Снег налипал на лицо, забивая дыхание, и всё перемешалось, превратилось в белую холодную кашу. Пребран лишь чувствовал удары о попадавшиеся на пути камни, и благо толстая одёжка и сугробы смягчали ушибы, от которых хоть и целы были рёбра, но дыхание выбивало напрочь. Но не успел княжич очнуться, как сверху на него рухнул душегуб. Гневно рыча, ударил в правый бок, да так, что в глазах посыпались серебристые искры. Тать, сдавив двумя руками горло. Лёгкие загорелись, и желание глотнуть воздуха оглушило. Пребран протянул руку, нащупав пальцами в сапоге у лодыжки припрятанную холодную сталь, выдернув нож, вонзил в толстую шею. Мужик дёрнулся, но глаза его стремительно стекленели, умерла в них злоба. Изо рта и носа потекла по бороде кровь. Княжич, высвободившись из ослабевшего плена, оттолкнул громадину. Сам повалился на бок, надолго закашлявшись, хватая ртом воздух. Отдышавшись как следует, он пошевелился и тут же скривился от боли, ощущая, как правый бок нестерпимо обожгло болью.

– Зараза.

Опершись о твердь, Пребран, раскачиваясь, усилием воли поднялся сначала на колено, а потом на ноги, качнулся, непроизвольно хватаясь за ушибленное место. Тупая боль опоясывала, давила на лёгкие, будто в груди у него лежал булыжник.

Он опустил взгляд и выругался, увидев расползающиеся пятна багровой крови вокруг убитого татя.

– Вот и награбили, – сплюнул он.

Закостенелыми озябшими пальцами загрёб снег, утирая лицо и кровь, что текла носом, обращая снег в алый, как сок клюквы, цвет, и мгновенно смерзалась.

Пребран разогнулся, оглядывая лощину, куда они свалились. Выбрав место почище, опираясь на деревья, кое-как взобрался по склону. Найдя свой меч и топор, подобрал.

Пока он добирался до места разбоя, тут уже считали потери. Пребран с размаху всадил топор в дерево и, вложив в ножны меч, присоединился к воеводе. Вяшеслав, заметив княжича, даже в лице переменился, так рад был его видеть, пусть и не совсем в здравии, но живым.

– Вот будет чем поживиться лесному зверю, – сказал кто-то из мужчин, подбирая оружие среди распластавшихся на снегу татей.

Проявлять брезгливость к лишнему оружию никто не стал, да и надо сказать, то было добротное, чего оставлять. Подобрали всё. По-хорошему, сжечь бы разбойников, но в такой мороз и метель займёт это не меньше как полдня. Да и вдруг кто-то ещё из местных выйдет на дым, уж тогда им точно живыми отсюда не выйти, вся деревня нагрянет, заколют кольями. К счастью, убитых среди своих не оказалось ни одного, и слава Перуну. С ним князь отправил самых лучших. Вот только покололи изрядно. Хорошо бы залатать раны, да не стали рисковать, наспех водрузились в седла. Пребран, всунув ногу в стремя, подтянулся, едва смог подняться на коня, забыв о дыхании. Тронулись с места быстро, и только тут княжич вспомнил о прислужнике.

– Твою же мать… – он не договорил, выискивая взглядом Будяту, крутя головой в поисках парня.

Вяшеслав сразу понял, кого потерял княжич.

– И куда же этого дурня занесло?

– Заплутает, да и замёрзнет в лесу, – заключил Ждан.

– И что же теперь делать?

– Семеро одного не ждут.

– Буря поутихла, следы наши ещё до вечера останутся. Может, нагонит?

Пребран с гневом посмотрел на Ждана. Да только деваться было некуда, ждать одного, рискуя головами полудюжины, безрассудно. Пребран в последний раз огляделся, в надежде отыскать в неприступной крепи отрока, но тот так и не вышел на глаза. Хорошо, что весточку князя тому не доверил, тогда бы вся затея похода насмарку, тогда бы зря проделали такой путь, едва не положив головы.

Отъехав на достаточно много саженей, отряд погрузился в гущу леса. Тут уж буря совсем поутихла, и тишина стояла такая, что звенело в ушах. Впрочем, это оглушала головная боль, что истязала княжича с того мига, как они отъехали от места разбоя. Выбрав место для постоя поудобней да посподручней, под разлапистыми елями, дружинники попрыгали с лошадей, принялись тут же вытаптывать снег.

Пребран огляделся в надежде увидеть отставшего Будяту, да тот будто сгинул. Княжич вобрал в лёгкие морозного воздуха, поднатужился, чтобы претерпеть боль, в боку спрыгнул с мерина. Кто-то уже нарубил еловых ветвей для подстилки, другие стаскивали хворост, ломая сухие сучья осин поблизости. Ждан уже запаливал кресалом сложенный споро костерок. Вяшеслав, косясь на княжича, стаскивал вещи, верно подозревал что с тем не совсем ладно. Пребран, чтобы не быть в стороне, привязал лошадей, всыпав в торбу каждому ячменя.

– Дурень, и куда запропастился? – пропыхтел Ждан, верно тоже переживая за мальчишку.

Воевода подсел к костру, подвешивая на рогатины чугунок со снегом.

Пребран, вытащив кошму и медвежью шкуру, бросил на еловые ветви. Сам прошёл к кострищу, подсел к воеводе на выстеленную им подстилку. Тепло от костра ласкало лицо и руки, что совсем задеревенели от проделанной работы.

– Жаль, толковый был малый, – Ждан, сбросил рукавицы и подтягивая подол налатника, присел на корточки к огню.

Пребран нахмурился. Повёл плечами, чувствуя в том свою вину. Помолчали, каждый думая о своём.

– Спасибо, – вдруг произнёс простуженным голосом Вяшеслав, обращая посерьезневший взор на княжича.

Ждан и другие мужи удивлённо перевели на него взоры.

– За что? – буркнул Пребран.

– Ты же мне вроде как жизнь спас.

Княжич нахмурился сильнее, припоминая сей миг, и вспомнил парня, что первым напал на воеводу, и который тут же рухнул в снег с раскроенным черепом. Вот только теперь вспоминать о том не хотелось, разом поплохело.

– Сегодня – я тебя, завтра – ты меня, вот так и вся жизнь складывается, что обязаны мы друг другу помогать и не бросать в беде.

Вяшеслав помолчал, обдумывая сказанное, и вдруг хмыкнул в усы.

– Верно ты сказываешь… – посмотрел задумчиво в костёр, а потом выпрямился, опершись широкими ладонями на колени, гаркнул оборачиваясь: – Ну, Никрас, где медовуха? Наливай! Сегодня мы вроде как живы остались, чем не праздник!

Пребран усмехнулся.

Лёд в корчаге растопился, забурлил. Пока Никрас наливал в воловий рог медовуху, Ждан насыпал порубленного на куски вяленого мяса в кипящую воду, не забыв сыпнуть горсть сушёного укропа. Остальные перевязывали друг другу нанесённые татями порезы и раны, что были не такими существенными, завтра уже и не вспомнят.

Пребран, как его ни скручивала боль, раздеваться не стал, посчитав себя не раненым. От пряного запаха съестного свело нутро, что княжич и забыл о боли, изъедавшей тело. А на морозе особо захотелось горячего, закутаться в шкуры и лечь поближе к костру да заснуть крепким сном. Зима всегда приносит суровые испытания. Хозяйка стужи не упустит живого тепла, вон ныне попирует душами да тёплой кровью, что осталась на белом снегу ярким узором.

Похлёбка оказалась вкусна, мужи только и знай языки жгли, уплетая снедь, от которой внутри постепенно разливалось тяжёлое тепло. Разморилось тело.

Стемнело быстро.

В Студень ночь всегда наступала стремительно. Ждан напоследок подкинул в костёр срубленных толстых сучьев. Запахло еловой смолой, запылало так, что даже и жарко стало, но никто не отодвинулся, накапливая желанное тепло про запас. Вяшеслав вновь вызвался караулить, с ним назвался и Ждан, видно в такой мороз не хотел укладываться. Поутру мороз жгуче крепнет, и будет вовсе невмоготу вылезать из-под шкур. Из-за скручивающий боли и княжичу не хотелось укладываться, но лучше поскорее забыться сном. А завтра, быть может, набредут на деревеньку. Там и позаботится о себе. Однако стоило прилечь, покоя без движения ему не было – мышцы на боку набухли, невыносимо тянули, раскалённым камнем давило на рёбра. Княжич дышал туго, и жилы на шее натягивались верёвками.

Вяшеслав тихо переговаривался со Жданом. И из его воспалённых губ теперь вырывался сип. Воевода не забывал об обещанном князю догляде, изредка бросал на княжеского сына беспокойный взгляд. Пообещал ведь Вячеславу сберечь, вот и волнуется. Княжич накрылся почти с головой. Чувствуя, как жаровые волны стихают. Ещё долго маялся плескавшейся железом тяжестью, но ночь утянула в безмолвную свою глубь, показывая полупрозрачные, светящиеся внутренним светом образы, в которых он не смог различить, что принадлежали они девушке с голубыми, как омуты, глазами, он просто знал, что ему до неё больше никогда не дотянуться.