Осознание собственного бессилия раздувало, удваивало, утраивало скопившуюся во мне глухую ярость. Запинаясь, я перевела требования Руслана. Рональд выслушал всё это с каменным выражением лица, а когда я договорила, только развёл руками:

– Скажи ему, что бумажник с сотней миллионов остался в других штанах.

Я повернулась к Руслану.

– И как ты, мать твою, себе это представляешь?

– Пятьдесят тысяч купюрами по двадцать долларов, пятьдесят тысяч тысяч купюрами по пятьдесят долларов, сто тысяч купюрами по сто долларов, остальное я возьму камешками. Бриллиантами. Само собой, я не смею отрывать мистера Шелтона от чудесного пикника, поэтому ему нужно подумать, кому бы он смог доверить разрешение всей этой нашей… ситуации. Я хочу, чтобы он назвал мне доверенное лицо, нужен кто-то, кто мог бы уладить все технические вопросы. Да, и скажи ему, что это доверенное лицо должно быть достаточно сообразительным, настолько сообразительным, чтобы ему хватило мозгов не соваться в полицию. Переводи.

Я перевела. Рональд задумался.

– Да, и добавь, что за каждую мелкую ошибку его доверенного лица я буду отрезать по пальцу уже у вас обоих. Одна ошибка – два пальца, нехитрая арифметика. А если это лицо нажалуется полиции на наши шалости, я перережу тебе глотку у него на глазах. Так что пусть хорошенько подумает, кому бы доверить это дельце.

Я переводила Рональду и наблюдала за тем, как постепенно меняется его лицо, становится всё более напряжённым и отстранённым. Он помолчал минуту, глядя в пол, потом сказал твёрдо:

– Передай мистеру Зануде, что мне нужно время всё обдумать. До завтра. Но пусть он будет уверен: я оценил его по достоинству. Сто миллионов – вполне приемлемая благодарность за такое увлекательное приключение.

– Завтра он назовёт тебе имя, – прошипела я исподлобья. – Ты получишь свои деньги.

– Вот и чудненько, – Руслан потёр ладони. – Ладно, я пойду, а вы наслаждайтесь природой и обществом друг друга, – он встал, смахнул несуществующую слезу и одарил нас умильной улыбкой, за которую я с радостью зарезала бы его. Вздохнул: – Как романтично! Ну ладно, не буду мешать…

Мне казалось, я очутилась внутри какой-то особенно ужасной картины Макса Эрнста. Словно переела на ночь и вижу кошмар. Ещё долго смотрела на захлопнувшуюся дверь, будто передо мной действительно разворачивалось что-то интересное. Я была слишком потрясена, чтобы думать или делать что-то ещё. Ступор? Прострация? Шок? Свесив голову набок, я лишь тупо смотрела на подгнившие деревянные доски. Контуженная взрывом рыба.

Видимо, у меня не осталось сил сохранять хорошую мину при плохой игре, и, видимо, все эмоции вылезли наружу, потому что Рональд протянул свободную руку, взял меня за подбородок и повернул моё лицо к себе, чуть приподнял:

– Выше нос, вот так. Они получат всё, что хотят, и очень скоро нас здесь уже не будет. Не переживай так, деньги не проблема.

– Но это же сто миллионов!

Я делала вид, что поразившая меня сумма виной моему состоянию, на самом же деле я вся горела огнём и одновременно превращалась в глыбу льда по другой причине – гнусного предательства.

– Деньги – это всего лишь побочный эффект моей работы, – пытался достучаться до меня Рональд. – Я работаю не ради денег, а ради удовольствия, я действительно очень люблю то, чем занимаюсь, и мне просто повезло, что моё любимое занятие хорошо оплачивается. Понимаешь?

Погрузившись в свои мысли, я с трудом разбирала, что он говорит. Видимо, Рональд расценил выражение моего лица как непонимание.

– Хорошо. Вот что ты любишь больше всего на свете? – спросил он.

тебя

– Погружаться с аквалангом… – пролепетала я неуверенно первое пришедшее мне на ум.

– Отлично. Я, кстати, тоже люблю, – он улыбнулся и протянул мне горячую ладонь. Я нерешительно вложила в неё свою ледяную руку. – А теперь представь, что за каждое погружение тебе выплачивают по миллиону долларов. Здорово, да?

Если что и могло отвлечь от раздирающих меня на части мыслей, то только он. Я смотрела в эти удивительные глаза, на эти чувственные губы, упрямый подбородок, широкие мускулистые плечи, стройные бёдра…

Но и он ненадолго отвлёк меня. Мне вдруг стало невыносимо одиноко, тоска пронзила железным прутом, тело сковал холод, мне казалось, что весь мир против меня, я вдруг почувствовала, что совсем одна. Меня предали… предали… И это чувство причиняло мне такую боль, с которой вряд ли бы сравнилась любая боль физическая, мне хотелось кататься по полу и выть, выдирать себе волосы, делать что угодно, как угодно сходить с ума, лишь бы не ощущать этого. Но Рональд смотрел на меня, и я ничего не могла делать, могла только сидеть, чувствуя, как чудовищное давление разрывает мне голову

и слушать его голос

и смотреть в его добрые глаза

и на эти губы, которые что-то говорят мне

Я не знаю, что было между, но вот я только что цепенела от постигшего меня кошмара…

…и вот я уже неистово целую его, судорожно цепляюсь свободной рукой за его волосы, прижимаю его голову к своей, впиваюсь в его губы всё сильнее, всё глубже…

…и он отвечает мне. Секундное замешательство от моей неожиданной атаки на его рот сменяется ответным поцелуем. В висок. Он мягко отстранил свою голову от моей и поцеловал меня. В висок. Контрольный выстрел – последний за этот день, убивший меня окончательно. А потом прижался щекой к моему затылку, баюкая меня у себя на груди, как испуганного ребёнка, пока я цепенела от ужаса произошедшего. Охватившие меня стыд и отвращение к себе были такими невыносимыми, что мне хотелось провалиться внутрь себя самой, просто перестать существовать. Я только что всё испортила. Я испортила. Всё. Только что….

И не знаю, что бы случилось дальше, может, я и умерла бы тут же на месте, а может, и в самом деле разревелась, что ещё хуже, но дверь открылась, и вошёл Денис. Он поставил на стол битком набитый пакет, бросил нам ключи.

– Отцепитесь от кровати, застегните друг другу наручники и киньте ключи мне обратно.

Рональд выпустил меня из объятия и принялся возиться с замками.

Набрав полную грудь воздуха, я взглянула на Дениса. Он избегал смотреть мне в глаза и смотрел куда угодно ещё – в угол, в стену, в потолок. Это дало мне повод думать, что он чувствует некое подобие вины, и я решила прощупать почву получше. Какое счастье, что Рональд ни слова не понимает по-русски.

– Это была его идея? – спросила я.

Денис молчал, но глаза сказали всё за него.

– Так я и думала. Тебе самому такая подлость вряд ли пришла бы в голову. Он, видимо, был очень убедителен, миллионами соблазняя тебя на предательство.

Денис по-прежнему молчал. Меня сдерживало только одно – присутствие Рональда. Если бы не он, я бы бросилась на Дениса, чтобы вцепиться ему в глаза, изорвать его в клочья. И меня не остановило бы оружие в его руке, о, нет, нисколько – и именно это он читал в моём взгляде.

– Ты бы выстрелил? – прошипела я.

Он отвёл глаза.

– Выстрелил бы ты в меня, я спрашиваю?

Ответа я не дождалась, с глухой яростью отвернулась к Рональду. Он протягивал мне ключи. До меня дошло, что нас собираются держать в наручниках всё время, и я снова ощутила вспышку бешенства. Рональд смотрел на меня, и мне пришлось успокоить свою ярость, прежде чем вновь повернуться к Денису.

– Как ты, думаешь, чувствовал бы себя с постоянно скованными руками? – спросила я осторожно.

– Хреново, – промямлил он.

– Если у тебя осталась хоть капля уважения ко мне, ты заберёшь эти наручники с собой.

– Ну… не знаю…

– Зачем они нам тут? Мы что, собираемся драться друг с другом? А как я куртку надену? А как буду спать в них? Ну, сам-то подумай.

– Ладно, кинь их мне.

– Неужели, – съязвила я и забрала ключи у Рональда.

Через минуту бросила наручники изнывающему от неловкости Денису, и он, не выпуская нас из поля зрения, попятился к двери и вышел.