– Много разговариваешь, женщина, – был ответ. – О каком мытье речь? Я устал, хочу поскорее получить то, что мне причитается, и спать. Завтра у меня много работы. Так что побыстрее ложись в постель и раздвинь для меня ноги.
Вала была потрясена тем, что услышала. Но спасения было ждать неоткуда. Она легла в постель и робко посмотрела на мужа.
– Что лежишь? – резко сказал он. – Ноги раздвинь, да пошире. Мне недосуг с тобой долго возиться.
Он навалился на нее своим хилым, потным и вонючим телом, грубо развел коленом ноги и ворвался в ее недра как дикий завоеватель. Она вскрикнула от боли и сжалась под ним. Но он не обратил на ее реакцию ни малейшего внимания, быстро сделал свое дело, удовлетворенно хмыкнул, увидев кровь на ее бедрах, отвернулся и сразу же уснул. А Вала лежала, потрясенная совершившимся над ней насилием, и слезы лились из глаз нескончаемым потоком. «Ах, отец, отец, – думала она, – какому же мерзавцу ты меня отдал в вечное пользование. И как выдержать эту жизнь?»
Утром, усталая и невыспавшаяся, она была грубо разбужена на рассвете, чтобы отправиться заниматься хозяйственными делами.
– Не отдыхать сюда приехала, леди, – на ходу проворчал муж, – работать надо. И служанки твои пусть работают наравне со всеми. Напрасно кормить я никого не намерен.
Спустившись в общий зал, Вала застала там хмурых неразговорчивых служанок, которые ничуть не намерены были облегчать ей жизнь. Только Иста подошла к ней, но отшатнулась, увидев выражение потемневших глаз. Да, в хорошенький переплет они попали. И как тут быть, как защитить хозяйку?
Служанки быстро накрывали на столы, а Вала брезгливо рассматривала грязный, неуютный зал. Столешницы на козлах не вычищены, даже на высоком столе засохла грязь. На полу мусор, обглоданные кости. Камыш давно требует замены. Запах в зале отнюдь не способствует аппетиту. Она недовольно хмурилась, намечая себе объем предстоящих работ, как вдруг кто-то грубо шлепнул ее пониже спины. Разъяренно обернувшись, она оказалась лицом к лицу с хозяйским сынком.
– Ну что, хорошо ли ты ублажила моего папашу в постели? – нагло спросил пасынок.
– Не кажется ли тебе, Холт, что это совсем не твое дело? – огрызнулась она.
– Ошибаешься, женщина, это мое дело, потому что я здесь молодой хозяин и ты будешь отвечать на мои вопросы и делать все, что я тебе прикажу. Ты здесь никто.
– Нет, мальчик, – с издевкой произнесла она, – я здесь теперь хозяйка, и ты будешь почитать меня, как положено сыну, пусть и неродному. Ты пока что здесь не хозяин, а твой отец вряд ли одобрит такое поведение.
Холт собрался было ответить пощечиной на столь дерзкие слова, но в этот момент в зал вошел господин. Он сразу оценил обстановку и встал между ними.
– Ты еще молокосос, Холт, чтобы задираться к моей жене! – рявкнул он. – Не смей распускать руки. И не приближайся к ней.
– А ты, леди, не дразни мальчишку, – обернулся он к жене. – Ему здесь быть хозяином после меня. Пусть привыкает командовать людьми.
Вала облегченно вздохнула, неожиданно получив поддержку мужа, и даже испытала к нему чувство благодарности. Но, невольно взглянув в холодные и жестокие глаза пасынка, поняла, что обрела в его лице непримиримого врага и что расслабляться в этом доме ей нельзя.
После завтрака она испросила у мужа разрешения навести порядок в доме и получила его.
– Делай как знаешь, леди, – буркнул он, – домашняя челядь в твоем распоряжении. Только в мужские дела не лезь.
Работы в доме оказалось столько, что и до зимы не справиться. Слуги были угрюмы и не спешили исполнять приказы хозяйки. И как тут быть? Она не может показать себя никчемной госпожой. И так ее положение в этом доме очень шатко. Неожиданно на помощь ей пришел старый эконом. Он объяснил ей, что дом давно без хозяйки и слуги слегка одичали. Тем более что хозяина интересовали лишь мужские дела. Он проводил время в основном во дворе с воинами и контролировал рабочих на полях и фермах, не доверяя целиком управителю.
– Может, и правильно, – добавил он, – поскольку управитель тот еще плут и норовит положить в свой карман все, что плохо лежит.
Потом он созвал слуг и велел им начать работать по-новому, добросовестно. Иначе придется привлечь к делу хозяина, а он скор на расправу, это известно всем.
– К нашему счастью, в доме появилась новая госпожа, – заявил эконом, – и мы все должны помочь ей сделать этот дом таким же уютным, каким он был когда-то. Хозяин будет доволен.
С этого времени дело пошло легче, хотя еще месяца три Вала ощущала глухое недовольство и сопротивление. Симон, так звали эконома, был ей хорошим помощником и единственным союзником в доме, не считая ее верных служанок. Но, если говорить по правде, даже они не могли отдавать своей госпоже столько времени, сколько хотели бы и сколько ей требовалось. Они вынуждены были отрабатывать свой хлеб, иначе рыцарь грозился выслать их из поместья.
Отношения с мужем тоже стали немного лучше. Ему понравился порядок, который навела жена. Сама она была с ним приветлива и даже пыталась иногда быть ласковой. И рыцарь смягчился, стал менее резок и не требовал от нее уж очень многого. Но что самое главное, он не слишком донимал ее в постели. Будучи человеком немолодым и не особо страстным по природе, он исполнял свой супружеский долг далеко не каждый день и охотно давал жене несколько дней отдыха, когда она бывала нечиста. Она стоически сносила их короткие соития, зная, что после этого может спокойно уснуть, не опасаясь дальнейших притязаний супруга. А к осени она и вовсе освободилась от супружеских объятий, когда заявила мужу, что понесла от него. Рыцарь легко согласился дать ей отдохнуть от своих ласк, как он называл то, что происходило между ними (сама Вала называла это иначе). Лишь считаные разы за все это время он домогался ее, когда его особенно одолевала похоть после удачной охоты или веселой пирушки. Да и то брал ее куда осторожнее и на боку, боясь навредить будущему ребенку.
Беременность Валы протекала спокойно, и в положенный срок, поздней весной, она разродилась крупной, здоровой девочкой. Муж поначалу проявил недовольство, но, поразмыслив, пришел к выводу, что так даже лучше, поскольку наследник у него уже есть. Тем более что девочка, подрастая, все больше завоевывала сердце отца, и он, не знавший вообще, что такое любовь, незаметно для себя все крепче привязывался к ребенку. Уна росла умницей и была похожа на мать, только волосики оказались светлыми, как у отца. Все в доме любили ее. Все, кроме сводного брата. Он единственный никогда не брал девочку на руки, никогда не улыбался ей и не играл с ней. Вала опасалась худшего и всегда была начеку. А возле девочки всякий раз был кто-то из надежных людей, в число которых вошли и некоторые слуги из местных.
Уне было шесть с половиной лет, когда случилось несчастье с ее отцом. Поздней осенью на охоте, которую он так любил, лошадь рыцаря на всем скаку споткнулась. Хозяин перелетел через ее голову и, когда приземлился, был уже мертв, сломав шею. Его принесли домой, и Вала пришла в ужас, потому что поняла, что жизнь ее и ребенка теперь под угрозой. Старого хозяина не успели похоронить, как молодой заявил свои права и провозгласил свои порядки. Онемевшей от горя и страха мачехе он заявил, что она отныне никакая не госпожа, а его шлюха. Госпожу он привезет в дом потом. А пока пусть мачеха готовится обслуживать его как в доме, так и в постели. И никакого неповиновения он не потерпит. Вала попробовала было возразить, но он тут же схватил ее за волосы, швырнул на пол и грубо овладел ею на глазах у слуг и ребенка. Девочка громко рыдала и пыталась оттащить насильника от матери. Он резко отшвырнул малышку и продолжил свое дело.
– Это задаток, женщина, – зло заявил он, когда кончил, – чтобы знала, что тебя ждет. И никаких фокусов. А пока даю тебе месяц, чтобы оплакать отца. И будь покорной, сука, иначе убью.
На другой день Уна утонула в пруду за поместьем. Никто не знал, как она туда попала, но догадаться, чьих это рук дело, было несложно. Девочку похоронили рядом с отцом, а Вала впала в оцепенение. Она ничего не видела вокруг, не слышала увещеваний верных служанок, была как неживая. В поместье наступили поистине черные дни.
