные трубы пахли смазкой, ватные брюки, телогрейка, поверх которой Павел надевал старое отцовское пальто, были настолько засалены, что трудно отличались по цвету от самих труб.

Донимал холод. В сильную стужу Павел оставался, как и многие, ночевать на заводе. Забьется в каморку у склада, рядом с теплой трубой центрального отопления, навалятся ребята друг на друга и так спят до утра. Часто спасала эта труба ребят-подростков, рабочих склада и в зимние дни, когда руки коченели и становились чужими.

— Я на минутку, Маруся, — говорил Павел, — сбегаю к трубе.

И убегал к трубе-спасительнице. Пять — семь минут грелся: то грудью прижимаясь к черной, маслянистой, но горячей поверхности, то руки тер об нее, то спину вдавливал в металл…

Но здесь, пожалуй, в этом лесу, у теплой трубы не обогреешься — надо идти на помощь Алексею, разжечь костер побольше…

Космонавты оказались правы в своих предположениях. Место приземления их засекли сразу, а вот добраться до корабля и эвакуировать его и людей оказалось не так-то просто. Лес не давал возможности посадить вертолет, даже с висячего трапа невозможно было спрыгнуть — очень высоко.

В Перми принимали срочные меры. К месту посадки направлялись лесорубы, чтобы подготовить площадку для вертолета. Ее нашли в мелколесье, в нескольких километрах от корабля.

На выручку шли группы поиска и эвакуации, прибывшие в Пермь.

Люди, ожидавшие возвращения корабля, волновались. Волновался и академик Королев. Было принято решение послать к месту посадки человека.

Выбор пал на Владимира Беляева, одного из многих, обслуживавших этот полет. Он перед стартом ракеты закрывал люк корабля. Потратив лишь полчаса на сборы, Владимир Беляев среди ночи выехал в Пермь.

Пилот Ми-1, вызвавшийся лететь в тайгу, сказал, что в двух километрах от «Восхода-2» лес не очень густой и не очень высокий — можно спрыгнуть с трапа.

Сначала в снег были сброшены лыжи, пила, топор, затем Беляев спустился по лестнице и метров с трех прыгнул, утонув в сугробах. Вертолетчик указал примерное направление. В руках у Владимира был компас.

Почти пять часов добирался посланец Королева до места приземления корабля. Он еле передвигался по глубокому, рыхлому снегу, когда на пути вставала непроходимая чаща, пускал в ход пилу и топор.

Встреча была неожиданной. Павел Беляев сидел верхом на корабле и выразительно высказывался в адрес тех, кто летал над ними на самолете. Владимир стянул его за ногу на землю, тот не поверил глазам своим, пощупал пришельца, узнал его и удивленно произнес:

— Ты что же, раньше нас здесь оказался?

Они обнялись, расцеловались. Леонов в это время грелся у костра. От корабля к нему уже была вытоптана тропка. Прибежал, обрадовался.

И Королев вскоре узнал, что все в порядке. Прибывшие лесорубы начали готовить площадку для вертолета. Вскоре появились врачи, люди из группы поиска. Космонавтам доставили пищу, теплую одежду, соорудили добротный шалаш из валежника.

И вот наконец экипаж доставлен в Пермь. До вертолетной площадки им пришлось несколько часов добираться на лыжах.

В Пермь, на встречу с экипажем «Восхода-2», сразу же, как только было получено сообщение о его приземлении, вылетела группа московских журналистов. Возглавил ее правдист Сергей Борзенко. На следующий день в «Правде» была напечатана его корреспонденция, которая называлась «Все, что задумано, — сделано!». В ней есть очень точные строки, хорошо передающие атмосферу первых часов, проведенных героическим экипажем на Земле после выполнения ответственного задания.

«Есть какое-то необъяснимое очарование в провожаниях и прощаниях, — писал тогда Сергей Борзенко, — но во сто крат радостнее и приятнее встречи, пусть даже после недолгих разлук. Это применимо и к космонавтам. Провожают их в далекие рейсы одни и те же люди, с одного и того же космодрома, а встречают незнакомые, сразу становящиеся близкими на всю жизнь.