План зарождается в голове в эту же самую минуту. Спереть телефон у Вильяма. Там все ответы.

Мои пальцы зависают над клавиатурой, и я понимаю, что дальше названия мне не продвинуться. Недолго думая, я стираю и название своего нового эссе на тему: «Маска, которую хочется сорвать. Кто же мы?»

Мама орёт на кухне, опять что-то разбила. Внутри меня что-то начинает щекотать рёбра. Я закрываю глаза и начинаю думать о том, что всё опять меняется. Моя мать становится нормальной, и, вроде как, так и должно быть. Но всё равно что-то не так. Мы с Евой и Вильде так и не продумали план, но, стоит ли над этим вообще думать? Может, нам не следует лезть во всё это? Да, я сама предложила Вильде отомстить. Сейчас меня почему-то начинают терзать сомнения, нужно ли это делать? Правильнее было бы Вильде самой поговорить с Вильямом и всё решить мирным путём. Да, как бы она не хотела отомстить, нажаловаться всем в округе, что её опозорили, это неправильно. Её посчитают униженной и оскорблённой. Некоторые скажут, что Вильде заслужила, ведь только развратные девушки фотографируются в обнажённом виде и шлют фото парням. Они не видят того, что вижу я. Фото топлес — как огромный жирный знак со словами: «Заметь меня! Я здесь! Юху!». У Вильде занижена самооценка, и своим поступком она и вовсе её уничтожила. Ей не нужна месть.

Ей нужна помощь.

Над этим стоит подумать.

Телефон вибрирует. Оповещение. В чате нашей бабской команды полным ходом идёт переписка на тему: «все парни — уроды». Девочки пытаются придумать план, я пока в это не вмешиваюсь и игнорирую вопросы от Вильде, вроде: «Нура, где ты? Сама же предложила отомстить, и не отвечаешь?»

— Мам? Что случилось? — я вспоминаю этот оглушающий звук разбитой посуды и выхожу из комнаты. Жалею, что не вышла раньше. Мне следовало выбежать из комнаты незамедлительно в тот самый момент, когда я услышала, как что-то разбилось. Мама сидит на полу и плачет, придерживая ладонь, откуда сочится кровь. Осколки от разбитой тарелки (а может, и не одной) валяются буквально везде. К матери так просто не подойдёшь. Я беру веник, осторожно убираю осколки в сторону, и подхожу к шкафчику в поисках аптечки. Бинты, спирт, что там ещё? Пластырь, да. Порывшись в огромном количестве таблеток от поноса (зачем столько?), я нахожу то, что нужно, и падаю на колени перед мамой.

— Рану нужно промыть, — говорю я, прежде чем она успевает возразить. — Вставай.

Мои руки трусятся, я тщетно пытаюсь унять дрожь во всём теле. То, что я сейчас вижу, буквально уничтожило пару тысяч нервных клеток. Нужно будет выпить на ночь успокоительное. Я пытаюсь поднять маму, но она продолжает неподвижно сидеть, как статуя, и плакать, зажав кровоточащую ладонь другой рукой. Её лоб продолжает биться об колени. Она винит себя. Я наливаю стакан воды и сажусь рядом с мамой. Осторожным движением, я кладу руку ей на плечо и ласково приговариваю:

— Мам, всё хорошо.

— Он больше не вернётся к нам, — тихо говорит мама.

— Сейчас это неважно. Я должна промыть твою рану. Дай сюда руку.

Нехотя, отвернувшись, она всё же даёт руку, и я выливаю стакан воды прямо на неглубокий порез, наблюдая за тем, как алая вода стекает на паркет. Пластырь здесь не понадобится. Рану следует просто напросто забинтовать как следует. Но для начала нужно залить её спиртом. Осторожно я выливаю немного спирта прямо туда, и мама начинает шипеть, закусив губу. Наконец-то она повернула ко мне своё лицо. Я виновато морщусь, продолжая лить спирт на рану. После этого ловким движением руки я перематываю руку бинтом, завязывая остатки в симпатичный бантик.

Мама кладёт голову мне на плечо и повторяет:

— Он больше не вернётся.

— Ты пробовала ему звонить?

— Сотню раз. Тысячу. Он не берёт. Он занят.

У мамы заниженная самооценка. Я вспоминаю Вильде, которая шлёт обнажёнку Вильяму, чтобы тот её заметил (в жизни не поверю, что её почту взломали, и ставлю сто тысяч крон на то, что она сама кинула свои фото парню). Смотрю на маму, которая каждый день звонит отцу, в надежде, что тот наконец-то ответит, и всё станет как прежде.

Чувствуете иронию? Они пишут и звонят тем, кому не нужны. И это занижает их самооценку. Разрушает их нервы. Забивает голову дурными мыслями. Мешает жить нормально.

— Мам, ты не пробовала… найти другого? — осторожно спрашиваю я.

— Нет. Я надеюсь, что он вернётся.

Позже я возвращаюсь в комнату и понимаю, что из-за случившегося на кухне мои мысли перемешались. Я окончательно запуталась во всём этом.

Нура — заядлая защитница женских писек.

Смешно.

Эти самые «письки» вообще хотят, чтобы их защищали? Или они могут защитить себя сами? Если захотят, конечно.

Телефон снова вибрирует, и я нажимаю на кнопку блокировки.

Вильям Магнуссон отписался от ваших обновлений.

Следующее оповещение, буквально через секунду.

Вильям Магнуссон хочет добавить Вас в друзья.

Что такого случится, если я всё-таки приму? Пальцы нажимают на «добавить», и я в ужасе оглядываюсь по сторонам. Ничего сверхъестественного не произошло. Может, мне не стоило добавл…

Вибрация. Новое сообщение от Вильяма.

Да, определённо, мне не стоило добавлять его.

Вильям:

Удивлён, что ты приняла меня в друзья.

Я сама удивлена не меньше твоего. Но мне не стоит выражать своё удивление, или шутить. Сарказм — отличный выбор.

Нура:

Ты, вообще, кто?

Вильям:

Ранила

Нура:

Вильгельм?

Вильям:

Убила.

Если серьёзно, нам нужно поговорить.

Через минуту игнора с моей стороны, приходит следующее:

Вильям:

Чтобы Вильде об этом не узнала.

Я продолжаю игнорировать, а мысли в хаотичном порядке танцуют вальс в моей голове.

Вильям:

Сегодня.

Нет. Я сегодня не могу. Почему? Нужно придумать, почему. Это плохая идея.

Вильям:

Сейчас.

Нура:

ЧТО?

Вильям:

А я думал, ты меня игноришь.

Нура:

Так и было.

Вильям:

Я возле твоего дома.

Нура:

Тебе следует поговорить с Вильде.

Не со мной.

Вильям:

Выходи.

Чёрт возьми. Он вообще читает то, что я пишу? Я не выйду. Я не выйду.

Нура:

Я не выйду.

Вильям:

Тебе придётся.

Нура:

???

Вильям:

Ты же хочешь знать правду.

На этом моменте мой телефон выключается. Низкий заряд батареи. Как не вовремя. Я тянусь к зарядному устройству, и мои клетчатые штаны почти сползают с задницы. Футболка не достаточно длинная, чтобы прикрыть пикантные подробности моего тела.

Стук в окно, от которого я вскрикиваю, а моё сердце уходит в пятки. Всё-таки с горем пополам засунув зарядное устройство в телефон и подключив к розетке, я одёргиваю штору и встречаюсь взглядом с Вильямом Магнуссоном.

— У тебя всё хорошо? — обеспокоенно спрашивает мама через дверь моей комнаты, видимо, услышав крик.

— Да, просто телефон уронила. Себе на ногу, — недолго думая, добавляю я. Всё это время я смотрю Вильяму прямо в глаза. Он внимательно изучает моё лицо, и то, как я закатываю глаза, отвечая матери. У него уставший вид. Глаза заспанные. Волосы взъерошены. Наконец я открываю окно и грозно вываливаю ему порцию словесного поноса, которую сочинила, пока тянулась к розетке.

— Я не хочу знать о ваших с Вильде проблемах. Просто поговори с ней, а меня в это не впутывайте. Я правда не хочу…

— У меня кое-что произошло, — эгоистично перебивает Вильям.

Странный всё-таки молодой человек. Столько девушек, побывавших у него в постели. Мать, отец, в конце концов. А как же голубок-Шистад, с которым они ходят чуть ли не под ручку?

Но он приходит за помощью ко мне?

Почему-то мне не хочется шутить по этому поводу. Почему? Заглянув Вильяму прямо в глаза, я понимаю, что сейчас не время швырять в него различные подколы или упрёки. Сарказм здесь тоже лишний.

Через какое-то время наша немая битва взглядов заканчивается, Вильям отводит глаза, роняет голову на оконную раму, и тихо говорит: