— Скажи мне только одну вещь, — проговорил я, — скажи мне хоть что-нибудь, что было бы правдой, в чем ты меня не обманывала бы.

Она сдула прядь волос с лица.

— Помнишь, как ты помогал мне готовиться по математике?

— Это тогда, когда мы готовили презентацию в «пауэр пойнт» по биржам?

— Да, когда ты помогал мне.

— Помогал тебе? Да я все за тебя сделал, причем в то утро, когда уже надо было сдавать работу.

Гоби улыбнулась.

— Потому что я накануне всю ночь закупала оружие в Бронксе. Я вернулась домой перед рассветом. В тот день ты спас мне жизнь.

— Так значит, и здесь ты соврала.

— Но сейчас я говорю тебе правду, — сказала она.

Я слизал каплю крови с рассеченной верхней губы.

— А как насчет того дня, когда ты осталась дома и не пошла в школу, потому что заболела? Помнишь, это было накануне Дня Благодарения? У тебя тогда действительно было пищевое отравление?

— А что, ты что-то заподозрил?

— Ну, не знаю, я заметил, когда мы ужинали, что от тебя как-то странно пахло, типа машинным маслом.

Она подняла брови и улыбнулась еще шире:

— Ты заметил, да?

— И у тебя был грязный след от него, прямо над бровью.

— Это от лифтового кабеля, мне пришлось спускаться по кабелю лифта в шахту в одном здании, в Файненшел Дистрикт, чтобы взломать систему безопасности, иначе как, ты думаешь, мы бы проникли туда сегодня?

— А знаешь, моя сестра слышала, как ты звонила кому-то и разговаривала по телефону по поводу покупки оружия?

— Энни? Энни чудесная девочка, она похожа на…

— На кого?

Она поколебалась с минуту и покачала головой:

— Нет, это я так, ни на кого… Тебе повезло, у тебя замечательная сестренка.

— Именно поэтому ты заминировала наш дом, да?

— Сколько еще раз я должна извиниться?

— Надо было пристрелить тебя, когда была такая возможность.

Гоби рассмеялась:

— Лучше поздно, чем никогда.

— А я говорю серьезно, я…

Она бросилась на меня. Я схватил ее за горло, повернулся, но не удержался на ногах. Мы повалились на дверь, та резко распахнулась, и мы вывалились прямо на тротуар.

Я больно ударился и уже поднимался на ноги, когда Гоби схватила меня и притянула вниз к себе, так что я снова оказался лежащим на ней. Я дернулся, чтобы вырваться, лихорадочно вдохнул и хотел уже выпрямиться, прежде чем она сможет ударить меня, но тут она резко притянула меня к себе и поцеловала. Ее губы имели вкус помады, крови и пороха, а еще они были самым нежным из всего, что я когда-либо чувствовал, и, несмотря на боль, я вдруг обнаружил, что отвечаю на ее поцелуй, и мой язык скользит по ее губам, чтобы лучше ощутить все оттенки странного вкуса этого поцелуя. Мы касались друг друга языками, словно одновременно проникая друг в друга и продолжая борьбу. Наконец она отстранилась. Ощущение было такое, будто я долго плавал на большой глубине океана из «Ред Була» и вдруг резко вынырнул на поверхность.

— Зачем ты это сделала? — только и смог спросить я.

— Ты начинаешь мне нравиться, Перри.

Я шумно выдохнул:

— Своеобразный у тебя способ показать это.

— Ты когда-нибудь в жизни чувствовал себя более живым?

— Да, пожалуй, раз или два.

Гоби продолжала смотреть на меня, приоткрыв рот, словно заглядывая мне в душу в поисках того, что таилось там, на глубине. Сейчас она выглядела очень растерянной, юной, совершенно сбитой с толку — словно отражение меня самого, того, как я чувствовал себя сам, там, где я раньше никогда не был и где меня никто никогда не будет искать. Меня вдруг накрыло нелепое, уму не постижимое видение: я бросаю все — школу, музыку, семью, друзей — и сбегаю с ней на край света.

Я прикинул, что нас хватило бы примерно на неделю.

— Ты в порядке? — спросила она.

— Голова болит.

— Это из-за губной помады, — улыбнулась она. — Моя губная помада пропитана особым наркотиком, контролирующим сознание. Теперь ты целиком и полностью в моей власти.

— Ха-ха.

— Поцелуй меня еще раз.

Я не пошевелился.

— Тебе продали поддельную губную помаду.

— Да нет, просто наркотик медленного действия, зато эффект длится долго.

Она снова потянулась вперед и, уже касаясь моих губ своими, прошептала:

— К рассвету ты будешь совсем мой.

— Только пообещай мне, что не причинишь вреда моей семье.

Она посмотрела на меня очень серьезно:

— Семьи иногда страдают, Перри. Никто никогда ничего не гарантирует.

— Ну и стерва же ты.

— А я и не отрицаю.

Я замахнулся на нее, но она поймала меня за кулак.

— Слишком медленно.

Я дернул головой вперед, мы коснулись друг друга лбами, я провел пальцами по тонкому шраму у нее на шее.

— Откуда у тебя это?

Она посмотрела в сторону:

— Это болезненное воспоминание.

— Типа того, что тебе перерезали горло и ты восстала из могилы?

Гоби резко села. Все, что только что объединяло нас, не просто разбилось — разлетелось на миллионы маленьких острых осколков. Она пожала плечами и замерла.

— Гоби?

Она снова наклонилась вперед, я обнял ее. С минуту мы стояли обнявшись напротив бара, и когда я почувствовал, что ноги у нее подкашиваются, я прислонил ее спиной к нижним ступенькам. Парочка молодых людей вышла из дверей; они посмотрели на нас, но ничего не сказали.

Через несколько секунд Гоби подняла голову. Ее взгляд был мутным, но уже начал проясняться.

— Перри?

Я кивнул.

— Я здесь.

— Мы должны идти, — сказала она. — Нам нужно… поймать машину.

— Может, подождем еще минутку, пока ты окончательно придешь в себя?

— Нет, надо ехать.

Она даже не смотрела на меня.

— Надо покончить со всем этим.

23

Если бы вам пришлось оглянуться назад, на ваши школьные годы в последних классах, какой совет вы бы дали начинающему учебу старшекласснику?

Симмонс

Через полчаса мы ехали вниз по восточной Восемьдесят пятой улице в украденном «BMW». Украсть машину было идеей Гоби. Это заняло у нее не больше двух минут — отключить сигнализацию и противоугонную систему, соединить провода и с помощью отвертки, найденной в багажнике, завести машину. Кем бы ни был владелец машины, у него был ужасный музыкальный вкус. И теперь из динамиков звучали серенады Майкла Бубле. Он изо всех сил пытался взбодрить нас, но это не работало.

— Мы в Верхнем Ист Сайде, — сказал я.

— Остановись-ка здесь.

Я остановился напротив пожарного гидранта и вытащил отвертку, вставленную в зажигание, дав двигателю заглохнуть. Мы вышли из машины посреди тихой улицы и начали разглядывать ряды загородных домов из коричневого кирпича по обе стороны от нас.

— Так, вот этот. — Она указала на большое четырехэтажное здание. — Нам туда.

Я колебался. У этого четырехэтажного здания были высокие круглые окна и черные двойные двери, дополненные ажурными металлическими решетками, которые, похоже, могли защитить даже от реактивного снаряда, запусти его кто-нибудь в дом. Это был не дом, а крепость, в которой жил кто-то очень опасный и очень богатый, притворяющийся цивилизованным гражданином. Стены дома были увиты плющом, разросшимся и густым, он несколько смягчал суровый вид строения. Но в то же время дом выглядел словно больным какой-то разновидностью архитектурной гангрены.

В свете уличного фонаря я увидел, как Гоби заряжает пистолет и прячет его под платьем. Она нагнулась и вытащила из-за голенища сапога бритву, проверила лезвие и спрятала его назад.

— Идем, — сказала она. — Пришло время поработать.

— Не-а.

— В смысле?

— Не собираюсь помогать тебе еще кого-то убивать. Этого больше не будет. Я выхожу из игры.

— А с чего это ты решил, что у тебя есть выбор?

— Знаешь что? Я тебе скажу, потому что мы только что целовались там на улице и в глубине души я теперь знаю, что ты не сможешь на самом деле взорвать мой дом или убить мою сестру. Я просто в это не верю. Да и к тому же, возможно, она уже ушла из дома, так что если хочешь пойти туда и пристрелить кого-нибудь — отлично, но тебе придется сделать это без меня.