В детстве Ли никакой ненависти к отцу не испытывала. Скорее уж она воспринимала его как своего старшего брата, который, как и она сама, всегда старался быть незаметным, причем по той же, что и у нее, причине. Но теперь, оглядываясь назад и вспоминая свое детство, она думала: разве можно просто взять и отвернуться от собственного ребенка? И как-то раз она даже сказала ему с обидой:

– Ты никогда не защищал меня перед мамой! Ни разу не попытался вмешаться!

– Твоя мать была слишком сложным и неуравновешенным человеком, – возразил он.

– Не в этом дело! – сказала она.

– По-моему, у нас с ней все разладилось сразу после того, как ты родилась.

– И не в этом тоже! – сказала она.

Он так ничего и не понял: ведь ей просто хотелось, чтобы он хотя бы теперь попросил у нее прощения. А впрочем, может, и понял, но не счел нужным извиняться. И потом, выпрошенное извинение все равно ничего не стоит.

Однажды утром мать Банни, присев в ногах его бескрайней постели, услышала, как там что-то шуршит, и вытащила на свет божий прозрачную корзиночку из-под двадцати мини-блинчиков с начинкой, купленных в универсаме «Теско»; должно быть, Ли вчера вечером забыла ее выкинуть.

– Господи, это еще что такое?

– У меня появился друг, – сказал Банни.

– А ты знаешь, сколько я трачу сил, пытаясь хоть как-то поддержать твое здоровье? – спросила мать и удалилась в туалет.

Затем, вымыв руки, она вернулась в гостиную и коротко уточнила:

– Кто?

Он промолчал. В кои-то веки рычаг воздействия был в его руках, и ему хотелось этим насладиться. Хотя бы недолго.

– Ну?

– Мы с ней когда-то вместе учились в школе.

– Как ее зовут?

Он был удивлен, до чего сильно мать расстроилась из-за каких-то блинчиков, и опасался, как бы она не пошла к Ли домой и не устроила ей сцену.

– Как часто она сюда приходит?

– Время от времени.

– Каждую неделю?

– Мама, я же сказал, что теперь у меня есть друг. Ну принесла она мне что-то вкусненькое. И что в этом такого? Зачем так расстраиваться?

Мать наказала его: не приходила целых пять дней, а когда пришла, то выяснилось, что в ее отсутствие Ли не только привела весь дом в порядок, но и, так сказать, пометила свою территорию: оставила на сушилке для посуды четыре смятых обертки от шоколадок «Кэдбери» с фруктами и орехами.

Ли понимала, что ей следовало еще тогда, сразу после колледжа, уехать в Лондон вместе с Эбби, Нишей и Сэмом. Теперь бы она жила в съемной квартире на Харрингей-стрит и ездила на метро по линии Пикадилли в центр, поскольку ее офис находился бы где-нибудь в самом центре Лондона, на Фаррингдон-роуд или на площади Бэнк. А вечером в пятницу угощалась бы в «Крипте» тандури-чикен или «бомбами» из пальмового сахара. Она могла бы выйти замуж за кого-нибудь из этих полулюдей. У нее могли бы родиться дети.

В фейсбуке царило ликование, когда Ли призналась, что ее замужество потерпело полный крах. Пожалуй, подобного ликования она вовсе не ожидала. Впрочем, в подробности она вдаваться не стала. А Ниша тогда сказала ей: «Да приподними ты, наконец, свою задницу и двигай сюда. Ты же там с тоски сдохнешь».

Почему же она сразу не собрала чемодан и не уехала? Неужели она уже тогда успела сдохнуть с тоски? Неужели воспоминания об их дружной четверке, о том, какими они были в школьные годы, успели совсем померкнуть? Или ей показалось, что, как только у нее возникла реальная возможность присоединиться к школьным друзьям, с их былых отношений словно сдернули розовый флер? А может, все дело в Банни? В таком смешном, таком добром, таком благодарном? Впервые в жизни у Ли появился кто-то, кому она была по-настоящему нужна, и она даже представить не могла, что будет сидеть на берегу пруда с лодочками в Алли-Палли[13] или гулять по Шафтсбери-авеню[14], зная, что бросила Банни на произвол судьбы, по воле которой его мирок сжался практически до размеров одной-единственной комнаты, а она от него теперь на расстоянии четырехсот миль.

Банни любил, когда она вслух читала ему газету. Он с удовольствием обыгрывал ее в шахматы и с не меньшим удовольствием проигрывал ей в «Монополию». Они вместе смотрели DVD, которые она брала на обменной полке в «Блокбастере». Довольно часто Ли приносила с собой какой-нибудь кекс и, отрезав себе маленький ломтик, спокойно смотрела, как он уничтожает остальное, но никак это не комментировала. Иногда она выходила на задний двор покурить, а когда минут через десять возвращалась, от нее сильно пахло сигаретами, и Банни страстно мечтал, чтобы она сама наклонилась над ним и засунула ему в рот свой пахнущий никотином язык. Но можно ли попросить о чем-то подобном? Хотя бы в качестве простой услуги? Он в этом сомневался, однако мысль о том, что его никогда никто больше не поцелует по-настоящему, терзала его душу, была точно открытая рана.

Однажды вечером, когда они смотрели документальный фильм о Блечли-парке[15], в дом вошла мать Банни. Она, как обычно, громко поздоровалась и, повесив пальто, прошла в гостиную и сказала, словно это оказалось для нее каким-то приятным сюрпризом:

– Ну вот, наконец мы и встретились. Правда, вряд ли Банни когда-либо называл мне ваше имя.

– Ли, – представилась Ли, но руки не протянула.

Еще пару минут они обе сыпали банальными любезностями, а потом мать Банни сказала:

– Это ведь вы приносите ему печенье и кексы?

– Да, иногда, – согласилась Ли.

– А вы понимаете, что убиваете его этим?

– Но ведь это просто печенье.

– Я уже почти тридцать лет неустанно забочусь о сыне…

– Вам ведь просто не нравится, что я сюда прихожу? – прервала ее Ли. – Ну конечно, вы хотите, чтобы он принадлежал только вам одной.

Мать Банни гордо выпрямила спину.

– Нет, я просто не хочу, чтобы он тратил время на такую, как вы.

Банни понимал, что ему следует вмешаться, но он не привык говорить ни матери, ни Ли, что им следует или не следует делать; и потом, если честно, ему даже льстило то, что они, оказывается, способны из-за него сражаться.

– На такую, как я? – переспросила Ли. – Поясните, пожалуйста, что конкретно вы имеете в виду?

Банни много раз воображал нечто подобное и всегда хотел, чтобы в этом споре победила Ли. Но в данный конкретный момент, когда спор уже разгорелся, его вдруг одолели мысли о том, что мать, возможно, права. Ведь Ли ему не жена, не подружка, не родственница. Что, если она возьмет и завтра же его бросит?

А мать, подойдя к Ли почти вплотную, тихо сказала:

– Ах ты, маленькая сучка. Учти, я знаю твой номер телефона.

На столике возле дивана пять крошечных солдатиков в британской форме окружили сбитый «Мессершмитт», в кабине которого сидел, склонившись над штурвалом, мертвый пилот. Банни возился с моделью этого сражения целых пять недель. Но мать одним взмахом руки смела фигурки со стола и, хлопнув дверью, вышла из дома.

Лето близилось к концу, но вместо обычных злобных ветров и дождей над городом повисла плотная серая облачная пелена; было ни тепло, ни холодно, и казалось, что в воздухе совсем нет кислорода, словно его один раз уже использовали. В конце улицы, где жил Банни, полицейская машина, преследовавшая украденный грузовик, насмерть сбила двоих детей. Их звали Назир Икбал и Джейд Барроуз. Заднюю часть автомобиля занесло на повороте, и он, вылетев на тротуар, пробил кирпичную стену, за которой мальчики играли в крикет. Банни узнал их имена только потому, что теперь их большими белыми буквами то и дело писали прямо на асфальте. Тех полицейских – водителя и его коллегу – постарались потихоньку куда-то увезти, прежде чем родители мальчишек и их соседи успели как следует осознать случившееся. Однако следующую группу полицейских, прибывших на место преступления, встретил град камней и стеклянных бутылок; одну из полицейских машин даже перевернули.