Просто простите.
========== Попала в надёжные руки ==========
The Script — Flares
Вильям помогает мне умыться и возвращает моё обмякшее тело в кровать. Снимает с меня вещи. Надевает майку поверх лифчика. Стеснение отходит на последний план, сейчас мне плевать, будь я хоть голая. Вильям тем временем накрывает меня одеялом, а сам возвращается в ванную. Какое-то время я слышу, как он ругается, пытаясь починить мой телефон. Я думаю о том, что моя мать сейчас дома сходит с ума так же, как и я. Только вот моей маме сейчас в разы хуже, чем мне. Она потеряла мужа, с которым прожила восемнадцать лет, и понятия не имеет, что сейчас чувствует её дочь. Где она, с кем, что делает, и как переживает смерть отца. Она не знает, а я даже не помню наизусть её номер. Я не смогу позвонить ей снова. Мой телефон разбит вдребезги.
Вильям возвращается из ванной и приносит мне осколки от экрана вместе с остатками телефона. Я так сильно швырнула его и тем самым разбила о кафель, даже не подумав о последствиях. Магнуссон садится рядом со мной, берёт в руки свой телефон и начинает с кем-то очень долго переписываться. Через час в дверь начинают стучать. Ещё через полминуты я вижу перед собой испуганное и заплаканное лицо своей лучшей подруги.
— Нура, — Вильям садится рядом с Евой и начинает гладить меня по лицу, — я оставлю вас наедине. Но я скоро вернусь, хорошо? Ты знаешь, мне нужно кое-что сделать.
Его ладонь продолжает гладить мою щеку, а Ева ошарашенно наблюдает за происходящим.
— Да, — выдавливаю я охрипшим голосом.
— Ева поможет тебе, только попроси, поняла? — настаивает парень, с заботой накрыв мою руку своей.
— Да, — повторяю я, лишь бы от меня отцепились.
Он собирает все необходимое, кошелёк, паспорт, визу, другие необходимые документы, подтверждающие личность (мало ли), и через пару секунд Вильяма и след простыл. Меня вдруг охватывает паника, я подрываюсь с кровати с мыслью о том, вдруг Магнуссон не вернётся так же, как и мой отец?
— Эй, послушай, — Ева хватает меня за руки и делает так, чтобы я всё своё внимание уделила именно ей. — Сейчас я тебя слегка подкрашу, уберу синяки под глазами, одену тебя, и мы сходим в одно потрясающее место. Хорошо?
— Хорошо, — отвечаю я на автомате, хотя ни хера не хорошо. Что же здесь хорошего? После осознания того, что мой отец погиб (а до меня дошло далеко не сразу), мне уже ничего не хочется. Моя мечта разбилась вдребезги, когда я услышала ужасные новости по телефону. Этот город всегда будет ассоциироваться с самым ужасным событием в моей жизни. Город, который я в детстве рисовала в альбомах. Город, который был для меня недосягаем. И вот теперь я здесь, и я очень несчастна. Получается, не в достопримечательностях счастье.
И я бросила трубку тогда. Смела винить отца в том, что он променял семью на другую женщину. Я ведь даже и половины всего не знаю. Понятия не имею, почему он решил так поступить. Может, была причина? Наверняка. Я точно знаю. У мамы уже год едет крыша, она выряжается как поп-звезда, включает караоке ночью, и делает всё это будто специально, чтобы вывести из себя живущих с ней под одной крышей людей. Может, отцу надоело. Может, она ему изменила. Если в последнем я права, значит моей матери сейчас очень плохо. Чувство вины сжирает человека изнутри похлеще червей в гробу. День-два — и человека не стало.
— Мне нужно домой, Ева.
— Самолёт в пять вечера. В одиннадцать ночи мы будем дома. Моя мама уже забронировала билет на троих.
На четверых. Как же Вильям?
— Она звонила моей маме? — в надежде спрашиваю я.
— Да, — спокойно отвечает Ева. — С ней всё хорошо. Она очень тебя ждёт. Сейчас вы нужны друг другу. Твоя мама сильно винит себя, я не знаю, что такого ужасного она могла сделать…
— Она сказала моему отцу, куда я улетела, и он решил последовать за мной, — объясняю я.
— Нет, — мотает головой Ева. — Здесь что-то другое.
Моя подруга о чём-то думает, пытается переварить, додуматься до чего-то. Тем временем она молча начинает вытирать моё лицо. Лучшая подруга не зря носит такое гордое и честно заслуженное название — Ева знает, что я бы ни за что в жизни не забыла огуречный лосьон и ватные диски дома. Она знает, что на ночь и утром после сна я обязательно протираю лицо, сохраняя кожу в тонусе. Поэтому сейчас она помогает мне привести себя в порядок.
— Глаза опухшие, — ласково говорит Ева, — нам нужно заскочить в один салон здесь неподалёку…
— Ева, не нужно, — отмахиваюсь я. — Мне всё это сейчас не нужно.
У моей подруги опускаются руки.
— Я пытаюсь поддержать тебя, как могу. Мне тоже хреново, понимаешь? Хреново от того, что моя лучшая подруга сейчас готова спрыгнуть с крыши головой вниз. Я пытаюсь помочь.
Моё тело резко швыряет вперёд, и я быстрым движением обнимаю Еву. Кладу голову ей на плечо. Чувствую, как слёзы начинают капать на белую блузку моей подруги. Мне это нужно. Так этого не хватало. Трясущимися руками я пытаюсь стереть эти мокрые дорожки на щеках, но Ева успевает схватить меня за обе кисти. Намекает, что сейчас нужно поплакать, и стыдиться слёз — последнее дело.
За полчаса Ева помогла собрать меня в кучу и подвела к зеркалу. То, что я увидела в отражении, ввело меня в шок. Чужие глаза устало смотрят из зеркальной поверхности. Волосы взъерошены, и, кажется, уже начинают превращаться в некое подобие соломы. Помятая майка почему-то стала очень большой на меня, мешком обвисая вокруг талии. Может, я похудела? Может, я умерла, и тело уже начинает превращаться в ходячий труп?
— Это — ничего. Мы всё исправим.
Ева тщательно намазывает тональный крем прямо мне под глаза. Нежным движением пальцев она растирает его по лицу, и по взгляду я вижу, что моя подруга боится лишний раз прикоснуться ко мне, словно я хрустальная кукла и могу разбиться. Внутри уже разбита. Осталось разлететься на осколки, как чёртов телефон. Как зеркало в ванной у Вильяма.
Интересно, как он? Встретился с отцом? Надеюсь, у него всё хорошо. Искренне хочу услышать от него историю с хорошим финалом.
— Готова? — спрашивает Ева в предвкушении, после сорока минут пытки. Она тщательно вытирает остатки косметики со своих пальцев, взглядом указывая на дверь.
— Нет, не готова, — мрачно говорю я.
— Тебе не стоит сидеть в четырёх стенах, — советует подруга, закидывая свою косметику в сумочку. — Я знаю отличное место…
— Хорошо, — сдаюсь я. — Давай просто уйдём отсюда.
Может, Вильям и Ева правы? Действительно, не стоит валяться в кровати, ненавидя себя за то, что я бросила трубку во время разговора с отцом. Не нужно думать о том, что, если бы я не согласилась улететь с Вильямом… хотя, папа всё равно бы пришёл в наш дом. Мать думает, что мы с Евой в другом городе. В любом случае отец бы полетел за мной. Может, ему суждено было разбиться? Или это был несчастный случай?
— Хватит думать об этом, — Ева обнимает меня за плечо и направляет моё тело в сторону двери. Я молча киваю и пытаюсь не думать. Правда, пытаюсь. В голове вертятся те самые слова, которые я так хочу сказать своему отцу, но этого уже никогда не случится.
За три часа ходьбы по Лондону на своих несчастных и худых как две спички ногах, мы побывали на Тауэрском мосту, я увидела Биг-Бен, мы даже заглянули в Музей естествознания.
— Красиво, правда? — восхищается Ева, зыркая на меня сбоку. Три грёбаных часа беспрерывной ходьбы… Мы стоим напротив одного из крупнейших колёс обозрения в Европе. Лондонский глаз — о нём я читала в учебнике по географии. Это ещё одна причина, по которой мыслями я постоянно находилась здесь, мечтала побывать в этом городе. На улице ещё светло, маленькая стрелка на наручных часах Евы едва доползает до трёх. Вечером Лондонский глаз начинает сиять всеми цветами радуги. Он такой огромный! Интересно, сверху действительно Лондон будет как на ладони, или автор учебника слегка преувеличил?
— Да, — выдыхаю я. Про себя отмечаю, что меня отпустило. Совсем чуть-чуть. Стало легче дышать.
