может, он уже?..
Боже, вот я вляпалась! Руки колотила сильная дрожь, я надеялась, что хотя бы голос мой будет звучать спокойно.
– Макс, ты пьян как сапожник, поговорим завтра.
– Завтра я тоже буду пьян, милая. Да и ты разговаривать уже не сможешь.
Он просто треплет языком или его угрозы реальны? Всё, что я о нём знала, указывало на то, что он не бросает слов на ветер.
– Вот видишь. Этого я и боялась, – сказала я печально.
– Чего?
– Я знала, что ты алкоголик. А я ведь очень боюсь пьяных, Максим, поэтому мне всегда было страшно рядом с тобой. Я опасалась, что однажды…
– Ты меня боялась?
– Конечно. Я люблю тебя, но ещё больше я боюсь тебя. Понимаешь, мой отец был пьяницей, и когда я была маленькой, он часто…
– Стоп. Ты сказала, что любишь меня?
– Конечно, я тебя люблю, – в голосе моём появилось страдание.
– Почему тогда ты меня бросила?! – плевалась ядом трубка.
– Потому что я боялась, что ты будешь меня бить, – плакала я. – Это так страшно, когда большой сильный мужчина замахивается кулаком…
– Я разве давал тебе поводы для таких страхов? – растерянно соображал он.
– Нет, милый, ты здесь ни при чём. Просто я боюсь всех, кто пьёт. Понимаешь, этот страх, он сильнее меня, он иррационален и непреодолим, это как боязнь высоты или…
– Тебя били в детстве?
– Да, бывало, я даже не могла ходить в школу, потому что лицо было в синяках и…
– Почему ты не рассказывала мне?
– Прости меня, я такая дура, нужно было всё тебе рассказать, я так мучилась эти несколько дней, видел бы ты меня сейчас, такие круги под глазами, я почти не спала, всё думала набрать, ведь ты же сказал, что будешь ждать, и я хотела позвонить, но, когда бралась за телефон, меня останавливали эти картинки в моей голове, этот ужасный кулак, который нацелен мне в лицо… – тараторила я, всхлипывая.
– Я бы никогда не смог ударить тебя, Катенька, – перебил меня Максим. – Я ведь люблю тебя.
– Отец тоже говорил, что любит меня, просто хочет сделать меня лучше. Когда он трезвел, то плакал и гладил мои синяки, но потом он снова напивался и начинал меня воспитывать…
– Он жив сейчас, твой отец? Я убью его!
– Нет, он умер, замёрз пьяный, не смог дойти до дома.
– Очень жаль! Я придушил бы этого ублюдка!
– Его больше нет…
– Я не такой! Я никогда не смог бы ударить женщину! Ты веришь мне?
– Я не знаю, Максим. Ты напугал меня, когда сказал, что выбьешь мне зубы.
– Ерунда! Я просто разозлился на тебя! Ты ведь бросила меня!
– Я не думала, что я так тебе дорога. Мне жаль, что я сделала тебе больно, прости меня.
– Ты просишь прощения? То есть, ты…
– Что за несправедливость, Макс? – рыдала я в трубку. – Почему мы всегда должны страдать из-за людей, которые причинили нам много боли, и почему из-за них мы делаем больно остальным ни в чём не виноватым людям? Эти страхи из прошлого, как с ними бороться? Я не знаю, я такая слабая…
– Я тебя люблю! И я не алкоголик! Я расстроился, мне было плохо. Я больше никогда не буду пить, если ты скажешь, что будешь со мной!
– Правда?
– Правда. Я не алкоголик, и я не бью женщин! Тебе нечего бояться!
– Я так рада! – всхлипывая, я улыбалась.
– Открывай. Я подъехал.
– Но…
Он положил трубку. Я не ошиблась, представляя его машину на пути к моему дому. Боже, что было бы сейчас, если бы я не поговорила с ним?! Если бы просто положила трубку, разозлившись? Телефон снова ожил, подавая сигнал, что машина у ворот требует впустить её внутрь. Я коснулась нужной кнопки. Пока экран телефона отображал разъезжающиеся створки ворот, я покрывалась липким ужасом.
Что, если он мне не поверил? Была ли моя ложь убедительной?
В горле встал комок, гладкий, как галька, я не могла дышать, не могла глотать, не могла даже пошевелиться, но нужно было идти к двери. Нужно набрать Антону! Пусть приезжает и возьмёт людей! Нет! Я могу сделать только хуже! Намного, намного хуже, и Антону, и себе.
Нужно идти. Еле передвигая налитые свинцом ноги, морщась от боли, я спустилась в холл первого этажа и, дрожа, опустилась в кресло. Раньше я не приглашала к себе Максима, и он не мог знать, где я живу, но я не удивилась тому, что он подъехал к моему дому. Разве это проблема для ФСБ? Отследили звонок или ещё что…
Горничная открыла дверь. Максим ворвался в холл, оттолкнув Марту так сильно, что она чуть не упала, сердце моё болезненно сжалось, но сама я была в ещё худшем положении. Меня, может быть, сейчас вообще убьют. Максима сопровождали двое мужчин с угрюмыми лицами и с тёмными, пустыми, как у ящериц, глазами. Я не встала им навстречу, ноги меня не слушались, повязка на лодыжке служила мне оправданием. Я чувствовала себя уязвимой, будто загнанная лисица. Мой уютный дом моментально превратился в западню, в нору, в которую проникли охотничьи собаки.
– Неплохой у тебя домишко! – мрачно сказал Максим, оглядывая холл и для устойчивости держась за колонну.
Волосы, соль с перцем, взлохмачены и давно немыты, недельная щетина на подбородке. Голубые радужки глаз, контрастируя с воспалёнными белками, кажутся льдинами посреди огненного океана. Я вспомнила его квартиру. Она конечно тоже роскошна, но ей далеко до моего дома. Не хотелось бы разозлить его ещё больше.
– Это не мой дом, – отмахнулась я. – Откуда бы у меня взялись на него деньги?..
– И чей же? Твоего нового любовника? – он рассвирепел от своей догадки, и его лицо, налившись кровью, стало похоже на кусок мороженого мяса.
– Максим, – я позволила себе упрёк в голосе. – Посмотри, я вывихнула ногу. Моя начальница предложила пожить у неё, потому что здесь есть прислуга, которая ухаживает за мной.
– И где же она сама? Эта твоя начальница?
– Уехала в командировку в Брюссель.
– Врёшь! – рявкнул он. – Ты спрятала своего мужика!
– Пусть твои люди обыщут дом, они не найдут здесь ни одной мужской вещи. Если я скрыла мужчину, его вещи я не смогла бы спрятать так быстро, правда?
Максим застыл в нерешительности, сверля меня пьяными глазами. Наконец, его лицо смягчилось.
– Кто здесь ещё, кроме тебя?
– Только я и Марта, – я кивнула на горничную.
– Свободны, – бросил он своим прихвостням. – Приедете за мной завтра.
Я наконец могла дышать полной грудью. Кажется, он не собирается меня убивать. Как только за его янычарами захлопнулась дверь, Максим подошёл и навис надо мной огромной, плавно раскачивающейся горой.
– Я очень скучал по тебе, Катенька.
– Я тоже… скучала, – сказала я, подняв на него глаза.
Какое-то время мы разглядывали друг друга.
– Не нравится смотреть на меня пьяного? – спросил он.
– Я не люблю пьяных, говорила уже тебе об этом. Боюсь их.
– Ничего, Катюша. Сейчас я приду в себя, дай мне две минуты. Эй, – крикнул он забившейся в угол Марте, – сделай-ка мне кофе. И где тут у вас кухня?
Я проводила Максима в столовую. Он рухнул на стул, разбросал ноги, натужно сопя, начал шарить по карманам, недовольно бубнил себе под нос:
– Да где же… мать его… я что, в машине оставил? А, вот.
Он бросил на стол маленький пакетик, достал из бумажника кредитку. Пару минут я с каменным лицом наблюдала за этой отвратительной пьяной вознёй с порошком.
– Осуждаешь? – скривился он, будто кожей почувствовав мой презрительный взгляд.
– Ты взрослый человек, Максим. Тебе решать, что тебе делать со своей жизнью.
– Ну да, – невнятно промямлил он и поднял на меня подёрнутые розовой алкогольной влагой глаза. – Будешь?
– Нет.
– Давай, малышка. Хочу, чтобы мы были на одной волне.
– Нет, – повторила я тем же бесстрастным тоном. – И не называй меня малышкой, мне это не нравится.
Какое-то время он буравил моё солнечное сплетение невидящим тяжёлым взглядом, потом сморщился, оскалился:
– А я сказал, будешь. И без разговоров. Хватит строить из себя невесть что.
– Максим, ты не можешь заставлять меня принимать наркотики.
