Я, слушал его, и рисовал на салфетке карандашом "WS" и "РТ", как вдруг меня осенило.
-- Доктор Рейн, какая дата стояла, как вы говорите, за пунктом первым? -- спросил я и услышал дату рождения моей дочери.
-- Это вам что-нибудь говорит? -- с надеждой взглянул на меня Рейн.
Я знал, что "РТ" -- это Павел Томашевский, что "WS" -- Вильям Скотт, остальное для меня пока не имело своего объяснения, и, чтобы найти его, надо было либо брать Рейна в союзники, либо действовать самостоятельно. Я выбрал первое.
-- Прошу вас! -- с мольбой в голосе повторил Рейн.
-- Судя по всему, вы не ошиблись, обратившись ко мне, поскольку тогда весьма просто расшифровываются инициалы "WS" и "РТ" Я полагаю, нам надо объединить наши усилия.
Через полчаса мы расстались. Рейн взялся разыскать "живого или мертвого" профессора Томашевского, я должен был "прощупать" Скотта, но так, чтобы не вызвать у него подозрений. По нашему общему мнению, один из них мог быть убийцей. Впрочем, уверен: Рейн рассматривал и меня как третьего кандидата на эту роль, однако шел на риск...
Время до вечера я провел у Филидора. Нам было о чем поговорить. Я спешил вновь обрести в нем друга. И все же замечу: я устоял перед соблазном рассказать ему об Элен и о встрече с Рейном.
-- К ужину дома меня ждала лишь Патриция. Почуяв неладное, я спросил, где Элен.
-- Она не приедет, -- протянула Пат.
Я не мог не заметить тени грусти на ее лице.
-- Что-нибудь случилось?
-- С ней или со мной? -- может быть, мне показалось, но в ее голосе я ловил нотки ревности.
-- Перестань, Пат...
-- Она позвонила и попросила передать тебе, что с ее стороны это был только каприз... Забудь о ней, она того не стоит...
17.
Прошел месяц. В жизнь Парижа он не привнес ничего нового. В мою жизнь -- ощущение, что я растворился во всеобщей тревоге и неуверенности в дне грядущем. Теперь я, как и все, старался обходиться без пеших прогулок; будто, находясь в машине, люди избавляли себя от опасностей; наверное, с таким же упорством улитка прячется в собственном домике, полагаясь, бедная, на его прочность... На моих глазах избивали людей, унижали, убивали, с жестокостью и бессмысленностью, достойными только человека. Я помню, как застрелили девочку пяти лет, виновную в том, что ее отец случайно ли, нарочно ли, сбил подростка-мутанта, перебегавшего на красный свет. И помню, как четверо мальчишек отделали до полусмерти своего двухголового сверстника, потом помочились на него и, довольные своей "шуткой", неспешно удалились. Или то, как влюбленную пару мутанты вышвыривали из ресторана, сопровождая свои действия свистом, улюлюканием, хохотом... Справедливости ради, таковы крайние проявления этой всеобщей нелюбви между нами и ними, и все-таки я могу продолжать до бесконечности.
Тем же были наполнены теленовости и пресса: все возмущались, призывали к согласию и терпимости, ругали власти и полицию, молодежь... Мне же запало в память короткое интервью сержанта полиции, уже в возрасте, отца троих мутантов:
-- ...кому как не мне, знать, как нелегко им пришлось, я не оправдываю их, но ведь чаще всего с их стороны это лишь ответная реакция... Большинство из них добрее нас..."
А страх тем временем въедался в кожу парижан, оставаясь на их лицах, словно следы проказы, и, наверное, потому они боялись друг друга...
Пат. Она ушла из фирмы. Думаю, ее вынудили.
Элен, со слов Скотта, улетела во Флориду. С Вильямом я разговаривал только по телефону. Я не забыл о нашей с Рейном договоренности, но Скотт откровенно избегал меня. Я же был осторожен. Напротив, мне казалось, обо всем забыл Рейн -- он не напомнил о себе ни разу. С Лаурой я не встречался, но только не из-за Роберто...
В силу понятных обстоятельств я покончил с медициной и беззаветно предался шахматам, проводя за игрой все часы свободные ото сна и обедов, с компьютером, с Филидором, с Карлом... и, пожалуй, с Карлом я сблизился даже больше, чем с его отцом...
Вот так и прошел месяц. Пока однажды после полудня мне не позвонили из полиции и не сказали, что у них находится Патриция де Санс.
18.
В полицейском участке со мной говорил молодой сержант. Глядя на него -широкоплечего, светловолосого, голубоглазого и круглолицего юношу двухметрового роста, я невольно подумал: все-таки матушка природа нет-нет, да и напомнит о своем представлении идеала человека как биологического вида: -- Ваша дочь, мсье? -- он недоверчиво посмотрел на меня, но этим все и ограничилось.
-- Что поделать, мсье, время сейчас такое, люди относятся друг к другу, словно волки. И все же мы обязаны пресекать любые нарушения закона... Но не волнуйтесь напрасно, мсье. Господин, на которого набросилась вала дочь, кажется, не собирается подавать на нее в суд, хотя ему досталось...
-- Вы еще не объяснили мне, что случилось...
-- Ваша дочь проезжала на красный свет и потерпевший врезался в ее машину, но как только мадемуазель выбралась из нее, она, вместо извинений, принялась за господина Крюгера, хорошенько намяв ему бока.
-- Я могу принести извинения господину Крюгеру?
-- Сержант громко хмыкнул и указал рукой в окно.
-- Он как раз садится в "шевроле" вишневого цвета.
Я быстрым шагом вышел из помещения на улицу и увидел у "шевроле" мутанта. Его голый, гладкий череп, имевший форму яйца, был лишен ушных раковин, выпученные глаза, без обычных век и ресниц, словно у ящерицы, время от времени скрывались за тонкой полупрозрачной пленкой, Представьте, как смотрелся он рядом со стройной блондинкой, сидевшей справа от рулевого управления.
-- Прошу вас, минуту! -- окликнул я его, прежде чем он завел машину.
-- Вы меня? -- произнес он чудным бархатным баритоном.
-- Да, да, мсье Крюгер.
Я подошел к нему:
-- Я отец мадемуазель, которая, к несчастью, так скверно обошлась с вами...
Только теперь, вблизи, я смог оценить, как постаралась моя дочь: все лицо мутанта было в ссадинах, синяках, и кровоподтеках, страшно распух нос, правый рукав пиджака был оборван, весь костюм вывалян в пыли...
-- Мне не о чем с вами говорить, -- коротко и небрежно бросип он.
Его "шевроле" тронулся, стремительно набирая скорость.
