-- Вы слышите меня? -- спросил Роже Шали со странным для него участием.
Я утвердительно покачал головой, но после того слушать его перестал, а между тем детектив говорил еще долго.
Роже высадил меня в Сен-Клу, у дома, простившись словами:
"Итак, до вечера!"
Вновь ответив ему кивком головы, я пошел к дверям. На пороге остановился.
"Что же я скажу Филидору... Карла больше нет, Филидор... Карла больше нет, Прости... Карла больше нет...
Я не звонил, но дверь открылась. Меня встречала Элен.
-- Элен, -- прошептал я, -- как ты, девочка?
У нее потекли слезы. Мы бросились друг к другу в объятия.
-- Его больше нет... нашего ребенка, -- сквозь рыдания произнесла она. Я стал целовать ее губы, лицо, и, коснувшись пальцами ее челки, словно обжегся, но снова поднес руку... Элен же взглянула на меня умоляюще, и я не осмелился. А потом сказал ей, что погиб Карл, что я должен ехать к Филидору. И сказав, не сделал того, что собирался, будучи не в силах тотчас же вынести еще одно испытание...
35.
Мертвецким сном я проспал до полуночи. Глаза открылись вдруг, как вдруг отлетел и сон, и я не сразу осознал, что от боли в груди -- ребро было сломано, и в том не оставалось сомнений, я же ограничился лишь тугой повязкой. Рядом спала Элен, родной мой человечек, крепко и спокойно.
"Все нормально, все будет нормально,.. -- успокаивая себя, сказал я, -...мы еще будем счастливы".
Словно призрак, отправился я блуждать по дому... Закричал во сне Бобби, застонал, умолк; встревоженная Кэтти вышла из своей спальни, прошла на кухню, приняла таблетку, наверное, снотворное, но тут ее внук всхлипнул и заплакал, она бросилась назад, к себе, и было слышно, как она убаюкивает его, словно младенца. Я прислушался к улице. Ни звука. Все притаилось: люди, машины, коты и собаки, птицы, деревья, и ветер, и шорохи,.. и даже лунный свет. Тучи сгущались... Я поднялся к Элен, сел на кровать,.. и незаметно для себя вновь уснул.
Мне снился хороший сон... Водопад -- переливающаяся радугой лавина воды, сверкающие бриллианты брызг, искрящийся бисером воздух... водопад ли? -- зеркало, сокрывшее от непрошеного взора пещеру, где на полу огромная лохматая шкура медведя, на ней я и Пат, у стены стоят Филидор и Карл, почему-то Роберто с Лаурой, и слышен из глубины пещеры голос Элизабет "Я здесь..." Я взглядом ищу Элен и не нахожу ее, но все ближе голос Элизабет "Я здесь". Я иду во мрак, ловлю чьи-то горячие губы, а потом поцелуй, словно наяву... Я открыл глаза и увидел совсем близко лицо Элен.
-- Я люблю тебя, -- шепчет она, и мне становится очень хорошо от этих слов, но я вспоминаю о Карле, о Пат, о том ужасе, что обрушился на этот мир, и на душе снова пакостно и неуютно.
-- Сколько времени? -- пробуждаясь, спросил я.
-- Четыре часа дня.
-- Однако я спал, -- кисло улыбаясь сказал. -- Что нового? Филидор...
-- Он не звонил...
-- Вчера ко мне обещался заехать некто Роже Шали.
-- Нет,.. его не было. Звонил г-н Куен, но он позвонит еще... Кэтти утром была в супермаркете, пришла очень испуганная...
-- Что?
-- ...Они все неестественно вежливы и обходительны. Люди исчезли с улиц, раньше такое случалось только ближе к вечеру...
Вы заметили как она сказала? -- "Они"... -- Я понял, что стояло за этим, Элен никогда не отождествляла себя с ними, и уж не знаю, плохо это или хорошо...
Скоро Кэтти позвала к столу. Обед больше походил на заупокойную трапезу. Ели молча. С сосредоточенными лицами. Может быть, излишне тщательно и долго пережевывали каждый кусочек пищи. Кэтти изредка бросала обеспокоенный взгляд на окна. Бобби, притихший, словно мышка, не отрывал глаз от тарелки; внук Кэтти уже второй день как опасался выходить из дома. Прошлым вечером, когда я спал, пришла посылка на его имя -- в ней оказалась дохлая, с мешком на голове, кошка... Рассеянна быпа Элен...Да и мои мысли были где-то далеко.
По телевизору лихо раскручивался сюжет какого-то боевика. Он никого не интересовал, но без телевизора гробовая тишина стала бы просто невыносимой. И вдруг боевик прервался спецвыпуском новостей... Уверен, те немногие посвященные, в числе которых был и я, уже поняли, о чем пойдет речь. Мир затаил дыхание...
Спустя несколько минут трагедия в Ретуни, тщательно скрываемая властями, перестала быть тайной. Отсчет времени начался.
Я встал из-за стола, отодвинул ужин. За мной поднялась Элен. В это время позвонил Куен.
-- Здравствуйте, мсье де Санс.
-- Здравствуйте, мсье.
-- Вы смотрели?!
-- Да. Что за этим последует?
-- Как бы там ни было, но Ваша персона не утратила для меня своей значимости. Я пришлю Вам Андрэ... Вы не против?
-- Как Вам угодно...
-- Он приедет ближе к одиннадцати...
Потянулось время... Поползло...
Мир долгие месяцы или годы, балансировавший на грани между Разумом и Безумием, -- грани острой, словно лезвие бритвы; мир, созданный НАМИ, и в который вторглись ОНИ, с неутолимой жаждой его изменить, вдруг потерял равновесие, и разве понять, когда все свершилось, был ли это чей-то злой умысел или желание повернуть все к лучшему, или какая-то нелепость, и стал рушится в пучину человеческих страданий, где царит хаос, где властвуют инстинкты скорее грязные, нежели верные.
А Разум лишь вопрошает: "Что будет?" Растоптанный толпой ребенок, выпавший из рук споткнувшейся на мостовой матери? Кровь на ритуальном кинжале? И человека, заметьте, кровь! Выстрелы в спину, когда убийца тихой сапой мстит из-за угла, подло, низко, зато наверняка?.. или противостояние лоб в лоб, когда смешивается кровь врагов и друзей, когда одержавший в схватке верх станет праздновать, может быть, Пиррову победу?..
Страшные это мгновения, когда рушится мир. Жуткие это мгновения, когда теряется точка опоры. И ведь надо-то так мало -- обуздать гордыню; Я вспоминаю тот вечер... На западе занималось зарево, будто кто-то там, на Небе, истекал кровью... Может быть, то был перст Божий...
36.
Быстро смеркалось. На город опускалась ночь и пугающая своей непредсказуемостью тишина... Но сколько же может продолжаться такая тишина?
Элен лежала с открытыми глазами, лицом к таяющему свету, поджав колени, обхватив их руками, лежала поверх постели, не раздеваясь, и здесь же, рядом, сидел я. Но очень скоро вокруг -- и в комнате, и вне дома -- поселился властолюбивый мрак. Он заслонил от меня дорогое лицо, скрыл стены и мебель черными шторами, а на кровать набросил такое же черное покрывало, оставив лишь окно как сумрачный ковер, расписанный незамысловатым узором.
