Как и говорил Джефри, задняя стеклянная дверь открылась, стоило нажать на ручку. Розамунда замерла на пороге чернильно-темной комнаты и целую минуту, не двигаясь, принюхивалась к знакомым запахам дома: влажная жирная земля недавно политых комнатных растений, полироль для мебели и этот диковинный, тонкий аромат, который мог принадлежать чему угодно, от дорогого шоколада до свежих цветов, и присутствовал неизменно.

Темень висела вокруг, зябкая, но странным образом защищающая от воображаемой опасности. Двигаться не хотелось. Проще было оставаться на месте и обдумывать — с идиотической прилежностью, в мельчайших деталях — элементарные действия, которые следовало предпринять. На ощупь пробраться к противоположной двери. Найти выключатель. Включить свет. Поискать возле телефона — на камине — на столике в холле — везде, куда Линди могла засунуть записку, чтобы сестра увидела, когда вернется.

И на сегодня мы больше нигде не имеем права искать, мелькнуло в голове Розамунды. Понятное дело, завтра или через день, если Линди все еще не объявится, мы станем шарить в письменном столе, читать ее письма, перебирать бумаги, чтобы найти хоть какие-то зацепки. Черт! Опять! Опять она про то же! Откуда такая уверенность, что Линди на самом деле пропала? Что вообще случилось? Линди по какой-то причине не явилась на условленную встречу. Этого что — достаточно, чтобы предполагать всякие кошмары?

«Наверное, я еще до конца не проснулась, — сказала себе Розамунда. — Надо что-то делать, двигаться. И выкинуть из головы дурацкие мысли». Медленно, осторожно, придерживаясь то одной, то другой рукой за выступающие из темноты, нераспознаваемые части мебели, Розамунда двинулась через комнату, замершую в полной тишине. Ее не нарушали ни шаги, приглушенные ковром, ни дыхание, которое Розамунда то и дело задерживала.

Вдруг взрыв оглушительных, не поддающихся описанию звуков заставил ее застыть, задохнувшись от ужаса. Но уже секунду спустя ужас рассыпался. Осталось лишь гулко колотящееся в груди сердце и нервный смех. Темнота наполнилась бешеным лаем, который рикошетом отскакивал от стен и несся, казалось, отовсюду, так что Розамунда не знала, куда поставить ногу, чтобы не споткнуться о голосистого маленького неприятеля.

Однако все обошлось. Фудзи-горка, чьи способности в определенных областях не намного уступали талантам его хозяйки, исхитрился продемонстрировать отчаянную ярость и одновременно предпринять благоразумные меры предосторожности, чтобы на него не наступили. Так что Розамунде удалось преодолеть оставшиеся полкомнаты и включить свет, ни разу не коснувшись пса. Когда она, ободренная вспыхнувшим светом, повернулась к нему лицом, разъяренное создание немного утихомирилось. Пес все еще лаял, но уже не так исступленно. Розамунда шагнула к нему и с показным дружелюбием протянула руку. Фудзи-горка отступил, он уже не лаял, а громко рычал. А немного погодя слышалось только сварливое ворчание, которым он частенько удостаивал ее и раньше.

Горка все еще смотрел на Розамунду весьма подозрительно, и не без оснований. Не отставая ни на шаг, он проследовал за ней от двери к телефону, от телефона к камину, от камина к столику в холле. Потерпев неудачу в каждом из этих мест, оба разом глянули друг на друга, словно спрашивая: теперь что?

Попробовать заглянуть на кухню? Очень разумно оставить записку на кухонном столе, где ее наверняка заметят. Розамунда, сопровождаемая сердитым маленьким охранником, именно туда и направилась. Но без толку — записки не было. На плите ничего не варилось, ничего не разморажилось. Стало быть, нельзя предположить, что повариха отлучилась на минутку и не успела вернуться. Вокруг чистота и порядок, но не та стерильная чистота, которая свидетельствует о том, что хозяйка покинула дом надолго. После продолжительного и вдумчивого осмотра Розамунда и Фудзи-горка вышли из кухни и снова остановились в холле, чтобы поразмыслить.

Не подняться ли наверх? Розамунда припомнила, что временами, когда Питер слишком уж задерживался, она пришпиливала ему записки на подушку — напомнить, чтоб переменил рубашку или сходил к зубному. Вдруг у Линди и ее сестры такая же привычка?

Розамунда повернулась к лестнице.

Она-то полагала, что уже видела все, на что способен Фудзи-горка в качестве сторожевой собаки. Как бы не так! То, с чем она уже познакомилась и что могла вообразить, ни в какое сравнение не шло с тем припадком неистового бешенства, который, едва она шагнула в сторону лестницы, мгновенно охватил пса.

Махонькое тельце во власти нешуточных страстей — именно это сочетание заставило Розамунду остановиться. Духу не хватило сломить столь доблестную оборону, пусть и в миниатюре, — крошечный Гораций^[7], в одиночку защищающий свой мост. Да, по правде, и страшновато — оказаться лицом к лицу с такой яростью. Интересно, с чего это он так разошелся? Что там такое наверху, что он намерен охранять от нее ценой собственной жизни?

Внезапно Розамунда поняла, что слишком устала, чтобы беспокоиться и дальше. И у нее слишком болит голова. Да и какой смысл? Скоро вернется Эйлин, поднимется и посмотрит; в конце концов, в любой момент может появиться сама Линди. Из-за чего они затеяли весь этот шум? С каждой минутой Розамунде становилось все труднее и труднее это вспомнить.

Глава XIII

Когда она воротилась домой, Джефри мерил шагами гостиную. С надеждой поднял на нее глаза:

— Ну что? Нашла что-нибудь?

— Нет. Ничего. Впрочем, может быть, наверху что-то есть, но я не смогла туда попасть — Фудзи-горка не пустил. Принялся рычать и лаять как сумасшедший, когда я хотела было подняться. Ну я и не пошла.

Джефри коротко улыбнулся, особенно не вникая.

— Понятно…

Он перестал бегать по комнате, нахмурился и медленно опустился на диван, чтобы сидя хорошенько подумать.

— Мне вот что пришло в голову, — сказал он. — Может, произошла какая-то путаница со временем? Это бы все объяснило. Правда, я очень четко ей сказал, что сегодня работаю допоздна и смогу встретиться с ней только после восьми… Интересно, она из дома мне звонила? Ты говоришь, целый день ее не видела? Ни утром, ни позже? И не слышала, как она выходила?

Снова стук в висках и приступ тошнотворной головной боли при малейшей попытке сосредоточиться. Видела ли она Линди? Ну разумеется, видела — в гостях у Норы… Но это, кажется, было вчера, не сегодня?.. Мысли разлетались в разные стороны, словно под порывом сильного ветра. Когда проспишь полдня, в голове такая каша…

— Сегодня ведь вторник? — спросила она Джефри и, увидев выражение его лица, поспешно добавила: — Прости, пожалуйста, я несу чушь. Почему-то страшно хочется спать…

На его озабоченном лице появилось что-то вроде отчуждения и обиды. Еще бы — он себе места от беспокойства не находит, а ей, видите ли, спать хочется. Она сама своим нелепым оправданием погубила объединившее их на короткое время и такое трогательное чувство товарищества.

— Да, сегодня вторник. — Джефри снова сделался сухим и терпеливым. — Пожалуйста, постарайся хоть чем-нибудь помочь, дорогая. Не может быть, чтобы тебе так уж хотелось спать. Сейчас всего половина одиннадцатого.

— Да, ты прав. Прости. Дай мне немножко подумать. Я сегодня столько всяких дел переделала, мне нужно вспомнить…

Каких дел? Она вообще что-нибудь делала? Конечно, делала — мыла посуду после завтрака, прибирала дом, собиралась к Норе… Нет, это было вчера, в понедельник; надо наконец это запомнить. Ну значит, сегодня она занималась чем-то другим… Что она обычно делает по вторникам?

Магазины? Нет, сегодня по магазинам она не ходила. Вроде бы… Точно, не ходила. Она начала припоминать: был такой густой туман, а у нее болело горло… Вот что она делала весь день — болела.

Так Джефри и сказать? Ни за что на свете! Особенно сейчас, когда он, такой холодный и категоричный, требует от нее фактов. Только фактов, голых фактов, которые могли бы ему помочь разыскать Линди. «Не найти ему ее!» — злорадно шипел внутри Розамунды противный голосок. Удивительным образом борьба с этим голоском придала ей сил, вернула ясность мыслей.