Евгений Кукаркин

Кто же я?

Написана в 1996 г. Приключения.

ПРОЛОГ.

До чего же дурацкая местность. Ни деревца, ни кустика. Только хмурое небо, серая земля, с наваленными беспорядочно камнями и редкие пятна ягеля, выглядывающие среди камней.

- Вставай, Валенок.

Так обзывает меня дядя Иван, брат моего отца, который по блату, как летчик, привез на своем вертолете в этот глухой угол.

- Бери вещи, вон яранги.

Яранги я не увидел, но увидел дымы за холмом. Дядя Иван взвалил на себя рюкзак, баул и двинул в сторону дыма. Взяв свой тощий чемодан, я поплелся за ним.

С холма открылся объемный вид. Серый, чугунный океан создавал белую кромку у темного берега. Несколько грязных шатров, с ровными столбиками дыма над ними, сгруппировались на возвышенности. Все, одинаково одетые фигуры людей, стоящих у шатров, были обращены лицами к нам. Неуверенно тявкнула собака и ее короткий звук продолжила разноголосица собачьего лая.

Дядя Иван ткнул рукой в сторону людей.

- Что-то я не вижу яранги шамана.

Он торопливо пошел к шатрам и выкатившейся, шумной своры собак.

Дядю узнали все, даже собаки. Несколько из них, стали высоко подпрыгивать, чтобы лизнуть его лицо. Дядя отбивался от них баулом и они успокоились, когда подошел первый улыбающийся человек и крикнул на них.

Меня все игнорировали.

Вокруг дяди образовался плотный кружок, бесконечно задающих вопросы, людей. Второй круг, менее плотный с разрывами, составляли собаки. Я стоял за этими двумя кругами и с любопытством оглядывался вокруг. Вдруг дядя очнулся.

- Эй, Валенок, иди сюда.

Мне попалась на пути, полулежащая на спине, собака, которая с удовольствием чесала задней ногой возле своего уха. Она на меня посмотрела таким взглядом, что я понял свою полную непригодность в этом мире. Собака демонстративно медленно поднималась и, потом, отошла. Люди расступились передо мной.

- Знакомьтесь, - сказал дядя. - Это Андрей, племяш мой. Хочу его у вас оставить.

Квадратные лица, с маленькими щелочками раскосых глаз, пристально изучали меня.

- Ваня, - обратился к дяде старик, судя по редкой, седой бороде, - А что значит племяш?

- Сын моего брата.

- А что значит, Валенок? - не унимался тот же голос.

- Валенок - это обувь такая, сделана из войлока. У нас по русскому обычаю, иногда называют так непутевых людей.

Головы дружно закивали, как будь то чего поняли.

- Болен у меня племяш. - продолжал дядя. - Привез его к шаману. Хочу, чтоб он его полечил. Тамошние врачи, - он кивнул в сторону бугра, за которым мы приземлились, - уже не могут его лечить. А где Вылка? Я его чего-то не вижу?

- Шаман к оленям уехал. Дед Богхун умирает, вот шаман его и наставляет в другой путь, - ответил старик.

- Когда он будет?

- Как олени тронуться на новые места, так он здесь и появиться.

- Ага, - глубокомысленно протянул дядя. - Так кто его возьмет? - и он ткнул пальцем в меня. - Я сейчас ведь улетаю на материк, обратно.

- Давай ко мне, - заявил старик. - Нас в яранге двое.

Все лица заулыбались мне, а стоячие собаки даже завертели хвостами, в знак того, что берут в свою компанию. Дядя, вместе со мной, в окружении местных людей и собак пошли к яранге старика.

В центре большого, почти черного, шатра, горел костер, над которым раскачиваясь булькал котел. Дым неправильными струями зарождался над пламенем и неохотно сужался и полз в центральную дырку шатра. У стен яранги, помимо нар, стояли четыре бочки и плохо сколоченный стол, валялись вороха одежды, несколько ружей и два сундука. Пахло отвратительно. Запах дыма перемешивался с запахом пищи, кожи, не мытого человеческого тела и параши.

- Ну вот, Андрей, твое место.

Дядя скинул рюкзак и бросил баул на нары.

- Хозяин здесь хороший. Зови его дед Саша. Они все здесь крещеные, поэтому не удивляйся русским именам. Так ведь дед?

- Да, да. Зови Сашей.

- А это хозяйка. Баба Надя.

У стола сидела седая бабка с черными усиками над губой. Она затягивалась из длинной трубки и дымила, как самовар.

- Ну я пойду, Андрей, пока.

Дядя обнял меня и пошел на выход из шатра.

- Дед, проводи меня. Там я кое-что привез. Надо сюда принести.

- Пошли, Ваня, пошли.

Они ушли и мы остались в яранге с бабкой. Она молчала, дымила и смотрела на меня. Я так устал от дороги, что присев на нары, вдруг, увидел как расплывается и размывается бабкино лицо и я проваливаюсь куда-то, глубоко в темноту...

Проснулся я от жары. Ворох одежды из шкур, был наброшен на меня. Через раздвинутый полог шатра смотрело ясное утро. Бабка сидела, как и вчера и также тянула трубку. Дед, сидя на нарах, обтачивал клык моржа.

- Однако, ты долго спишь, - заметив, что я зашевелился, сказал дед.

- Я сейчас.

Я вылез из под одежды и выполз на свежий воздух.

Краски природы, от солнца изменились. Все стало светлей и ярче. Даже свалка банок у каждой яранги, поражала своей цветностью наклеек. Я справил нужду и почувствовал, что в общем-то жить можно. Погуляв по побережью, я вернулся в ярангу. В ней ни чего не изменилось. Бабка сидела и дымила, дед строгал кость. На столе стояла миска, накрытая полотенцем.

- Иди поешь, - вдруг прорезался у бабки охрипший, мужской голос.

Под полотенцем, в миске лежал здоровенный кусок варенной рыбы. Рядом стояла кружка крепкого чая. Я поел и поблагодарил хозяев. Сев на нары, я подумал чем бы заняться. Здесь с тоски умрешь, если ничего делать не будешь. Мое внимание обратили ружья, сваленные кучей у нар, особенно длинное, с толстым стволом и старинным кремневым замком.

- Можно посмотреть?

Никто не сказал ни слова.

Я поднял ружье и пытался оттянуть боек. Боек не оттягивался, он падал. Ружье было испорчено. Я полез в карман и вытащил складной ножик, с массой различных приспособлений. Потом принялся отвинчивать и разбирать замок. Аккуратно разложив части на нарах, я разобрался - не хватает двух деталей: пружины и оси с зацепом от пружины. Видно не раз пытались ружье починить, но потеряв детали, бросили эту затею. Я вышел из яранги и стал искать подходящее железо для работы. Кроме невесть откуда заброшенной рессоры, разъеденного гаечного ключа и кучи ржавых гвоздей, не нашел ни чего.

В яранге, когда я вошел, на нарах уже сидело несколько человек и как они только появились. Это были, в основном старики. Часть из них курила, другая половина неподвижно уставилась на разобранное ружье на нарах. Я поздоровался и, не получив ответа, занялся своим делом. Прежде всего, удалось снять плоскую пружину с ножниц моего перочинного ножа. Потом, положив рессору на край бочки, начал гаечным ключом расплющивать на ней, центр длинного гвоздя, превратив его в овальный блин. На угле рессоры, я согнул блин пополам и заклепал туда пружину. Разрубив гвоздь с двух сторон, получил ось с заклепанной пружиной. Далее дело техники. Собрал ружье, оттянул боек и нажал на курок. Оказывается кремень был на месте и искры засверкали во все стороны.

В углу, где стояли ружья, валялось несколько мешочков, затянутых сверху шнурками. В одном я нащупал патроны, в другом тоже, в самом нижнем было то, что мне надо. Там был измятый кусок свинца и порох, в старинном вышитом кисете. Все было настолько грязным, что руки оказались чернее сажи с добавкой разорванной паутины. Я сходил на свежий воздух сорвал с выкинутой банки горошка этикетку и вернулся в ярангу. Шомполом от ружья забил порох с пыжом из этикетки, причем дозы не знали и закатил на глазок. Затем откусил кусок свинца и зубами сформировал шарик. После, шомполом забил шарик в дуло и подсыпал немного пороха на полку замка. Все. Я оглянулся. Старики сидели в виде мумий и только кое-где ползли струйки дыма вонючего табака. Я взял ружье и вышел из яранги. Море было волнистым, с черно белыми чайками над ним. Где-то вдалеке на воде мелькали черные точки. Туда и решил выстрелить. Ружье было таким тяжелым, что пришлось положить его на камень и прилечь рядом. Сзади что-то звякнуло. Я оглянулся. Все старики тоже выползли из яранги, стояли сзади меня полукругом и смотрели в море.