— Чтоб вы сдохли! — ору я, замечая, что парочка прохожих с ужасом оглядывается мне в след. — Чего смотрите? Вас я тоже ненавижу! Пошли на хуй!

Ноги несут меня на поляну около школы. Через десять минут упрямо сдерживаемой истерики по пути, я добираюсь до слегка пожелтевшей травы, и падаю лицом прямо себе на сумку, которая ещё секунду назад резким швырком летела вниз. Кажется, я лежу здесь уже достаточно давно. Люди проходят мимо, но не замечают меня. Не замечают человека, который сейчас готов буквально сброситься с обрыва. Человека, который вдруг стал безразличен ко всему. Я слышу, как где-то вдалеке кто-то смеётся. Кто-то слушает музыку. Кто-то разговаривает. Они просто живут, ни о чём не думая. А я вот, кажется, уже мертва. Ничего не чувствовать - это очень странно. И очень страшно. Вдруг я такой и останусь?

Понятия не имею, что я буду делать дальше. Как мне поступить? Отца уже не вернуть, что бы я ему не сказала тогда по телефону, этого не изменить. Куча пропущенных звонков от папы тоже ничего не изменит. Слова — это сила. Но какой в этом смысл, когда отец уехал от своей дочери, променяв семью на другую? Я очень его любила, но сейчас ничего не чувствую к этому мужчине. Даже как-то странно. А мать… лгунья. Со слезами на глазах она клялась, что очень хочет вернуть отца. И что она делает? Правильно, ебёт испанца. Интересно, и как же это поможет вернуть папу в семью?

Может, поэтому он и бросил маму. Может, она ему изменила. Она ведь явно чего-то недоговаривает. Кажется, я многого не знаю.

А Вильям…

Пошёл на хуй, Вильям. Ты столько дерьма наделал в жизни, но тебя, уверена, прощают. Ты избил своего лучшего друга ради какой-то шлюхи. И тебя простят за это.

Боже, я защищаю Шистада? Поверить не могу.

Кто-то подходит ко мне сзади и садится рядом. Закуривает сигарету. Я слышу, как этот «инкогнито» вдыхает дым и выдыхает его со словами:

— Нура, смотрю, у тебя тоже проблемы, да?

С интересом я разворачиваюсь к этому человеку.

— Исак, что ты здесь делаешь?

— Неважно. Почему ты лежишь здесь?

— Неважно, — отмахиваюсь я. — Почему «тоже»? Что случилось?

— Какая разница, если слова ничего не решают, — грустно вздыхает парень. — Я сотню раз пытался доказать, что не я подпалил урну в туалете. Но директор уверен, что, раз от меня воняло травкой в тот день, значит, я как-то к этому причастен. Какой смысл вообще открывать свой рот, если тебя тут же заткнут своим «я уверен в том, что это ты!».

— А доказательства? — возмущаюсь я. — Это ведь не ты. В тот день, когда нас всех выгнали на улицу… ты был с нами. Ты не мог подпалить урну, ведь в этот момент ты был в классе. Я — твой свидетель.

— Нура, забей. Наш директор полный еблан. Когда Криса выпишут из больницы, думаю, он сам всё расскажет. Кому и что продал. Или нет, - парень пожимает плечами.

— Но ты ведь тоже попадёшь, — говорю я.

— Я уже попал, Нура. Ладно, это неважно. Отделаюсь парой предупреждений. Раньше то я ни разу не попадался. Это первый раз. Максимум меня отстранят на какое-то время. Думаю, исключение — это слишком. Всё будет хорошо.

— Надеюсь, — искренне говорю я, присаживаясь рядом с Исаком на траву.

— А с тобой что случилось? — парень выбрасывает окурок сигареты куда-то влево.

— Я облажалась, теперь не знаю, что делать. У меня такое ощущение, будто весь грёбаный мир против меня. Все люди меня ненавидят, и я начинаю ненавидеть их в ответ, за их эгоизм, необдуманные поступки, которые вредят мне. За их слова. За отсутствие извинений.

— Нура, нельзя быть такой требовательной. Если кого-то обидела — извинись. Вот увидишь, мир станет лучше. А те люди, которые намеренно вредят тебе… поверь, жизнь их проучит.

Может, этот парень прав? Ведь существует же в этой жизни определённый баланс, в конце концов. Ничто не остаётся безнаказанным. Добро поощряют, а зло возвращается бумерангом.

— Мой отец бросил меня и уехал в другой город со своей новой пассией, — грустно говорю я, положив голову Исаку на плечо.

— Странная штука — жизнь. Я ведь никогда не понимал тебя, Нура. Ты ходишь вся такая каменная, что ли. С твоей внешностью нужно быть посмелее, ведь ты красивая. Но, нет, ты позволяешь Еве затмевать тебя во всех планах. Ты постоянно молчишь. Не защищаешься от общества. Когда тебя оскорбляют, за тебя заступается подруга. Ты должна сама отстаивать свою честь и достоинство. Но вот мы сидим здесь на поляне, и жалуемся друг другу на свою жизнь. Говорю же, странно всё это.

— Проблемы сближают людей, — улыбаюсь я. — Исак, ты мне никогда не нравился. Вернее, нет. Не так. Ты настолько незаметен среди толпы, что даже знакомые люди могут забыть о тебе. И, честно признаться, я не замечала тебя до тех пор, пока не увидела, как ты сидишь прямо на парте. В тот день я узнала, что Сара беременна от Вильяма.

— Что? Нет, она не беременна, Нура. Сегодня я узнал от Юнаса, а Юнас узнал от какой-то старшеклассницы, а старшеклассница от своей… в общем, Сара не беременна. И уж тем более от Вильяма.

— Я знаю, что она пыталась купить у Вильяма кое-что.

— Есть такой грешок. Многие покупают дурь у Пенетраторов. Нура, это ерунда. Все наши проблемы — временное явление. Можно сказать, без проблем наша жизнь была бы скучной.

— Ты прав, — я достаю свой телефон и смотрю пропущенные. Семь от папы, один от мамы. Исак мельком смотрит в экран телефона и говорит:

— Хорошо, когда есть семья. Какая бы она ни была. Цени это. Поговори с ними. Поверь, сразу станет легче. Никогда не держи всё в себе.

Не держать всё в себе. Я это запомню.

— Спасибо, Исак.

Мне становится легче. Теперь я знаю, что делать.

========== Впусти переночевать ==========

— Есть будешь? — спрашивает мать, когда видит, как я захожу в гостиную. Она читает Фаренгейта. Конечно, она ещё не успела дочитать. Была занята чем-то более приятным. Хоть мне и непонятно, что может быть приятнее чтения книги.

— Нет, — отрезаю я.

— Нура, — зовёт мать, наблюдая за тем, как стремительно ноги несут меня в свою комнату. — Ты же пойдёшь ночевать к Еве?

— Нет, — повторяю я, закрывая дверь за собой. Мать встаёт с дивана, я понимаю это по скрипу старых пружин под мягким покрытием. Она подходит к моей двери и спрашивает, не открывая.

— Но мы же договаривались.

— Ева уехала со своей мамой на выходные, — говорю я, складывая свои вещи. Только вот куда уйти — не знаю. С матерью под одной крышей оставаться не хочется. А кто захочет жить с человеком, который наглым образом врёт прямо в лицо?

— Очень жаль. Может, я позвоню её маме и скажу, что ты приедешь к ним? Ты же хочешь поехать? — настаивает мать.

Боже. Неужели так сложно дождаться ночи и тихо провести испанца прямо в свою комнату, чтобы я этого не услышала? Я же в свою очередь могу сделать вид, что сплю. К чему весь этот спектакль?

Ах, да. Вечно забываю, что наша жизнь — сплошная бутафория. Она и есть спектакль.

Может, в таком случае мне следует подыграть матери?

— Я хочу поехать. Сама позвоню Еве. Она встретит меня в аэропорту.

— Хорошо, — голос мамы заметно веселеет.

Больше мы не разговариваем. Исак советовал извиниться перед теми, кого я обидела. Перед Вильямом. Ещё раз. Попробовать стоит.

Усаживаясь на кровать поудобнее, я подпираю спину подушкой и кладу себе на колени ноутбук. Захожу в социальную сеть. Магнуссон как раз в онлайне. Очень удачно. Недолго думая, я решаю написать то, что крутится на языке. Нет, не ту идеально отдроченную речь, которую я сочиняла, пока шла к нему домой. Она всё равно выветрилась в тот момент, когда я увидела Вильде, выходящую из его дома с этой самодовольной ухмылочкой, которую мне так отчаянно хотелось стереть с её лица. Я не в чёрном списке Вильяма. Это уже радует.

Нура:

Я хочу всё исправить. Ты дашь мне ещё один шанс?

Я ведь дала тебе возможность объясниться насчёт

происходящего тогда. Согласилась сесть к тебе в машину.

А ты закрываешь дверь перед моим носом.