— Нора, в Россонтии нет электричества, только несгораемые свечи. Про прежнюю одежду можешь забыть, сразу говорю, в этом мире тебе придётся одеваться несколько… иначе.

— Насколько иначе? — почувствовала себя нехорошо.

— Длинные платья или юбки в пол. Соответственно леди, скажем, девятнадцатого века. Естественно, в Россонтии своя мода, но за нравами здесь следят. Захочешь избежать общественного порицания — придётся одеваться, как местные, чтобы не выделяться.

— Капец! — ошарашенно выдохнула я.

— Какой ещё капец? — удивлённо полюбопытствовала директриса.

— Ну это который «пипец», «кирдык», «писец», — попыталась разъяснить. — Есть ещё одно слово, рифмующееся с «писец», только оно слишком неприличное, чтобы произносить его вслух, — я покосилась на мать.

— Это она сейчас на каком языке говорила? — директриса обратилась уже к Ларисе.

— Нора, не выражайся, пожалуйста! — укоризненно шикнула мама.

— Ладно, — буркнула. — Есть что-то ещё, что мне нужно знать?

Женщины переглянулись. Я заподозрила неладное.

— Понимаешь, — начала мама, — в Россонтии народ подразделяется на классы.

— Аристократия и челядь, — невозмутимо продолжила за неё директриса.

Мама сверкнула на неё взглядом. Я поёжилась в кресле. Елизавета же пожала плечами, мол, что такого.

— Иначе говоря, — попыталась перефразировать мать, — те, кто не обладает магической силой, являются невольниками.

— То есть, рабами? — переспросила, сглотнув ком в горле.

— Это справедливо, я считаю, — подключилась директриса. — Эволюция! Маги — вершина этого мира! Сильные властвуют над слабыми! Так было всегда. Всё по законам природы, не иначе.

— Лиза, ты палку-то не перегибай, — осадила её мама. — «Пред ликом Созидающего все люди равны».

Созидающий… Во второй раз слышу про некоего Созидающего.

— Что это — Созидающий? — я непонимающе посмотрела на мать.

— Не «что», а «кто». Божество. Создатель миров, — объяснила женщина.

— Есть такой предмет, называется «История мироздания», ты подробно узнаешь о Созидающем на лекциях этого предмета, — разъяснила директриса.

После сказанного я чувствовала себя подавленной. Сделала глоток уже остывшего чая, напиток показался безвкусным. Или это просто я, пребывая в таком потрясении, перестала ощущать вкус.

Рабство! Какой ужас!

— Что ж, — мама нехотя поднялась с кресла, — думаю, нам пора прощаться, Нора.

Я вздрогнула.

— Как? Уже?!

— К сожалению, лисёнок, — подтвердила мама, лицо её приобрело опечаленное выражение. — Елизавета сопроводит тебя в министерство. Появятся какие-то вопросы — смело задавай их, Лиза не кусается.

Директриса негромко рассмеялась.

— Не пропадай, Лара. Нам предстоит наверстать упущенное!

— Обязательно! — бодро заверила последняя. — Вот решу проблему и вернусь, — данные слова прозвучали неуверенно. — Ты уж проследи за ней, — попросила мама, взглядом указывая на меня.

— Ответственно заявляю: сделаю всё, что в моих силах! — пообещала Елизавета.

Эта может! В смысле — всё, чтобы свою шкуру спасти!

— Ты единственная, кому я могу доверять в Россонтии, — солгала мать.

Мне бы научиться так лгать, я же ходячая открытая книга, люди узнают о моих тайнах раньше меня самой.

Мама направилась прямиком к напольному зеркалу во весь рост. Прикоснулась к стеклу, приложив ладонь на поверхность. Зеркало завибрировало, пошло волнами, точно вода. Женская ладонь тотчас погрузилась в зеркало по запястье. Она высунула руку и повернулась ко мне.

Приблизившись, я крепко-крепко обняла мать и почувствовала, как глаза застелила пелена из слёз. Отпускать не хотелось, но и остаться мама не могла, а я не имела возможности отправиться следом за ней.

— Лисёнок, ты помнишь наш уговор? — шепнула она мне на ухо.

— Да, — едва слышно ответила. — Не выходить с тобой на связь самостоятельно, ты сама свяжешься со мной, когда это будет безопасно.

— Верно! Береги себя, дочь моя, и не снимай часы.

Женщина отстранилась, с тоскливым вздохом оглядела меня и шагнула в зеркало, исчезая.

После я ещё несколько секунд неотрывно смотрела на собственное отражение. Девушка из зеркала выглядела потерянной, плечи поникли, глаза были покрасневшими из-за слёз.

— Не расстраивайся, душенька, — подбодрила Елизавета. — Мы с твоей мамой давно знакомы. Какой бы сложной ни была проблема, Лара справится, уж не сомневайся. Смотри на сложившиеся обстоятельства философски. Вдруг перед тобой открылось множество дверей, и появилась масса возможностей, и осталось только воспользоваться всем этим?

— Что же, — директриса как-то взбодрилась, — думаю, нам пора отправиться в министерство.

— Хорошо, — согласилась я и бросила взгляд на зеркало, в котором некоторое время тому назад исчезла моя мать.

— Я тут подумала ещё о кое-чём. Возможно, ты хотела бы увидеть столицу? Как насчёт небольшой экскурсии по дороге в министерство, м-м? — предложила Елизавета.

Это казалось неплохой идеей, а потому я с энтузиазмом ответила:

— Конечно!

— Только для начала, — женщина немного поморщилась, оглядывая меня, — тебе не мешало бы переодеться, душенька. Несмотря на то, что программа адаптации попаданцев существует вот уже около десяти лет, россонтийцы всё не могут привыкнуть к появлению иномирян. Для нас это как гром среди ясного неба!

«Не выделяться, не привлекать к себе внимания!» — кажется, этот лозунг станет моим девизом, жизненным кредо на определённое время. Если я вообще смогу адаптироваться в Россонтии. Говорят, человек способен привыкнуть и приспособиться к любым условиям. На это я и рассчитываю.

Самое паршивое то, что мне придётся остаться в этом мире навсегда. Так себе перспектива, если честно. Если я, конечно, что-нибудь не придумаю. Есть же выход. Всегда есть выход. «Да ладно тебе, Нора! Ты же ещё ничего не видела, чтобы делать какие-то выводы», — во мне заговорил внутренний скептик.

Елизавета выдала мне длинную чёрную юбку в пол и белую рубашку — где только нашла, спрашивается. Хотя чему я удивляюсь? У неё же в пансионе обучаются сотни девиц, на каждую приходится, наверное, как минимум пара комплектов формы. Вдруг один комплект износится или девушка наберёт вес, к примеру. На вид предоставленные вещи выглядели новенькими и свежими. От туфелек я отказалась сама, думаю, моя обувь гораздо удобней.

Расставаться с прежней одеждой, в которой телепортировалась в Россонтию, я не собиралась, ибо это означало, что мне придётся распрощаться с единственными вещами, связывающими меня с прошлым, а пока я, однозначно не готовая к переменам, не хотела избавляться от любого напоминания о прошлой жизни.

Для того, чтобы я куда-то сложила свои вещи, Елизавета отыскала для меня сумку, правда, настолько маленькую — их ещё называют дамскими сумочками — что я вряд ли бы смогла поместить одежду внутрь. Под моим недоумённым взглядом женщина сложила вещи в сумку, а позже объяснила, что данная сумочка под заклятием расширения пространства.

При выходе из пансиона под провожающие взгляды воспитанниц я задала резонный вопрос:

— Мы пешком или..? — и выжидающе посмотрела на Елизавету.

— На бричке, — ответила она.

За воротами нас, как выяснилось, уже ожидала готовая повозка, запряжённая двумя лошадьми. Бричка представляла собой лёгкую некрытую коляску чёрного цвета с кожаными сиденьями. У повозки стоял тщедушный на вид старикан, седой как сам туман, с крупным носом-картошкой; кожа у него была смуглая, загорелая, с лёгким розоватым оттенком, вся морщинистая, точно гармошка, особенно на лбу.

— Это наш ямщик — Прохор, — пояснила директриса.

— Куда изволите ехать, барыня? — спросил ямщик, глядя на Елизавету.

— В министерство, — коротко ответила она и первой залезла в бричку.

Как только погрузилась и я, директриса приказала:

— Трогай, Прохор!

И мы тронулись с места. Ощущения от поездки в повозке были непривычными. Не то, чтобы неудобно, просто непривычно, вот и всё.