– Да понимаю я, что мне характера не хватит все назад повернуть. Вот знаю, что Маргарита меня не любит, а характера все равно не хватит. Не всем, видать, при рождении крепкие характеры выдают, кому-то и плохонький достается. И как это меня угораздило, чем господа прогневил…

– А ты сам-то? Совсем ее не любишь, Павлуша?

– Да как сказать… Вот Любашу-покойницу я любил, точно знаю. Она у меня душевная была, Машутка вся в нее. Ты ведь знаешь, какая у меня Машутка? Она ж такая… Последнюю рубаху с себя снимет, чтобы помочь… И сама себя на плаху положит… Видать, предназначение у нее такое, чтобы жалеть всякого, кому шибко тоскливо да плохо. Она чужую душевную тоску сердцем чует, понимаешь? Любаша все время вздыхала да боялась за нее – как, мол, с таким сердцем жить-то будет? На чужую тоску ведь не наздравствуешься, много ее, тоски-то… Понимаешь, дядь Вань?

– Понимаю, Павлуша.

– Вот и я понимаю… И боюсь за Машутку. Этот твой, младший который… Как она, шибко к нему сердцем-то припеклась?

– Не знаю, Павлуша, – склонив голову, отмахнулся дед Иван. – Не береди душу, мне и без того тошно. Я и сам боюсь, Павлуша.

– А долго еще внуки у тебя гостевать собираются, не знаешь?

– Да через три дня вроде уедут, – охотно сообщил дед Иван. – У них и билеты на самолет куплены…

– Ага. Три дня, значит. Понятно. И уедут?

– И уедут. Да все образуется, что ты…

– Да в том-то и дело, что уедут, дядь Вань! – воскликнул Павлуша. – А Машутка здесь останется. Даже представить не могу, что с ней будет?

– Да ничего не будет. Поплачет немного и забудет, и дальше жить начнет.

– Ну, это ты Машутку не знаешь. Она не такая, – с уверенностью произнес Павлуша. – Говорю же, боюсь я за нее!

– Ладно, Павлуша, я тебя услышал. Обязательно поговорю сегодня с Леонкой. Пристыжу его, поганца.

– Да что там – поговорю… Какой теперь толк от разговоров? Как ни поверни теперь, все одно ничем хорошим не кончится… – печальным голосом проговорил Павлуша.

– Тогда чего ты от меня хочешь, Павлуша?

– Да ничего я не хочу, дядь Вань. Сижу да свой испуг по душе перекатываю. Ты прости меня, если что не так сказал.

– Да ничего… А с Леонкой я сегодня обязательно поговорю, обещаю тебе.

– Ну, как хочешь, дядя Ваня. Пойду я. Скажу Маргарите, что Машутку не застал, что в Феодосию уехала. Спасибо за пиво, вкусное было. До свидания, дядя Ваня.

– До свидания, Павлуша… Машутке-то передать чего?

– Ну, скажи, отец приходил… Что беспокоился, мол… А можешь и не говорить, чего толку-то от разговоров? Как ни поверни, все одно хорошим не кончится…

Дед Иван проснулся от тихого Машиного голоска, мурлыкающего во дворе популярную песенку. Эту песенку часто наяривал в телевизоре симпатичный молоденький паренек, и мелодия приелась довольно основательно, только в слова дед Иван никогда не вслушивался. Зато Маша перепевала их тихо, но с чувством, и дед Иван вдруг услышал, о чем она поет…

Нежно пела Машутка. Наверное, о чем-то своем пела. Через этого парнишку к мамке своей обращалась, которая, поди, слышит ее на небесах… Эх, горе, горе. И ведь не знаешь, что со всем этим хозяйством делать, как девчонке помочь… Внуки сегодня улетают, а дальше что будет? Вот тогда для Машутки и начнется это самое «схожу с ума» да «кругом голова».

Он приподнялся, сел на кровати, нащупал на спинке свою рубаху. Вышел во двор, сощурился на солнце, которое с утра уже закипало яростью. Днем опять пекло будет…

– Доброе утро, дядя Ваня! – весело поздоровалась Маша, выглянув из-под навеса. – Хорошо, что проснулись, скоро завтракать будем!

– А ребята где? Что-то никого не видно.

– А они искупаться пошли напоследок… Сегодня ведь уезжают.

– Да я в курсе… А ты чего такая веселая? Песни поешь…

– А чего мне грустить? Я ж с ними поеду.

– Как это? Ты чего такое говоришь, Машутка?

– Да ладно, дядь Вань… Мы с Лео уже решили – я тоже еду.

– Да ты… – опешил дед Иван. – Ты хоть соображаешь, что делаешь? Неделю погуляла – и уже навострилась ехать, а! Одумайся, Машутка!

– Нет, дядя Ваня. Мы уже все решили.

– Да кто это мы?!

– Я и Лео.

– Ночью, что ль, успели такое порешать?

– Ну, дядь Вань… – опустила глаза Маша. – Да хотя бы и ночью, что с того… Какая разница, ночью или днем…

– А я знаю, какая разница! Я вот покажу тебе разницу, ишь, смелая какая нашлась! А отец что скажет? А Маргарита?

– Да ну… Им без меня лучше. Маргарита хоть меньше раздражаться будет по пустякам. Я одним своим присутствием ее ужасно нервирую.

– Ну и нервируй себе на здоровье, и пусть… На бабий характер все равно не угодишь, что так, что этак. Нет, оставайся, Машутка, не придумывай себе ничего! Да и все равно отец тебя не пустит! Или ты тайком хочешь сбежать?

– Да как тайком, если паспорт мой дома… Я утром ходила домой, хотела его взять, пока они спали, да не успела, папа проснулся.

– Ты ему сказала, что хочешь уехать?

– Сказала…

– А он что?

– Он сказал, что паспорт не отдаст, – вздохнула Маша. – Что без паспорта я все равно никуда не улечу.

– Ну и правильно… И молодец… – закивал дед Иван, услышав эти слова. – Хоть здесь свой мужской характер показал.

– А я все равно улечу, дядь Вань, – упрямо заявила девушка. – Вот Лео сейчас придет и сам сходит за моим паспортом. Он сказал, что поговорит с папой и возьмет ответственность за меня.

– Ишь ты. Ответственность… Ага, пусти козла в огород, так он там все сожрет, и тоже с большой ответственностью.

– Зачем вы так про Лео, дядь Вань? Не надо, он совсем не такой…

– А ты откуда знаешь, какой он? Всего неделю рядом с ним побыла, и уже знаешь?

– Да я его чувствую. А если чувствую, значит, уже знаю.

– Ишь ты… – повторил дед Иван.

– Да ладно, дядя Ваня, не сердитесь на меня. Все равно я по-своему сделаю, и какой смысл тогда сердиться?

– Ну, знаешь…

– А где у вас черный перец, дядь Вань? – вдруг поинтересовалась Маша, обводя глазами пространство. – Я искала, искала, найти не могла. Лео любит глазунью посыпать черным перцем.

– Да вон, в жестяной банке из-под чая.

– Ой, а я и не догадалась… – всплеснула руками Маша.

– Не заговаривай мне зубы, Машутка! Я сказал, никуда не поедешь, значит, не поедешь!

– Ну, дядь Вань, не шумите… Я совершеннолетняя, сама могу решения принимать.

– Да соплюха ты совершеннолетняя, вот что! Вбила себе в голову любовь да чувства! А Леонка, он же такой… Да ты ж совсем его не знаешь, Машутка! Не пришлось бы потом слезы горькие лить! Да и что ты там будешь делать? Ни родственников, ни знакомых… Совсем одна!

– Я не одна, я с Лео. Я его люблю, дядь Вань. И он меня любит. А главное, я нужна ему! – с уверенностью проговорила девушка. – Очень нужна…

Дед Иван хотел было возразить, да не успел. Калитка с шумом распахнулась, и трое братьев гурьбой ввалились во двор – довольные и веселые, свежие после купания. Увидев под навесом накрытый к завтраку стол, расселись вокруг него, плотоядно поглядывая на большую сковороду с яичницей-глазуньей. Маша уже несла из кухни кофейник и тарелки с нарезанными колбасой и сыром. Вскоре запах кофе заполонил собою весь двор, и дед Иван будто со стороны смотрел на этот праздник жизни, пристроившись на краю скамьи и сложив ладони на стол.

– Дед, а ты чего не завтракаешь? – деловито спросил Антон, откусывая от бутерброда с маслом и сыром. – Машенька вполне приличный кофе умеет варить… И где только научилась, а? Ешь яичницу, дед, пока горячая!

– Не хочу. Кусок в горло не лезет, – ворчливо проговорил дед, разглядывая свои ладони.

– А чего так? – спросил Платон, заинтересованно глядя на деда.