Припарковав машину на своем уже привычном месте (удивительно, почему именно оно всегда свободно?), я пошел в сторону паба. Осторожно тяну на себя дверь и захожу внутрь. Очень странно видеть это место абсолютно пустым. Никакой музыки, никакого алкоголя рекой, никаких шумных компаний. Тишина. Оглушающая тишина. Зал паба почти не освещается, лишь несколько ламп проливают тусклый свет на предметы интерьера. Я решил поискать Мэри сначала на первом этаже. Убедившись, что моей девушки нет в зале и кухне, я подхожу к неприметной двери в углу барной стойки. «Комната Трэвора» дошло до меня. Аккуратно стучу костяшками пальцев по дереву и открываю дверь.

Кожа резко покрывается мурашками. Здесь такой дубак, будто в холодильной камере. Окна открыты нараспашку и температура в помещении уже упала до уровня улицы – по ощущениям около -4 градусов. Комната мистера Беккета была небольшой, но уютной. В углу стояла односпальная расправленная кровать. Рядом расположилась невысокая тумбочка, на которой лежали книги. У окна нашел себе место большой дубовый письменный стол, возле которого и сидела Мэри. Она сидела на полу, перебирая в руках какие-то бумажки. Я не видел ее лица, но почувствовал, как внутри все холодеет, но уже не от зимнего ветра, а от ощущения пустоты и боли. Девушка не слышала, как я вошел, раскладывая документы вокруг себя слегка трясущимися руками и окоченевшими пальцами.

- Мэри, – тихонько зову ее я, и девушка вздрагивает. К моему удивлению она не оборачивается. Не отрывается от своего занятия. Не реагирует.

- Здесь очень холодно. Ты заболеешь, – делаю шаг к окну и закрываю распахнутые створки. Даже от одного взгляда на нее меня прошибает дрожь. На ней одета лишь тонкая майка, а воздух в помещении ледяной. Не удостоив меня и взглядом, она отвечает:

- Было душно, надо было проветрить, – дочитав еще одну страницу, она откладывает ее в стопку справа от себя и наконец-то поднимает на меня глаза. – Что ты здесь делаешь, Том? Я думала ты вернешься в город завтра.

Глаза... зеркало души... они могут сказать вам больше, чем что-либо на этом свете. Они были созданы, чтобы говорить правду. Посылать сигналы. И глаза Мэри кричали. Все тело напряжено, как натянутая струна. Она дрожит от холода, но видимо еще этого не понимает. На лице никаких эмоций. Спокойствие. Уверенность. Но глаза! Они кричали. В них плескалось столько всего. Весь спектр эмоций. По большей части боль утраты и отчаяние, но где-то проскальзывал и страх.

- Холли рассказала мне, – осторожно начинаю я, присаживаясь на пол рядом с ней. Она немного поморщилась, но затем снова выпрямила спину.

- Не стоило приезжать. Я в порядке, – и будто в подтверждение своих слов, вновь берет какую-то папку и начинает читать. Я не знаю, как реагировать. Ожидал увидеть все, что угодно: слезы, истерики, злость. Но не безразличие и спокойствие. Меня сбивает с толку то, что она произносит, и то, как ведет себя ее тело. Ее потряхивало. Тремор в руках и грудной клетке, прерывистое дыхание, покрасневшие глаза. Но эта апатия, отсутствие какой-либо мимики, тихий и спокойный голос шли в разрез с моими представлениями о людях, переживших утрату близкого человека.

- Я хотел быть рядом, если тебе понадобится какая-либо...помощь, – я хочу до нее дотронуться. Взять за руку. Обнять. Но сейчас, она словно маленькая колибри. Стоит пошевелится и спугнешь.

- Спасибо конечно, но лучше бы ты остался с семьей. Мне нужное многое сделать, – она кивает в сторону документов. Мне неприятно и обидно. Я думал, что поступаю правильно, приехав сюда. Я хотел ее поддержать, разделить с ней эту боль. Но Мэри это не нужно. У нее «много дел». Эта фраза бьет меня под дых. Этот холод и безразличие в голосе. Я начинаю жалеть о том, что вообще решил, что ей понадобится моя компания. Кто я такой, чтобы она делила со мной боль? Вот мистер Беккет был ей близким человеком, а я... Мысленно даю себе оплеуху. Холланд, ты болван. Она тебя любит. Мэри об этом говорила и не раз проявляла свои чувства действиями. Очнись! Это же просто защитная реакция. Ее типичная защитная реакция. Бежать! Скрыться! Спрятаться! В этом вся Мэри. Жизнь наносит ей удар, а она подставляя вторую щеку, сворачивается в калачик и погружается внутрь себя. Ты же знаешь ее. Ты же видишь, что ей тяжело. Она просто не хочет казаться слабой. Что ж... в эту игру могут играть двое.

- Я понимаю, но решил, что моя помощь тебе не помешает. Я могу побыть личным водителем. Наверняка нужно много куда съездить, – я пытаюсь убрать «жалость» из своего голоса, придать тону серьезность и деловитость. Если она хочет делать вид, что ничего не произошло, пусть будет так. Но я хотя бы буду рядом.

Мэри вновь поднимает на меня глаза. В ее взгляде проскальзывает удивление и усталость. «Милая моя маленькая девочка... ты устала быть сильной. Я понимаю. Но затем я и здесь. Тебе больше не нужно делать все одной. Я тут и я готов разделить твое горе с тобой. Твоя боль – моя боль». Мне так хотелось ей это сказать. Мне самому было странно такое испытывать. Когда облекаешь чувства в слова, все кажется таким ненастоящим. Но внутри меня билось горячее сердце, которое любило. Я действительно этого хотел. Мы не выбираем кого любить и как. Эти эмоции и чувства рождаются в нас без нашего ведома. И еще пару дней назад я бы и не подумал, что испытываю «такое». А сейчас. Все, что я хотел – это прижать ее к себе, как маленького ребенка, гладить по голове и обещать, что все будет хорошо.

- Надо отвезти документы в морг, – выдыхает она и неосознанно сжимает ладонь, сминая бумагу. Я все-таки протягиваю к ней руку и дотрагиваюсь до ледяных пальцев. Она делает еще один вдох, стараясь наполнить легкие как можно большим количеством кислорода.

- В любое время. Машина у входа, – несмотря на то, что Мэри замерзла и кожа покрылась мурашками, щеки ее горят. На лбу даже выступила испарина. Кажется, у нее жар.

- Мне нужно еще пару минут. Прибрать тут все, – она поднимается, немного пошатывается и принимается складывать документы из левой стопки обратно в ящики письменного стола.

- Я буду на улице, – вставая за ней следом, говорю я, а затем выхожу из комнаты.

Знаете, бывает такое, что профессия человека накладывает на него свой отпечаток. В случае с представителями кинематографа – это не редкость. Когда жизнь твоя превращается в один из эпизодов мелодрамы, ты, будучи актером, погружаешься в эту атмосферу. Ты становишься героем. Ты становишься тем, кто спасает главную героиню от демонов, внешних или внутренних. Ты идешь на рожон. Ты жертвуешь. Ты любишь. Ты делаешь все, ради своей возлюбленной. Простите меня за драматизм, но я верю, что каждый из нас должен однажды сыграть роль героя в реальной жизни. Мы обязаны кого-то спасти. Сделать что-то настолько ценное в этой жизни. И пусть ваш героизм и жертва не будут достойны пера великого автора или рыцарского романа, вы все равно должны стать чьим-то героем.

Выходя из паба, я принял решение. Я стану героем для нее, надо ей это или нет. Я люблю ее, и чувствую, что ей еще понадобится моя помощь. И дело не только в машине.

POV Мэри

Моя кожа горит. Ощущение, что мое тело постепенно пожирают языки пламени. От головы до самых пят растекается раскаленная кровь. Голова немного кружится. Открываю окно.

Удивительно, но чем больше проходит времени, тем хуже я себя чувствую. Глаза бегают по тексту документов. Здесь Трэв хранил все: страховку, свидетельство о браке, фотографии, письма, документы на паб, счета и завещание. Я потратила немало времени, чтобы его найти. Заверенное нотариусом завещание было составлено мистером Беккетом пару месяцев назад.

В какой момент люди понимают, что пора писать завещание? Есть какой-то определенный возраст? Или же они чувствуют приближение смерти? Они просыпаются в один прекрасный день с мыслью, что жизнь не вечна и отправляются к юристу?

Вопросы из серии «Что? Где? Когда? И как?» сменяются в моей голове один за другим, пока я пытаюсь вчитаться в текст документа. Строчки пляшут перед глазами. Меня давно подташнивает, но я стараюсь этого не замечать. Сначала нужно разобраться с... Трэвором.