'Надоело, - подумал Лука-Эск, - Моя очередь'. Меткими выверенными бросками он вывел из строя Натуса, сына торговца рыбой, Джамаля, чумазого остолопа с полным отсутствием проблесков интеллекта. Потом дошла очередь до Толстого Пита - булыжник размером почти с булку хлеба угодил ему прямо в его желеобразный живот, выбивая весь воздух из легких. Пит согнулся и рухнул лицом прямо в лужу.

Лука подкидывал в руке очередной камень, думая, в какую часть тела Карима его бросить. Тот заметался, не зная, то ли бежать, то ли помогать друзьям. В итоге он спрятался за Толстого Пита, вытащив того, как бегемота из болота, из лужи.

Лука прицелился. Из-за спины Толстого Пита высовывалось плечо Карима, в него он и швырнул камень. Камушек небольшой, размером с перепелиное яйцо, но тем точнее вышел бросок. Наглый и задиристый шестнадцатилетний сын харчевника взвыл, как девчонка. Смотря на это, его свора заохала, переглянулась и... побежала!

- Подождите меня! - завопил Карим и помчался за остальными.

Обернувшись, он сорвавшимся голосом прокричал:

- Ты труп, калека! Ты труп!

Чувствуя, как в груди зарождается новое чувство, Лука посмотрел ему вслед. Чувство удовлетворения. Ему нравилось, как послушно тело, как быстро бежит кровь по жилам, нравился всплеск наконец-то выплеснутой, по-настоящему выплеснутой ярости. Ведь раньше он мог только ночами беззвучно плакать, чтобы не разбудить маму с сестрой, или скрипеть зубами и вращать глазами. Он не позволял себе истерик, не желая быть еще слабее, чем он был, а потому гнев копился в нем, давным-давно срывая крышу.

Сейчас он дал волю чувствам, и на место заполнявшего все гнева пришло тихое умиротворенное удовлетворение. Эска позабавило происшествие, но и он чувствовал то же, что и Лука.

Все-таки у них было одно тело.

Тело, которое начало отчаянно болеть. Атрофированные мышцы, казалось, шокированы запредельными нагрузками. Ноги Луки подогнулись, но он сумел не упасть. Шатаясь, он добрался до коляски, поставил ее на колеса и, превозмогая боль, выкатил ее из лужи. Едва это сделав, он тут же упал в нее, принял удобное положение и покатил в сторону дома.

В лачугу он заходил уже на своих ногах. Мать, не заметив его появления, продолжала тереть белье на стиральной доске. С ее лба ручьем лился пот, но ей приходилось терпеть, так как руки были заняты. Сдувая с лица налипшие волосы и струящийся пот, она продолжала стирку так остервенело, будто от этого зависела жизнь ее детей. Хотя, так оно и было.

'Срань Хорваца, куда я попал?', - подумал Эск, и та же мысль пришла в голову Луке. Мальчик посмотрел на место, где он прожил все последние годы, новыми глазами. Да и с другой высоты, честно говоря - со всей высоты своего роста.

Одна комната на всех. На одной половине плохо освещенного пространства размещаются все кровати, маленький обеденный столик, сундук со старым барахлом. Всю вторую половину занимает прачечная - повсюду развешено белье, в углу ютится гладильный стол со старым чугунным утюгом. В углу напротив стирает мать. Мыльная вода в тазе и ведрах на полу уже черна от грязи, и вскоре матери предстоит тащиться за квартал отсюда к общественному колодцу.

Точно. Выжав белье, она слила воду в ведро, поставила таз на место и выпрямилась. Лука заковылял к ней:

- Мама...

Приска подняла голову, заметила стоящего (!) перед ней сына и свалилась в обморок, но Лука кинулся к ней, чтобы не дать упасть.

'Силенок-то совсем нет', - заметил Эск, когда, не удержав тело матери, рухнул на мокрый пол.

Аккуратно удерживая мать, он сел и погладил маму по голове. Приска была очень красивой, когда выходила замуж за отца, но последние годы совсем ее подкосили. Лицо осунулось, глаза набрякли мешками, волосы поредели, а грудь обвисла после рождения Коры. Но она оставалась красива, хотя это было сложно заметить сразу.

- Мама, мам... - тихо шептал Лука. - Мама, очнись!

Он коснулся губами лба матери.

Приска открыла глаза. Лука встал сам и помог подняться матери.

- Не приснилось! Не приснилось! - глаза мамы наполнились слезами. - Лука! Сынок!

- Да, мам...

- Но как? - воскликнула мать.

Лука рассказал ей все, как было, разве что, не упомянув, как стал бросать камни в ответ. В его версии событий хулиганы разбежались, стоило ему подняться.

- Чудо! Чудо! - не уставала повторять Приска, целуя и обнимая сына.

Слезы так и лились из ее глаз, она и сама была мокрой от стирки и пота, да и сам Лука только вылез из лужи. Обнявшись, они долго стояли. Лука прижимал мать к груди и впервые смотрел на нее сверху вниз. Теперь он видел, как много у его мамы седых волос.

- Мама, я схожу за водой. А ты пока отдыхай.

- А ты сможешь? - Приска недоверчиво осмотрела сына с головы до ног.

- Я постараюсь. Буду носить по одному ведру, не переживай. Отдыхай, мам.

Лука отвел к кровати и усадил мать, а сам взял полное ведро и, сжав зубы, делая маленькие шажочки, понес из дому, чтобы вылить в канаву грязную воду и принести чистой.

Эск, наблюдая за этим, подумал, что мальчишка надорвется.

Пора крутить Колесо.

Глава 4

Возле изгороди Лука остановился и поставил ведро с водой на землю. Пальцы ныли, предплечье стало свинцовым. Помогла бы смена руки, но в голове настойчиво бил звоночек, требующий внимания.

Затаившийся Эск мысленно ухмыльнулся: 'Ну же, пацан, давай, не тяни!'.

Лука потер глаза, проморгался и отпрянул от внезапно появившегося блока с текстом прямо в воздухе! Мальчик потянулся к буквам рукой, но ничего не ощутил. Буквы висели в воздухе, но двигались, стоило ему повести взгляд. Текст всегда был в центре внимания Луки!

'Вот же дикарь!', - вздохнул Эск, но отобрать управление телом у Луки не решился. Уж больно хрупким было равновесие двух разумов, слитых в одном теле. В мальчике нет достаточно духа, чтобы осознать невозможное и сохранить разум в случае прямого вмешательства Эска.

Выжатая на задворки сознания личность мальчика истлеет быстрее, чем Эск произнесет 'Хорвац побери!'. Хорвац'Онегут был старым другом Эска и в одной из жизней умудрился стать божеством в том же мире, где Эск прозябал в роли жреца местного Истинного, пока не сменил веру. В той священной для половины населения планеты войне Хорваца низвергли, но пересекаясь в разных мирах в последующем, они сохранили дружбу. А присказки о Хорваце остались.

Пока Эск вспоминал былое, Лука совсем освоился и в очередной раз перечитывал написанное, непроизвольно шепча вслух:

- Лука Децисиму суть Эск'Онегут... Очки Тсоуи: минус девятьсот семьдесят один... Активировано право на разовое использование Колеса. Использовать? Да... Нет...

Из маленького окна дома выглянула мама Луки:

- Сынок, что случилось? Как ты себя чувствуешь?

- Все хорошо, мам. Остановился передохнуть, с непривычки руки болят.

- Давай я сама отнесу... - начала Приска, но сын ее перебил.

- Нет, мам. Я сам!

Сказано было твердо и уверенно. Мать покачала головой, но по скользнувшей улыбке стало видно, что она не просто довольна - горда! Ее голова исчезла из окна, а Лука вернулся к странному тексту.

Подумав с пару секунд, он ткнул пальцем в 'Да'.

Мир вокруг замер и затих. Текст исчез, а весь обзор заняла часть огромного колеса. Оно казалось вполне реальным, но было таким же миражом, как и текст до этого. Его плоскость уходила в обе стороны от Луки, заслоняя все за собой. В высоту оно возносилось далеко в небо, так что Луке был виден только один его сегмент, тот, что перед ним. Этот сегмент был зеленого цвета, и на нем огромными буквами было написано 'Старт!'.

Эск подкинул мальчику знаний, и Лука понял, что сегменты колеса бывают разных цветов.

Зеленый сектор только один, это стартовый, и если после вращения он выпадет снова, можно будет сделать еще три вращения бесплатно.