— Ничего подобного! То есть… да! — Эйлин запуталась было в своих протестах, но храбро пустилась дальше: — Во всяком случае, я старалась, потому что прекрасно знала, что она это не всерьез. Просто хочет придать себе уверенности. И история с Джефри — это то же самое. Для нее это ужасно важно — важнее ничего в жизни не было. Она просто хочет убедиться, что может заставить полюбить себя, что сама может влюбиться. Ей необходимо знать…

— Как вам это нравится, миссис Филдинг? Вашего мужа прописали Линди, как бутылку микстуры! Но я бы не стал волноваться. Как я сказал, я знаю, что он не влюблен в нее…

— А я говорю — влюблен! — не сдавалась Эйлин. — Не говоря уже о прочем, всем известно, что мужчины без конца влюбляются в один и тот же тип женщин. А Розамунда и Линди страшно похожи.

— Я? — От изумления Розамунда и возмутиться не смогла. — Каким же это образом?

Прежде чем ответить, Эйлин прилежно оглядела ее:

— Не то чтобы внешностью, но… Начать с того, что вы обе ужасно гордые; на что угодно пойдете, лишь бы не признать собственной слабости. И вы обе можете вдруг выдать необычные, остроумные, ядовитые идеи — или нет, скорее никогда нельзя сказать, о чем каждая из вас на самом деле думает. Вы обе прирожденные заговорщицы, и обе скорее умрете, чем предстанете в невыгодном свете… Видишь, я не закрываю глаза на недостатки Линди! — Теперь она обращалась не к Розамунде, а к Бэйзилу, ухватившись за подвернувшуюся возможность завершить давний спор. — И не всегда смотрю на нее сквозь розовые очки!..

Лицо Бэйзила смягчилось. Внезапно наклонившись вперед, он взял Эйлин за руку.

— Эх, надо же было тебе сказать такое именно сейчас, как раз когда я начал понимать, что за эти-то розовые очки я тебя и люблю! Вот бы еще ты почаще смотрела сквозь них и на меня тоже! А еще я люблю твою преданность, и всегда любил, хоть она меня дьявольски раздражает…

Вот теперь самое время исчезнуть, решила Розамунда. Вся неловкость между помирившимися супругами — если, конечно, они окончательно помирились — растаяла в споре, — способ, очевидно, хорошо знакомый им обоим.

Розамунда медленно вернулась в свой неестественно тихий дом. Трудно сказать, что тревожило ее сейчас больше — то, что она может оказаться убийцей, или то, что Эйлин права и она на самом деле «страшно похожа на Линди».

Глава XXI

— Да, кстати, мам, — крикнул с крыльца Питер, отправляясь на следующее утро в школу, — вчера звонили наши из Эшдена. Хотят, чтоб ты заехала.

Розамунда прилетела с кухни, вытирая руки посудным полотенцем. Поймала сына у ворот.

— Зачем? Когда? Почему ты раньше не сказал?!

— Я тебе сейчас говорю, — нетерпеливо заметил Питер, выводя велосипед за ворота.

— Подожди, Питер, расскажи толком. Что именно сказала бабушка? У них что-то случилось?

— Не знаю. — Одна нога Питера уже стояла на педали. — Волкер подходил к телефону. Я так понял, что это была не бабуля, а Джесси или кто-то еще. В общем, они хотят, чтоб ты приехала поскорее. Волкер говорит, вроде они были немного не в себе. Но я бы не стал психовать, мам. Ты же знаешь, как Волкер любит делать из мухи слона.

На мгновение Розамунда отвлеклась от главного вопроса и попыталась каким-то образом установить связь между тем Волкером, которого знала она, и тем, который был хорошо знаком Питеру, но, как всегда, безуспешно. Питер и его велосипед, сросшиеся в единый организм, уже отчалили от родного дома и влились в утренний поток машин, а Розамунда осталась в меру своих сил разбираться с этим новым поворотом.

Разумеется, она поедет в Эшден, первым же поездом, и выяснит, что там стряслось. В голове закрутились мысли, но не тревожные, а самые что ни на есть обычные. Поездка займет целый день, значит, надо что-то оставить Джефри и Питеру на ужин и написать записку, куда она укатила. Еще записку посыльному из прачечной, мойщику окон и этому мастеру, который уже шесть недель никак не придет посмотреть бойлер и непременно заявится сегодня. Да, и сказать Эйлин, что сегодня зайти покормить Фудзи-горку не получится, пусть поищет кого-нибудь другого. Если повезет, можно еще успеть застать ее дома.

Не успела. Дверь открыл Бэйзил в темно-красном шелковом халате, очень довольный собой и с очень хозяйским видом. Он внимательно выслушал Розамунду, сложности с Фудзи-горкой оставил без внимания, но сразу предложил отвезти ее в Эшден.

— Мне надо встретиться с одним парнем в Рочестере, — объяснил он. — Ваш Эшден как раз по дороге, а для меня даже хорошо прибыть пораньше — будет шанс сориентироваться на местности, прежде чем приниматься за дела.

Чем, собственно, занимается Бэйзил, Розамунда так до сих пор и не знала — каждый раз забывала спросить. Может, тогда она правильно разобрала и он действительно «надстройщик настроек», и, может, «надстройщики настроек» должны обедать с парнями в Рочестере, всяко бывает. В любом случае сейчас не время выяснять. Пока Бэйзил одевался, она в очередной раз перепоручила заботу о Фудзи-горке любезным Доусонам.

В десять часов они уже катили на маленькой, фырчащей машине Бэйзила, и всю дорогу он говорил только о ней. Бэйзил был молод, и машина (пусть и ценой-то в каких-то триста фунтов) олицетворяла для него статус и собственную значимость. Ну да бог с ним, пускай самозабвенно, со смаком живописует все машинкины неисправности и как ему удалось с ними сладить, а Розамунда подумает о своем. За утренней суматохой у нее совсем выскочило из головы, что, может быть, она — убийца; сейчас, когда они неслись по хорошо знакомой местности, эта мысль представлялась совершенно смехотворной. Голос Бэйзила успокоительно журчал о смене сцепления или чего-то другого, и Розамунда заново принялась разбираться в своем положении.

На одну коротенькую, но крайне неприятную секунду тяжесть и неохватность накопившихся против нее улик повергли ее в тошнотворный ужас, который так не подходил к солнечному утру… и почти сразу сама эта неохватность предстала перед ней как вызов, как способ проверить свою готовность противостоять обстоятельствам. Найти в себе силы и не поддаться громаде неоспоримых фактов — это знак выздоровления, духовного исцеления. А принятие неопровержимых фактов — своего рода болезнь, от которой она, благодарение Господу, быстро излечивается — не без помощи яркого зимнего солнца. В борьбе один на один с очевидным ей здорово помогали серая юбка и шикарные черные туфли. Убийцы так не одеваются; и не оставляют мужьям и сыновьям холодных ужинов; и их не заботит прачечная и кормление соседской собаки… Все это так не вяжется, что непременно должно существовать другое объяснение. Даже история про австралийского дядюшку-миллионера выглядит более правдоподобно… Правда, к этой истории еще надо как-то присобачить Нору и всех остальных, в том числе четвероклассников из школы Питера, которые утверждают, будто видели мертвое тело у железной дороги. Все эти персонажи, в отдельности и скопом, вознамерились с помощью изощренной лжи свалить вину на Розамунду! Ну допустим, мальчишек можно подкупить или убедить, что, соврав про труп, они спасают родину; но как быть с Норой? Слишком уж она сердобольна, чтобы впутываться в такое дело, и слишком бестолкова — непременно начнет не так врать и не тем людям. Впрочем, может, так оно и было; может, она вовсе и не Розамунде должна была врать? Хотя погодите-ка — что, если наследник австралийских миллионов — Нед, а никакой не племянник-негодяй, женившийся на племяннице Джесси? Сейчас Розамунда совершенно не помнит, каким таким образом племянница Джесси оказывалась втянутой в злосчастную историю. Да и Бэйзил уже во второй раз спрашивает: «Верно ведь?» Самое время уделить немного внимания ему.

А он хотел, чтобы Розамунда прислушалась к звукам, производимым его машиной, к неисчислимому количеству необыкновенно замечательных звуков, каждый из которых о чем-то ему говорил, — но для уха Розамунды они все были абсолютно одинаковыми. Бэйзил вел себя в точности как молодая мамаша, которая радостно демонстрирует успехи своего чада, едва начавшего учиться говорить, и пребывает в счастливом заблуждении, что и все остальные отнесутся к этому лепету как к речи.